– Что ты? – испугалась я. – Твой закрытый, то есть открытый перелом надо лечить!
Костя убрал руки с моей талии, опёрся на один костыль, а другим постучал по гипсовому сапогу:
– Только трещина голени, не перелом. И сильное растяжение. Если бы ты не сказала, что прилетишь, я уже сегодня был бы дома.
– Гамлет, он опять мне соврал! – капризно пожаловалась я.
– Мировой парень, Ася, женись, не пожалеешь.
Перепутал «женись» и «выходи замуж».
Финалы романов со счастливым концом имеют свойство торопливой скороговорки. Описывать переливы счастья намного сложнее, чем конфликтные ситуации – теперь я это знаю. Мне недостает литературного дарования, чтобы подобрать слова к оттенкам счастливых чувств. Или это в русском языке недостаток слов, описывающих парение духа и тела?
Костя велел мне спуститься в вестибюль больницы, ждать его, не трогаться с места. Я сидела на том же самом диванчике, охранник сновал вперёд-назад передо мной, пока не сказал: «Никогда не видел, чтобы после травмы так радовались». Увечья у меня не было, следовательно, под «травмой» он имел в виду отделение травматологии.
Я улыбнулась:
– Это метонимия, как вы думаете? «Хирургия» – хирургическое отделение, «Травма» – травматологическое. Или нет? Метонимия, – пояснила я, потому что у охранника брови полезли вверх, – это когда явление или предмет не прямо называется, а обозначается словами со смежным смыслом. «Все флаги в гости будут к нам» – под «флагами» имеются в виду представители разных стран. Или – опять же у Пушкина: «Ты вёл мечи на пир обильный...» «Мечи» – это воины. Я понятно выражаюсь?
– Понятно. А про что вы говорите?
– Про метонимию.
– Ну да, конечно. У меня дела.
Он отошёл, чтобы проверить пропуск у женщины с авоськами.
Я не могла стереть улыбку с лица и перестать хихикать (чего стоило только воспоминание о медсестре, потрясённой видом двух пациентов на костылях: один целует девушку, а другой, прильнув к тому со спины, приговаривает: «Вот это хорошо, по-нашему!»). И не могла унять оглушительное ликование, сравнимое с локальным землетрясением в отдельно взятом теле. Всё-таки надо успокоиться, взять себя в руки, чтобы не выглядеть дурочкой-снегурочкой. Так бабушка говорит о девушках, которые голову потеряли, в мозгах ветер свистит. Дурочкой-снегурочкой бабуля называла меня в бытность Прохиндея моим кавалером. Снегурочка в современных детских представлениях на Новый год выглядит декоративно – никакой инициативы, внучка при Дедушке Морозе. Но что прежде было в фольклоре? Спросить папу. До следующего Нового года ещё далеко. А тропы, они же художественные средства, – отличная тема для моей передачи. Только не сыпать их кучей. Одна передача – эпитет, вторая – сравнения, третья – метонимия, четвёртая – метафора, пятая – синекдоха...
Охранник закрывал мне обзор, и как появился Костя, я не увидела.
В куртке и джинсах, на костылях. Одна нога в ботинке, другая, гипсовая, обмотана полиэтиленовым пакетом. Через плечо большая спортивная сумка.
– Что тут происходит? – спросил Костя.
– Ваша девушка? – вопросом на вопрос ответил охранник.
– Моя.
– Странная, однако.
– Не твоего ума дело.
– Да я что? Голос у девахи! Обалдеть! Тут каких только не наслушаешься, чего не насмотришься, – бормотал охранник..
– Ася! Тебя можно оставить на полчаса? И не обнаружить, что к тебе липнут мужики?
Наверное, Костю более всего разозлило «девахи» – своё словечко в чужих устах кажется воровством.
– Мы с товарищем обсуждали художественные средства выражения, они же тропы. Про метонимию я рассказала, собиралась – про синекдоху...
– Про кого? – хором спросили Костя и охранник.
– Про что. Синекдоха – неодушевлённое существительное. Вид метонимии, перенесение значения с одного предмета на другой по признаку количественного отношения или подмены родового понятия видовым.
– Ты понял? – спросил охранник Костю.
– Ася, с тобой всё в порядке? – Костя смотрел на меня тревожно.
– Со мной необыкновенно. Пытаюсь вернуться на землю – не получается. Хочется смеяться и плакать. И всё время говорить, говорить, не закрывать рта.
– У меня друга по кумполу шандарахнули, – сказал охранник, – с тех пор болтает не останавливаясь. Муху на стекле пришлёпнут – плачет. Остальное время сам с собой разговаривает и смеётся.
Хорошенькое сравнение! Но меня оно нисколько не обидело:
– Ваша служба и опасна, и трудна. Костя, отдай сумку, я понесу.
Мы немного поспорили, но сумку Костя не отдал. Вышли на крыльцо и остановились. Я спросила, чего ждём? Костя сказал, что Гамлет обещал прислать машину с водителем.
– Такой состоятельный человек? А всё равно очень милый.
– Не бедный. Мечтает быть крёстным отцом.
– Он мафиози?!– ахнула я.
– Дурочка! – рассмеялся Костя, которого я, наконец, заразила своим чудным (или чудны2м) настроением. – Гамлет хочет быть крёстным отцом наших детей.
– О! – Я покраснела от смущения. – Пожалуйста, не воспринимай серьёзно мои слова про замужество и детей. Это я в пылу волнения брякнула.
– Поживем – увидим.
В машине Костя устроился сзади один, вытянув больную ногу вдоль сиденья. Мне досталось кресло пассажира рядом с водителем. День был хмурым и ненастным, но мне погода казалась романтичной, люди на улицах – прекрасными и добрыми, здания – архитектурными шедеврами, назойливое множество рекламы – украшением города, бесконечные пробки на дорогах – весёлым приключением. О чём я не уставала сообщать вслух. Чувствовала, что Костя смотрит не в окно, а на меня. Разворачивалась и ловила его взгляд, полный любви, как пишут в романах. Смеялась счастливо. Кажется, произвела на шофёра впечатление не совсем нормальной девушки. Впрочем, мне не привыкать.
Ресторан, в который мы приехали, был восхитительным, обед – великолепным. Из жизни вообще исчезли чёрные краски – этим открытием я воодушевлённо делилась с Костей. Он слушал мою восторженную глупую болтовню и улыбался. Я оправдывалась, говорила, что со мной такое впервые – безудержное словоизвержение. В нормальном психическом состоянии я скорее молчалива, ты ведь знаешь. Ой, я ещё не рассказала тебе, как у меня голос пропал...
Во время десерта я вспомнила, что до сих пор не поинтересовалась, при каких обстоятельствах Костя сломал ногу. Трындычу и трындычу, а главного не спросила. Костя отшутился: «Катил с горы, думал о тебе, упал. Очнулся – гипс».
По дороге в аэропорт я уснула. Бессонная ночь, сытный обед и два фужера вина, череда разнополярных переживаний, эмоциональный стресс в виде неукротимой болтовни сделали-таки свое дело: я отключилась на полуслове. Костя потом рассказывал, что разбудить меня в аэропорту оказалось невозможным: я брыкалась и бредила. Говорила, что бегемоту надо чистить зубы шваброй, а уши – пылесосом. Заявила, что все реки текут вспять, потому что падает курс рубля.
Костя не знал про мою особенность – выплывать из сна медленно, со шлейфом видений. Костя спрашивал меня: «Где твой паспорт?» Я отвечала ему, чтобы поискал в Центробанке.
Паспорт нашёлся в моей сумочке, где ему ещё быть. Водитель с нашими документами отправился покупать билеты, а Костя охранял мой сон почти два часа. Когда до самолёта оставалось времени впритык, уже объявили регистрацию, меня растолкали, брызнув в лицо водой. Вот денёк! Обливают и обливают.
В самолёте мы с Костей держались за руки и тихо-мирно говорили о будущем. Хмурость, которую я отчётливо, с первой минуты встречи, видела на Костином лице, была вызвана, как выяснилось, вовсе не моим экстравагантным поведением, от которого струхнул бы всякий нормальный мужчина. Косте предложили интересную работу в Москве, он дал согласие, потому что после комедии положений ничего другого себе не мыслил. А теперь... У меня всё отлично складывается на областной радиостанции, в гробу я видела столицу, а ему уезжать.
Я сказала Косте, что переживает он понапрасну. Конфликт карьер – самый надуманный, с моей точки зрения. Недавно читала детектив, в котором любовная линия вертится вокруг производственной необходимости жить героям в разных местах – «дан приказ ему на запад, ей в другую сторону». И что? Грош цена отношениям, которые боятся проверки расстоянием. Хороший детектив был подпорчен искусственными переживаниями. «Поживём – увидим,– вернула я Косте его слова, – волков бояться – в лес не ходить». Иные примеры народной мудрости требуются?
Костя сказал, что я не перестаю его удивлять, что подчас он боится меня. Не того, конечно, что я могу вдруг обернуться бабой-ягой, нет. Он боится не дотягивать, не соответствовать мне интеллектуально, эмоционально, физически – словом, обмануть мои надежды. «Если бы ты знал, как я боюсь того же самого!» – искренне призналась я. И мы рассмеялись: трусливые влюблённые чудаки.
После посадки я пригрозила не сойти с места, если Костя не отдаст мне сумку. Нас встречала Костина мама, я уловила благодарный взгляд, который она бросила на мою ношу. Расцеловавшись с сыном, Анна Леонидовна пошутила: «Костя – Костяная нога». Каламбур был не из удачных, но представляю, каково матери шутить после отчаянных волнений. Костя опять расположился на заднем сиденье. Он сказал маме: «Ася не любит быстрой езды. Не гони, пожалуйста!» Анна Леонидовна, пристегиваясь и помогая мне воткнуть пряжку ремня безопасности в гнездо, ответила: «Если Ася не любит, то гнать не будем». В этих словах была и легкая насмешка, и отзывчивость, и приглашение в свою жизнь, впрочем, не исключавшее пристального внимания. У Кости замечательная мама, только я боюсь её. На дежурные вопросы про Москву, погоду, перелёт я отвечала, взвешивая каждое слово, как на экзамене, выстраивая безупречный порядок слов в предложении. От балаболки, у которой несколько часов назад язык молотил без остановки, не осталось и следа. Костя молчал, не потрудился перевести разговор на себя, насмешливо хмыкал. Коварный.
Когда подъехали к моему подъезду, я вежливо поблагодарила Анну Леонидовну – «за оказанную любезность». Костя расхохотался: «Мама, она... то есть Ася, не всегда такая примороженная», – и стал выбираться из машины. Я замахала руками, протестуя, но Костя всё-таки вылез. Держась за открытую дверцу, второй рукой притянул мою голову и поцеловал: «До завтра!»