— Задерживается, однако, — сокрушенно констатирует Бобби Сергеевич.
— Кто?
— Следователь. Но это, знаете, даже к лучшему. Успеем потолковать о ваших делах. Присаживайтесь…
Присаживаюсь. Он — тоже, причем не за стол. Видимо, кабинетик принадлежит не ему, а кому-то другому. Очевидно, следователю.
— Вот вы в прошлый раз спросили, почему так долго… — мягко начинает мой куратор. — Были, были обстоятельства… О проделках сторонников смертной казни я вам уже рассказывал. Так вот, имелись еще как минимум две помехи. Первая — наследники…
И становится мне зябко.
— Ой… — невольно выдыхаю я, мысленно перебирая всех моих родственничков, будь им пусто!
— Да-да… — скорбно кивает Бобби Сергеевич. — И их, согласитесь, можно понять: только-только улучшили свое благосостояние — и нá тебе! Получите усопшего обратно!
— Сильно возмущались?
— Не то слово! Понастрочили протестов — с этим еще предстоит разбираться… Но вы не беспокойтесь. Думаю, разберемся. Спохватились-то они поздновато…
— А вторая помеха? — спрашиваю с тревогой.
— Вторая тоже связана с экономикой. Но и тут уже все решено. Вам ведь теперь как необоснованно замороженному причитается компенсация… за моральный и материальный ущерб.
— Какая?
И Бобби Сергеевич оглашает сумму, настолько непомерную, что я поначалу ушам своим не верю — переспрашиваю. Но нет, никакой ошибки, все расслышано правильно. Видимо, пока я спал условно вечным сном, инфляция в отличие от меня не дремала.
— А сколько это будет… по тогдашнему курсу?
Сумма приуменьшается, но все равно остается откровенно грандиозной.
— Знаете что… — решительно говорю я. — Отметьте там у себя: никаких претензий к наследникам своим не имею! Рыбка задом не плывет…
Бобби Сергеевич потрясен.
— Господи… — еле выговаривает он, чуть отшатнувшись и глядя на меня едва ли не с благоговением. — Да что ж вы за человек такой!..
Зеркальная дверь отворяется, и входит следователь.
— А-а, явились?.. — недобро произносит он, бросая на стол древнюю картонную папку с траурно-черным оттиском: «Дело №…» (надо полагать, совсем уже кого-то допотопного разморозили).
Следователь относительно молод, но крайне утомлен и рассержен. Плюхается в свое полукресло за столом и с неприязнью смотрит на Бобби Сергеевича.
— Как же ты меня достал… — цедит он. — Как же вы все меня достали! Правозащитники хреновы!..
Бобби Сергеевич отвечает ему умильной улыбкой.
— Ну вот… — укоризненно говорит он. — А я тебя обрадовать хотел…
— Обрадовать?! — взвивается тот. — Мало мне нынешних бандюганов, а тут еще ты со своими мерзляками!..
— Да погоди ты, — пытается урезонить его мой друг Бобби. — Досказать дай…
Не дает:
— Вы чего добиваетесь? Чтобы Холодильник совсем опустел? Опустеет!
— Так на вас же работаем. Есть теперь куда класть.
— Ну, вот кого ты привел? — не слушая, бушует следователь. — Кого ты мне привел? Смотрел я его дело! Ну подставили, ну… И где я подставщика этого буду теперь искать? Либо помер давно, либо тоже лежит… зябнет… — Хозяин кабинетика берет себя в руки, малость успокаивается. — Ладно… — бурчит он. — Садись пиши заяву…
Последняя фраза, судя по всему, адресована мне.
— Не буду, — говорю я.
Бобби Сергеевич сияет. Следователь недоверчиво смотрит на него, на меня, опять на него.
— Не понял…
— Чего ты не понял? Не будет он…
— Почему?
— Не хочет. Оживили — и счастлив. Всем все простил…
Следователь, однако, еще не верит нежданной удаче.
— Погоди… — бормочет он. — Но дело-то еще не закрыто…
— Какое дело? О подставе, что ли? Если нет заявления от потерпевшего, то и дела нет!
Несколько мгновений следователь сидит неподвижно. Затем встает, подходит к зеркальной двери и указательным пальцем чертит на ней косой крест. Упирается ладонью, проверяет, закрылась ли. Закрылась. Надо же, до чего у них техника дошла! Оборачивается. Это уже совсем другой человек: приветливый, радушный.
— Ребята… — растроганно говорит он. — Ну просто нет слов… Давайте отметим…
Лезет в стол, выставляет початую бутылку бренди. Тут же спохватывается:
— Или ему нельзя еще?
— Да можно, наверное… — без особой убежденности в голосе отвечает за меня Бобби Сергеевич. — Если немножко…
Минут через десять мы уже лучшие друзья, и следователя можно называть просто Костиком.
— Нет, правильно ты все решил, правильно… — заверяет он меня. — Ну, сам подумай: сорок один год! Концов не сыщешь…
— Да и с наследством тоже, — добавляет Бобби. — Там наследство-то, между нами, с гулькин нос… А крови бы себе попортил — ой-ей!..
— Да разве ж в этом дело?.. — Я уже оттаял окончательно и могу принять участие в беседе.
— И в этом тоже… — Костик разливает по третьей. Рюмочки у него крохотные, так что ничего страшного со мной, думаю, не стрясется. Главное — язык не распускать.
— Я вот другому удивляюсь, — признается он. — Что ж у вас там сорок лет назад за менты такие были?
— Сейчас, что ли, лучше? — вспыхивает Бобби. — На себя глянь! Что ни пересмотр — то скандал… Вот потому-то, — назидательно добавляет он, — мы вас, следаков, и достаем. А иначе где сядешь, там и слезешь…
Похоже, подобные перепалки у них случаются постоянно. Под рюмку бренди.
— Ну, ты тоже сравнил! — вскидывается в свою очередь Костик. — Да ни за что бы сейчас такое не прокатило!.. Дело читал? Читал! Ежу ведь понятно, что все улики были подброшены…
Я лишь усмехаюсь, слушая их.
Подброшены… Разумеется, подброшены! Я их для того и подбрасывал, чтобы подумали, будто кто-то меня подставляет. Сам себя, короче, обвел… А насчет ментов Бобби, конечно, прав. Охота им была мозги напрягать! Улики есть? Есть. Значит, виновен.
Хорошо еще, при исполнении приговора догадался всей правды напоследок не брякнуть. При свидетелях.
Так что незачем бога гневить. Все хорошо, что хорошо кончается. И денежку дадут, и нычка с музейным антиквариатом в лесу прикопана… Нет, нычку теперь, пожалуй, извлекать не стоит. При такой компенсации… Лучше лишний раз не подставляться. Пусть лежит. На черный день.
Андрей Щербак-ЖуковМолодой бог, или Чудовище после завтрака
Автор благодарит за помощь Ольгу Камарго
— Ты только посмотри, какой парень! Какая симпатичная физиономия! — завлаб Самсоныч произнес это с такой гордостью, словно демонстрировал своего сына или внука. Ну, в крайнем случае породистого пса. — Не, ну, конечно, кто-нибудь мог бы сказать, что это страшная морда… Или, при лучшем раскладе, рожа… Но мы-то с вами понимаем эту красоту. Да ведь?
У заведующего лабораторией Биологических аномалий, которую в Научно-исследовательском институте прикладной биологии называли «Дом Потеряшек», Вадима Самсоновича Колобродского была такая странноватая манера — постоянно переходить с обращения на «ты» к обращению на «вы». Он вообще был человеком странноватым, однако в НИИ его все любили. И так и называли — завлаб Самсоныч. Многие из других отделов даже не знали его фамилии. А некоторые даже имени.
— Вот. Глядите. Поймали, арестовали, как говорится, велели паспорт показать… Ну а у него, естественным образом, паспорта нету. У него все такое противоестественное… Ну а на монету мы согласиться не могли. Теперь вот исследуем.
— Ему не тесно? — невпопад спросил Саша, поправляя очки.
— Отнюдь! Ему тут очень даже удобно. Я бы сказал, вольготно, — заверил завлаб Самсоныч. — Есть заблуждение, которое тянется еще от зоозащитников прошлого, мол, зверю лучше на свободе. Отнюдь! В неволе все животные живут гораздо дольше, чем в природе. И биоаномалии тут не исключение.
Биологические аномалии в Москве начали появляться постепенно. Их сотрудники метрополитена начали находить на станциях по утрам. Они выглядели странно — походили на животных средних размеров. Чаще всего попадались похожие на собак, однако у них каким-то невообразимым огнем горели глаза. За это их прозвали лампесики. Вели себя они так же странно, как выглядели. Нечетко ориентировались в пространстве, тыкались головами в стены, то падали, то вставали… В общем, были какими-то потерянными. За это их так и прозвали — потеряшки. Агрессии к людям они не проявляли. Скорее наоборот — вызывали жалость и сострадание.
Общество к потеряшкам отнеслось спокойно, в массе своей даже равнодушно. Однако что-то с ними надо было делать — все же тоже твари, хоть и неизвестно еще, земные ли, божьи ли. Тем более что со временем стали появляться человекоподобные особи. Они были такими же безобидными, жалкими, потерянными. Поэтому-то и была сформирована в НИИ прикладной биологии эта самая лаборатория Биологических аномалий. Поэтому-то ее и прозвали в институте «Домом Потеряшек». Если у особи были явные признаки мужского пола, их звали биоаномалами. У этого были.
Парень, которым так хвастался завлаб Самсоныч перед Сашей, появился совсем недавно и по многим признакам отличался от всех потеряшек, появлявшихся прежде. Хотя он так же, как и все его предшественники, нелепо тыкался физиономией в стену — в данном случае в панно с аллегорическим изображением народов Советского Союза на станции «Боровицкая»…
Под прозрачным куполом сидело существо… Если не сказать чудовище. Но мы-то с вами, как сказал завлаб Самсоныч, понимаем… Саша был из тех, кто понимает. Он уже несколько лет занимался изучением биоаномалий в Краснодарском филиале НИИ прикладной биологии и вот теперь подал заявление на перевод в центральный, московский офис.
Завлаб Самсоныч раскачивался на каблуках, сложив руки на груди:
— Ну, что, молодой человек, вы можете о нем сказать?
Саша смутился, он понимал, что от его ответов будет зависеть, примут ли его на работу в лабораторию. Он чуть заколебался, но ответил честно:
— Вы знаете, мне никогда раньше не приходилось сталкиваться ни с чем подобным… И даже читать ни о чем таком не доводилось… Даже слышать…