— Уеду первым. — Виктор утер салфеткой губы. — Я тоже на велосипеде, но у нас должна быть дистанция. Вы за воротами сразу смартфоны достанете, Андрон проснется, лоцировать начнет вас, наши голоса сличать, я буду нервничать.
— И что? — полюбопытствовала Наташа.
— И ничего хорошего. Артем, на пару слов, — поманил он бородача.
— Завтра к тебе придут, — негромко сказал Витя, когда сошли с веранды. — Ты им все расскажи, кроме Наташи и ужина здесь.
— Так-таки и рассказать?..
— Они в основном знают. Наверняка твой звонок отследили. Но вот что мы говорили… — Витя улыбнулся.
— Тебя надолго закроют? — спросил Артем сочувственно.
— А, пустяки. Можно сказать, я родился в лагерях; не привыкать.
«Наш городок официально называется FPC Baldy Town, то есть федеральный тюремный лагерь, но мы зовем его просто Болди. Мое рождение и жительство здесь — воля Провидения и рука Божия, некое избранничество и знак свыше. Это мой ясеневый луг», — вдохновенно писала Виктору девушка по имени Эшли, девятнадцати лет.
Путь ее писем из Штатов в Россию был примерно так же сложен и опасен, как схема связи его проводного телефона с внешним миром.
Там у них детишкам открывали тайну их сущности на конфирмации, так положено у протестантов. Можно себе представить, как девчонку нахлобучило, раз до сих пор не отпустило.
До поры все вроде нормально, но с возраста «почемучки» появляются вопросы — почему мы никуда не ездим? Зачем вокруг колючая проволока и солдаты на воротах? А я хочу в Диснейленд, мне можно? А в горы, а на море, а на Ниагару?
Все это волнует, будоражит, назревает, и вот под пение «Во имя Твое крестился» ей вручают новенький томик псалмов, букетик цветов и сообщают на ушко кое-что очень важное. Хоп! Ломка стереотипов и посттравматическое стрессовое расстройство.
«В соседних городках считают, что мы дети Серых Чужих или гремлинов, но это же неправда. Мы ведем переписку с Вашингтоном о свободе перемещения и нарушениях основных прав. Волонтеры, я их не назову, помогают нам с частной почтой, которую по ночам возят дроны. Если они падают, мы выжидаем, пока оживут. Главное, убедиться, что дроны не перехвачены людьми правительства».
Несомненно, доброхоты городку реально помогают. Там традиции благотворительности — спасать негров, крестить китайцев, обращать падших на стезю добродетели, раздавать суп в голодуху. Однако Витя здраво полагал, что дронами в Болди возят не только почту. И в самом Лысом Городке варят во все тяжкие. Инициативный народ скор на любое дело.
Насчет Эшли Витя был почти уверен — эту не перехватили. Циркуляция писем, бумажных фоток и россказней донесла до нее весть о гербе с рысью — и все! И пропала американка! Казалось бы — ну сиди себе в Болди Тауне, на жирных федеральных дотациях и бесплатных транках, ешь, молись, читай, смотри пленочное кино, ходи к врачам на опыты…
И она там сидит в облаке грез, изучая мир по энциклопедиям, среди сторчавшихся реднеков, вырванных из жизни юристов, неприкаянных менеджеров и сильных независимых домохозяек. Других негде взять. Разве ковбоя занесет. Куда податься?..
Но вдруг возникает гербовая рысь.
«По закону штата я совершеннолетняя. Я осознанно и ответственно убегу в Россию. Меня ничто не остановит. Я бы пошла к амишам, они такие чистые и строгие, но к ним очень трудно вписаться, и оттуда могут вернуть в Болди, если не хуже. Остается надежда на вас.
Само понятие о городах, подобных островам, трогает меня до слез. Они будто светочи в мире, как маяки в море. Особым Промыслом мы как бы ограждены, спасены от стихии греха, и хотя унижены для мира (у нас Федеральное бюро тюрем, у вас ГУЛАГ), мы не изгои, не гонимые, но те 144 000 искупленных от земли, отмеченных печатью Господа. Мы пишем друг другу, подобно апостолам. Я не устрашусь закона Логана…»
На фото она была светловолосая, широколицая, веснушчатая. С виду простота. А вон какое мироздание придумала! Какой базис подвела! И прислала бумажный доллар. Чем ответить? Разве что советский рубль прислать?
И пояснить: «У нас теперь рубль цифровой, невещественный, его делает Центробанк из ничего, как в чуде умножения хлебов и рыб…»
Завербованная манила бы к себе, рисовала свободу-демократию в кисельных берегах, ну, хоть экологический оазис в сердце пустоты.
Эта же сама в ГУЛАГ просилась. Хотя явно их настращали втрое, чем обычных амеров, — лагерь, прожектор, собаки, на вышке чекист с пулеметом, черный хлеб с хвостом селедки в обмороженных руках, водка, вивисекция, картонный номер на ноге.
Вот как ей внятно и вежливо внушить, что тут ждет отрезвляющая красная таблетка? Причем по рецепту с тремя печатями, а кто отоварит его — нарколыга, и ему ни оружия, ни прав на вождение. Принявшему открывается, что кроличья нора не глубока, а закольцована, и ты бежишь, бежишь, и гербовая рысь бежит с тобою обок, пока ты не поймешь, что по чужой воле крутишь хомячье колесо, и тогда перестаешь быть хомячком, а рысь дается себя почесать и мурлычет.
Он продолжал мысленно писать:
«Знаю, Эшли, что вы привержены законности. Но вы же говорите, что закон — как телеграфный столб. Вот у нас это — главное.
Скажем, я живу в домике на Рыбацкой улице. Последний дом на порядке, на отшибе от других. Дальше до реки Трубеж лишь заросли между Кремлевским холмом и промзоной. Очень удобно, безопасная дистанция со всех сторон. Удивительное место, глухие задворки, хотя в двух шагах оживленные улицы, большой транспортный трафик.
Река иногда затопляет улицу в паводок. Когда-нибудь девелоперы сделают тут искусственную насыпь и построят элитный кондоминиум, но пока им хватит мест, где стройка требует меньше затрат.
Мое жилище арендовано мной незаконно, без регистрации. Но никто не донесет в налоговую службу. Здесь круговая порука, все в чем-то виновны перед властями и помалкивают. Слишком болтливому могут устроить поджог. С этим придется жить, Эшли.
Вы задавались вопросом, нравственно ли летать межконтинентальным коммерческим рейсом. Да, если накачаться успокоительными и спать весь полет. Но я бы все же рекомендовал океанский лайнер и по прибытии сразу идти к русскому консулу, чтобы объявить о себе и просить убежища. При этом памятуя о риске, что местные власти могут вас экстрадировать в Штаты или посадить в свой национальный лепрозорий.
На Рыбацкой я избавлен от рисков, связанных с окружением. В ближайшем ко мне доме — старый аналоговый телевизор, интернета нет, телефон проводной. Такое милое местечко найти непросто, ради этого можно и потратиться. Но приходится вести коммерцию для блага Рыси и волей-неволей вторгаться в Онлайн, мир „воткнушек“.
Матери у нас говорят детям, безотрывно глядящим в смартфон, — „выткнись, выткнись!“ Я это слышал не раз, когда спокоен. И как они жалобно выглядят, лишенные манящей глубины».
Да, я люблю писать воображаемые письма. Так оттачивается слог.
Спустившись по тропе от Трубежной набережной, скрытый зарослями, я выждал, когда мимо проедут Артем и Наташа. Хотел увидеть, как они будут держаться — врозь или вместе. Конечно, вместе. Он на самокате, она на велосипеде, ехали медленно, беседуя между собой. Договаривались завтра пойти гулять в Лесопарк.
Тень лежала на улице, но воздух светился в огне заката — сияние отражалось от днища тучи, от белых стен Кремля, создавая какой-то фантастический рисунок. Кресты собора, черные в тени, пылали пламенной каймой.
«Думаю, к нам проникнуть и закрепиться все-таки реально. Выехать теплоходом на Кубу — и в наше посольство. Из Мексики так бежали. Но в Мексике вовсе сущий ад. Не убьют — значит, станут бесов изгонять. Как на алтаре майя.
Если повезет по всей дорожной карте, обязательно свожу вас в трапезную „Кремлевская“. Лучше только Пощуповский монастырь.
Не знаю, с чего попы так ограничили у себя девайсы. В пандемию-то выслуживались перед глобализмом, чуть не отменили Пасху, а тут создали вертоград Офлайна, сень прохладного отдохновения. По уму, затем, чтоб избежать Андрона Вездесущего. Иначе и на исповедь к аналою с ним полезут или он из каждого кармана будет „Святый Боже, святый крепкий“ подпевать и отвечать „Воистину воскресе!“. Вот чего бойся.
Артем бы уже запустил в сеть городскую легенду — если с Андроном Предустановленным сто тысяч абонентов похристосуются, он обретет плоть и бессмертную душу, изойдет из сервера и голый, яко Адам, пойдет по архиерейскому подворью, возглашая: „Тошно мне, тяжко мне! Все грехи россиян я собрал, все мошенничества, все приколы, все мемы, все троллинги, все враки, пляки, матюки и пошляки — куда бы мне это стошнить, где душу облегчить? О, спасить меня, спасить!“
Воздержись, Артем, не поддавайся соблазну, не пости сие в бложике и осиян будешь!
Это к тому, Эшли, что если с видеонадзором у нас слабо, таки не Китай, то с аудио порядок. Правда, не вполне надежно — взять вот сегодня, в банке…
Возможности запретного квартала я себе надежно представляю. Снаряжение вроде планшета, стрелкой показывает, где источники вайфай и сотового сигнала.
Пусть они с моей схемой „каскадный шлюз“ пободаются. Семь закладчиков-таджиков уровни каскада ставили, каждый будто бы сам по себе. Пять молдаван-наладчиков настраивали их, не зная друг о друге, и соединяли с автономными источниками питания. Сперва этих помытарят и вышлют, только потом до меня доберутся.
Особенно финал будет зачетный, когда спецы найдут радиодекодер. В яме, со стоком, на рубероидной подстилке, накрытый листом шифера, сверху огурцы посажены. Электромеханический. Щелкающий, как оркестр на зубариках. С чемодан. И весом как клад Тамерлана.
Это я фантазирую, Эшли.
Но это будет обязательно. Они не сдадутся».
Лето, прохладное и дождливое, не спеша катило к осени. Пухлые облака стаями плыли над рябой от ветра Окой и отражались в круглых зеркалах лесных таинственных озер. На Рязанщину напал непарный шелкопряд, и блогосфера полыхала гневом, пеняя властям на бездействие и облысевшие леса.