Тем временем девушка, получившая на день рождения серебряный браслет с изображениями растений и животных, безуспешно пытается избавиться от подарка. Замочек закрылся на ее руке еще несколько дней назад и не желает открываться, хоть ты тресни. Пытаясь снять браслет, девушка портит маникюр, ломает маленькие ножницы и пилочку для ногтей. Ей больше не хочется спать, есть и мыться под мелодичный серебристый звон. Еще ни разу в жизни ни один звук не надоедал ей так же сильно, как это ласковое позвякивание. А потому на исходе четвертого дня девушка заходит в мастерскую металлоремонта и решительно просит приемщицу любыми средствами снять этот чертов браслет, хоть распилить пополам. Приемщица ловко поддевает замочек тонким ножом, и безделушка моментально раскрывается у нее в руках.
— Куда же вы? Что мне с ним делать? — растерянно спрашивает приемщица, глядя вслед удаляющейся девушке.
И еще более растерянно улыбается, услышав в ответ:
— Что хотите! Выбросьте в мусор! Или оставьте себе. Мне эта дрянь не нужна.
6
Настя долго лежит с закрытыми глазами. Прислушивается к звукам за окном и ощущениям внутри себя, причем то, что происходит в ней самой, кажется гораздо более далеким и непонятным. Может, прав был доктор и ей на самом деле не хватает любви? Настоящей, живой, реальной любви?
Дрю тихонько проходит по коридору из кухни в ванную, а это значит, что уже около восьми и Насте давно пора вставать. Она поднимается и на цыпочках идет в ванную, где муж стоит под струей воды и что-то напевает себе под нос. Бесшумно раздевшись Настя аккуратно ступает в ванну и обнимает мужа.
— Ты проспала? Опаздываешь? — озабоченно спрашивает он.
— Нет, милый. Просто решила заглянуть к тебе.
И, глядя, как до невозможности голубые глаза Андрея становятся круглыми от изумления, Настя говорит себе, что, несмотря на некоторые сложности морального характера, космическая кухня уж наверняка останется в пролете.
Вечером она убегает с работы пораньше и к приходу Дрю накрывает на стол. Высокие прозрачные бокалы, тонкие тарелки и бутылка розового вина, слегка охлажденная до идеальной температуры. Сидя за празднично накрытым столом, она лениво перебирает пряди своих непослушных, но безупречно причесанных волос.
А когда ключ поворачивается в замке, Настя выходит в коридор и обнимает за шею изумленного Дрю.
— Подожди, — говорит он хрипло, как будто только что чем-то подавился. — Дай я сниму пальто.
— Не хочу ждать!
— Тогда хотя бы руки помыть, на улице полно микробов…
— Да и черт с ними! Может, вместо этого возьмешь меня на руки?
И, пока Дрю, так и не снявший холодного пальто и грязных ботинок, несет Настю в комнату, его лицо становится очень красным, а немытые руки дрожат от напряжения. «Странно, — думает Настя, — тот, с хитрющими глазами, кажется, поднимал меня без малейших усилий». Но в конечном счете она понимает, что здесь нет ничего удивительного. Некоторые во сне умудряются сдвигать горы — не то что без малейших усилий носить на руках стройных, идеально подстриженных женщин.
Когда утром Настя тихонько отодвигает занавеску и аккуратно ступает в ванную, Дрю встречает ее без энтузиазма.
— Опять ты? — спрашивает он, как будто вместо Насти в ванной мог бы оказаться кто-то другой. — Не спится?
— Не-а, — говорит Настя, делая воду погорячее.
Вечером он пытается отговориться усталостью, но Настя умеет убеждать. На следующее утро Настя просыпается и понимает, что в квартире пусто. Дрю нет на кухне, нет в ванной и нет в гостиной. Его ботинок и пальто нет, ключи от машины отсутствуют. Сбежал! Вот к чему приводит желание получить побольше любви. Днем на работе звонит ее телефон.
— Сегодня я буду ночевать у мамы. Она заболела! У нее давление!
— Ну ладно… Ты сегодня ушел так рано…
— Извини, работы много, — голос спокойный, но Настя даже по телефону чувствует, что Дрю не по себе.
Сбежал! А она, честная лиса, которая хотела, чтобы у нее не было никаких сложностей, опять потеряла свой хвост. Не говоря уже о кактусах, которые стали совершенно мягкими и свернулись калачиками в своих горшках.
Открывая вечером дверь в пустую квартиру, Настя уже знает, что будет делать. Она скажет любовнику с космической кухни, что это дурацкая ошибка. Что он ей не нужен, что его зеленое солнце раскрашивает ее жизнь совсем не в те цвета, а потому он может убираться восвояси. Он ей очень нравится, так что ничего личного, но все это ей совершенно некстати.
— Уходи! — тихо скажет она, и он, конечно же, все поймет. А если нет?
— Убирайся! — крикнет ему Настя. — Проваливай! Ты мне не нужен!
Она откроет перед ним дверь и, может быть, даже покажет на нее пальцем. Он грустно улыбнется ей на прощание и выйдет вон. А если нет? Если вдруг начнет говорить? Скажет, что очень давно ее искал, наконец-то нашел и так просто не отступится?
— А я, знаешь ли, искала совсем не тебя, — твердо произнесет Настя, и тут уже ему придется уйти в открытую дверь, потому что отвечать на такое будет уже просто нечего.
Может быть, он поцелует ее на прощание, и язык, разделенный надвое, как жало змеи, на секунду еще раз коснется ее кожи. Наверняка он ее поцелует. Это даже приятно. Но она будет непреклонна.
Целый вечер Настя рисует себе картины прощания с мужчиной, приготовленным для нее на космической кухне, перебирая в воображении варианты диалогов. А потому для нее становится полной неожиданностью тот факт, что ночью он попросту не появляется. Он не приходит и следующей ночью. И следующей тоже.
Не переставая поздравлять себя с тем, что все так просто разрешилось, Настя на третий вечер кладет под подушку розовый фантик с малиновыми сердечками и до боли в горле орет на маленького взлохмаченного человечка:
— Где его носит?!
Гость недовольно пожимает плечами.
— Откуда я знаю? Может, у него дети заболели… Или жена… А-ааа, так это у вас я забыл свой компьютер! Очень хорошо, что он нашелся, я без него, знаете ли, как без рук, — смущенно улыбается человечек и быстро пробегает пальцами по клавишам, уставшими глазами вглядываясь в изображение на мониторе. А Настя садится на свой старый диванчик, который аккуратно вынесли на помойку еще два года назад. Оказывается, у него есть дети. Или жена…
— Как это? Почему он мне не сказал?!
Человечек пожимает плечами.
— Как он мог?! О чем он вообще думал?! И много детей? Да это же просто ни в какие ворота не лезет!
Маленький гость сидит молча, терпеливо дожидаясь конца бури.
— А вы тоже хороши! Могли бы меня предупредить, по крайней мере! У него дети или даже жена! Нет, ответьте: почему он мне ничего не сказал?!
— Так вы же не спрашивали, — вполне миролюбиво говорит человечек, понимая, что затишья в ближайшее время не предвидится.
— Он что же, тоже всего лишь видит меня во сне?
— А вы думали, что ваши удовольствия — это его основное занятие в жизни?!
— Кого вы вообще мне подсунули? Что у него с языком? Может, у него еще и копыта имеются?!
— Это вам виднее, — ехидно отвечает человечек, — но я бы на вашем месте на этот счет не обольщался. Копыта, подумать только! Слишком много чести!
От такой наглости Настя на мгновенье теряется, а затем решительно встает с дивана. И надо сказать, что если бы ее гость не умел за считанные секунды выскакивать в окно, ему бы очень не поздоровилось, несмотря на высокое положение в космической кухне.
А утром приемщица из мастерской металлоремонта показывает своей дочери тонкий звенящий браслет с изображениями растений и животных. Пробы на нем нет, но сразу видно, что серебряный.
— Возьми его себе, смотри, какой красивый! А замок я починила, — говорит приемщица.
Ее дочка внимательно оглядывает украшение, перебирая экзотическую птицу с длинным клювом, изогнутую змейку, пальму, распустившийся цветок, пузатую гладкую рыбку…
— Не хочу, — в конце концов уверенно говорит она, — какой-то он дурацкий.
И на следующий день браслет за символическую сумму переходит к соседке, которая торгует всякой мелочью в небольшой палатке посередине очень большого и людного рынка.
7
— Почему ты не надела мое любимое платье? — спрашивает Дрю, критически оглядывая с головы до ног жену, которая стоит перед ним в брючном костюме. Выглядит она превосходно, но нельзя не признаться, что для выхода в театр гораздо лучше подошло бы платье.
— Какое платье? — спрашивает Настя, хотя у нее, конечно же, нет ни малейших сомнений относительно того, о каком платье идет речь.
— Черное, с камушками.
Ну конечно, то самое. Черное, с буквой Н на плече, выложенной крошечными блестящими бусинами.
Дрю открывает шкаф.
— Может, переоденешься? Где оно?
Настя тяжело вздыхает. Если бы она знала. И какими словами объяснить мужу, что однажды во сне ее красивое черное платье пропало само собой, а когда после этого, уже наяву, она заглянула в шкаф, его там попросту не оказалось? И что она бы очень много отдала за то, чтобы узнать наверняка: где сейчас ее платье?
— Ау! Где ты витаешь, женщина? Где твое платье?!
— Ой… Оно потерялось…
— Где оно могло потеряться?!
— В химчистке. Его потеряли в химчистке, — уверенно говорит Настя и чувствует, что ей самой сразу же становится легче. Как это легко и приятно — знать, что твое платье потеряли в химчистке и что нет ни космической кухни, ни снов с продолжением, ни мужчины, который, как ты думала, приготовлен специально для тебя… Химчистка — замечательное, совершенно понятное место. Вот где потерялось ее платье!
— Это безобразие. Как они могли?!
Дрю все еще возмущается, когда они выходят из дому, садятся в машину и едут в театр слушать оперу. С ума сойти, опера. Настя плотнее закутывается в пальто. Почему из всех мужчин на свете ее угораздило выбрать в мужья того, кто любит оперы?
Пока за окном мелькают расплывчатые желтые фонари, она представляет себе, что будет, когда дети (или жена) мужчины с хитрющими глазами выздоровят, и он снова появится у нее во сне.