– Эт-то что такое?!
На стеллажах плотно стояли номера «Ровесника» с 1962 по 2012 год, за все время существования журнала. На всех корешках буква «эс» была аккуратно перечеркнута красным и сверху, красным же, выведено «зэ». Получалось – «Ровезник».
– А это – условие хозяина. Он вообще-то хотел, чтобы было «Равезник», через «а», но букву «о» главному удалось отстоять! – сообщил снизу Влад.
– Да какая хрен разница?! – заорал Егор. – Я свои стихи ни в «Равезник», ни в «Ровезник»… Ты не имел права… – а в голове ехидно вертелось: «ровезник, говезник, помпезник… шурулла, фурулла, мурулла…»
– Да как ты смеешь?! – вознегодовал Влад. – Если хочешь знать, Шурулла Фархуллаевич вкладывает в это слово эзотерический смысл, до которого нам с тобой, как до звезды… – Влад молитвенно сложил руки на груди и поклонился висящему над столом портрету.
– Да пошли вы со своим Шуруллой!.. «Равезники» хреновы! – Егор резко повернулся к портрету, стремянка угрожающе закачалась, выскользнула из-под Егора и стала быстро складываться. С портрета на стене мелькнуло широкоскулое, бородатое лицо в зеленой чалме.
«Семилай-айка!..» – запел внутри Егора завывающий, как у муэдзина, фальцет. «Семилайка чертова! – выругался Егор, и тут же в голове мелькнуло: – Откуда они знают про семилайку?» Так называл стремянку пятилетний Андрейка, младший братик Егора. Они с мамой долго не могли понять, о чем это он… Егор успел оседлать ввинчивающуюся в пол стремянку и, не почувствовав удара, распластался вместе с ней на полу.
«Как хорошо… спать… тепло… у них, наверно, полы с подогревом… спать, спать… неудобно… вдруг Шурулла зайдет… надо было кофе попросить… меня же сегодня Лилька ждет…» – Егор с усилием разлеплял глаза. Сначала он увидел мягкое зеленоватое мерцание, потом – добрые и испуганные глаза Влада.
– Извини, старик, я не хотел… – начал Егор и осекся. Перед ним действительно сидел старик. То есть это, несомненно, был Влад, но постаревший лет на двадцать. Седой как лунь! Белая борода! Его оранжевый пиджак теперь, по-видимому, скрывался под халатом салатного цвета. Точно такой же светло-зеленой простыней до самого подбородка был укрыт Егор. «В больнице я, что ли? Надо ж было так навернуться!..» Нет, он не в больнице, – прямо перед глазами, за седой головой Влада белело окно со знакомой решеткой, украшенной гроздью винограда. На подоконнике лежал пакет с апельсинами. Утро! Он провалялся в редакции всю ночь! Но что случилось с Владом? Напился с горя и за одну ночь поседел?
– Что с тобой, дружище? Неужели Шурулла выгнал тебя за эту несчастную стремянку?!
– Разве ты знаешь про Ш-шур-р-ру… – Влад так испугался, что начал заикаться, а правый угол его рта нервически задергался. – Нет, не выгнал… пока… – Влад беспомощно оглянулся:
– Он здесь… Шурулла Фархуллаевич!
Егор поглядел за плечо Влада и увидел Шуруллу. Он был точно таким же, как на портрете, только без бороды и чалмы. На полшага за ним стояли два парня, тоже восточного вида, наверно, телохранители. Все трое были в халатах салатного цвета. Должно быть, из-за облаков вышло солнце, потому что внезапно, отразившись от чего-то металлического, ударил в глаза солнечный луч. Егор скосил глаза и увидел рядом с собой сложную установку со стеклянными трубками и никелированными шариками. Спросил шепотом:
– Так я в больнице?
– Конечно, Егорыч… Я так рад, что ты вернулся! Ты ведь теперь самый известный поэт, мы… все твои стихи в «Ровеснике», и даже черновики… мои воспоминания на тридцать языков перевели, со всего мира пишут, это вот тебе, от поклонниц, – указал на апельсины, – но я рад, правда, рад…
«Сколько же я здесь провалялся?» – подумал Егор и вдруг вспомнил:
– А как же Лилька? У меня с ней свидание… в тот чертов вечер…
Влад смущенно отвел глаза:
– Она… она уехала… За границу…
«Бросила меня, стер-рвь! – понял Егор. – Ну и шут с ней, раз теперь поклонницы…» – и, коря себя за то, что сначала подумал о Лильке, спросил:
– А мама где? Андрюха?..
Влад испуганно оглянулся на Шуруллу.
– Позже! – изрек тот низким голосом.
– Да, позже… – одними губами, почти беззвучно повторил Влад. Глаза его старчески заслезились.
«Позже придут, – понял Егор, – значит, со мной ничего серьезного…»
– Неужели я так сильно навернулся с вашей семилай… стремянки?
Влад снова оглянулся на Шуруллу. Тот важно наклонил голову.
– Не было никакой стремянки, Егорушка. Тебя сбила машина на площади, когда ты шел к нам в редакцию. До сих пор не могу себе простить, хотя… случайность, конечно…
– Я был в коме?!
– Кома, перешедшая в летаргический сон. Редчайший случай – двадцать три года! – пророкотал Шурулла и с достоинством поклонился:
– Я ваш лечащий врач. Заведующий нейрофизиологическим отделением, доктор медицинских наук Шурулла Фархуллаевич Ульмасов!
Евгения Сафонова
Родилась в 1986 г. в Твери. Окончила ВЛК при Литературном институте им. Горького, семинар прозы Воронцова. Печаталась в «Литературной газете». Живет в Москве.
Меня зовут Джейн. И я еще ребенок, пока я пишу эти строки – я еще ребенок
Если сердце ищет другое сердце,
То это сердце и есть то сердце.
Возможно, ей просто хочется с кем-то встретиться. Возможно, даже с определенным человеком. Но она прекрасно осознает, что встретится с ним вовремя. А сейчас у нее много забот, и нужно так на них переключиться, чтобы это не было просто способом переключиться, и не думать о том, с кем она хочет увидеться. Жаль только, что заботы ее – это чисто механические действия, – нужно вымыть овощи для салата и перелить вино – из большой колбы разлить его по бутылкам. Можно, конечно, искать истину в вине… Но сколько можно!?
Все бутылки из зеленого стекла, – вымыты и блестят. Вино красное, лучистое, вливается по тонким трубочкам в бутылки, и все это напоминает кровопускание. С другой стороны, можно и сейчас, себя не обманув, предаться воспоминаниям, созерцать льющееся вино, которое как будто радостно искрится, и прокручивать в голове приятные воспоминания, тешить себя ими. Она любит уделять им время, оставаться наедине с собой и вспоминать лучшее, чтобы это возвращать или обманывать себя. Это как она решит, смотря для чего она вновь туда возвращается, – для усиления чувства или для забвения. В любом случае, что-то меняется. Вот вино – это прекрасно. И, значит, любоваться прекрасным и предаваться воспоминаниям – похоже на облагораживание прошедшего. Нет, тогда оно не может быть прошедшим и даже прошлым быть не может, наверное, тогда оно переходит в категорию вечности, а значит, – зрелости.
Самое первое лучшее было, когда они друг другу улыбались. Очень долго улыбались и нежно, из-за какой-то шутки, которую он сказал. Шутка эта была несмешная, и поэтому они улыбнулись друг другу, потому что хотели друг другу улыбнуться, а не из-за шутки, вернее, все равно получилось из-за шутки.
– Джейн, не спи! – в кухню вошла мама. Она всегда приходит вовремя. Те, кто любит, всегда приходят вовремя. А когда опаздывают и торопятся, – те напоминают закупоренные бутылки, даже если наполнены хорошим, – закрыты, поэтому служат только как надежда.
– Я не сплю, – ответила Джейн и открыла глаза.
– Я вижу, еще не хватает трех-четырех бутылок.
– Можно использовать пластиковые!
– Нет, Джейн, не можно использовать пластиковые! Мы будем использовать только стекло!
«Спасибо, мама, чтобы я была более восприимчивой. Мы готовим вино для человечества, и будьте внимательны!»
– Спасибо, мам за твои замечания, я буду более восприимчивой.
– Конечно. Джейн всегда должна помнить, – мы готовим вино для всего человечества, ты должна быть очень внимательной!
– Да, мы готовим вино для всего человечества. А сами не пьем. Кто мы?
– Джейн, я прошу тебя, поищи внизу бутылки, я пока останусь на кухне. Молодец – вымыла овощи.
Внизу находится огромная яма и в ней кучи отходов и мусора и все это очень дурно пахнет. Когда она туда заходит, Джейн кажется, что перед ней раскинулся огромный пустой город, где часто, и много, и долго бомбили и жили очень злые люди, добрее их – животные. И еще там, в сердце, растет дерево, сейчас его уже не видно, но оно растет внутри, и, если вытянуть руку в глубину, можно нащупать верхушку и чуть-чуть ветки.
– Мне так хочется тебя увидеть, я уже так не хочу ждать, хотя я смогу и подождать, мне, правда, не сложно, но я очень хочу увидеться с тобой. И, если бы я почувствовала, что могу куда-то бежать, чтобы встретиться с тобой, я бы обязательно бежала. И когда это произойдет, я побегу.
«Джейн, моя маленькая Джейн, не забудь надеть защитную маску и перчатки».
– Джейн!!!!
– Маа, не нужно так кричать, я уже надела защитную маску и перчатки.
– Я хотела сказать, что твой отец сегодня не придет, нам придется самим справляться.
– Мама, ты говоришь это уже третий год, с тех пор, как он умер.
Мама говорит это уже третий год, с тех пор, как умер отец.
Находить бутылки в завалах мусора – одно из самых последних занятий на этом острове.
От собирания стеклянных бутылок, бутылочек яма становится немножко меньше. Нет, не яма, а что в ней. И можно сказать, что они готовят не вино для всего человечества, а они готовят вину для всего человечества. К тому же, всем известно волшебное действие этого напитка.
Джейн никогда не пробовала вина, ни капли.
Как-то она у него (его зовут Р.) спросила, попросила описать, на что похож вкус вина. Он пил вино, много в юности и сейчас тоже может выпить в любой момент, когда захочет. Он сказал: не поймешь, пока не попробуешь, и спросил, хочет ли она.
– Да, да, конечно. Еще как!
Ему сорок лет.
– Джейн, мне очень нужна твоя помощь. Если ты поторопишься, может быть, мы успеем закончить к ночи!!
Когда над мусорной ямой поднимается луна, кажется, что кто-то сильно поиздевался над этим островом, какая участь – стать отходом. Ничего, конечно, не видно, ночью темно, но запахи усиливаются, и как будто даже слышно, как разлагаются отходы в этой яме, – как будто тихонько горят, где внутри растет дерево, я не помню, какое это дерево, и Джейн не помнит, и мама тоже уже не помнит. Мама вообще говорит, что дерево похоже на террориста, и не объясняет почему. С чего это вдруг дерево похоже на террориста, какая глупость.