Единственным гаджетом в распоряжении Робинзона был запароленный iPad с двумя доступными функциями: снимать видео и смотреть фильмы. В обязанности, обусловленные контрактом, входило ведение дневника, а плеер был нужен, чтобы не ограничивать себя кинозалом и свободно передвигаться по острову.
Комедию в духе Гая Ричи Андреев запустил на планшете. Винтовая лестница огибала комнаты, образуя узкий лаз между двумя бетонными колодцами, вдетыми один в другой: внешними стенами и собственно помещениями «Японца». Так что окна были только на лестничной клетке. Даже в наушниках, сквозь реплики персонажей, Андреев слышал, как истошно скрипит металлическая конструкция.
На пятом этаже когда-то располагалась пневмосирена, которую запускали при облачности. Андреев вхолостую пощелкал допотопным выключателем. Крысиные хвосты оборванной проводки и покренившиеся заслонки распределительных щитков играли роль реквизита. Добавляли аутентичности. От генератора питались холодильник и плита с двумя конфорками — их привезли на остров специально для Робинзона. Из комнаты в комнату вели двери с низкими, лоб расшибешь, притолоками. Кухню обустроили в самой опрятной каморе с громадным резервуаром и запасами бутилированной воды. Потолок тут почти не растрескался, а краска и та отслоилась симметрично. Холодильник был полон до краев, не чета старому ворчливому «Минску» Андреева, вместилищу пельменей и дому для морковного огрызка. Организаторы расщедрились. Островной «олл инклюзив» предлагал ветчину, банку красной икры, несколько видов сыра, увы, без вина и без алкоголя вообще. В ящиках нашлись крупа, галеты, макароны, консервы. На десерт — сгущенное молоко. Соленые орешки, по просьбе Андреева. Он рассчитывал заиметь пару лишних кило.
Сварганив бутерброд, он сел на стул, ел, прихлебывая чай, а ближе к концу фильма сдернул левый наушник, обернулся, спросил рассеянно: «Что?» и, не получив ответа, снова уткнулся в экран.
Понедельник, 23.00
Спальня Андреева затесалась между «кинозалом» и кухней. Стандартная комната без окон, без дверей, вернее, без дверных полотен: в проеме справа виднелись мостки лестничной площадки, а через проем слева и пустую (не считая куска полиэтилена) комнату можно было попасть в туалет и душевую. Пресная вода поступала в бойлер из резервуара этажом выше. Сервис определенно радовал добровольного затворника. Шилина сказала, при достаточном финансировании «Японца» превратят в мини-гостиницу для любителей экзотики.
Полая колонна пронзала помещение насквозь и отбрасывала тень к порогу; тень речушкой вливалась в полумрак снаружи. Убаюкивая, гудел генератор. Бельгийское чудо техники оснастили шумоподавляющим кожухом, но и в спальне был слышен его приглушенный гул. Андреев выключил свет, забрался в постель. Белье благоухало стиральным порошком, но сильнее был дух самого здания, пустовавшего десятилетиями: запах железа, камня, вездесущий запах моря.
Было до странного уютно лежать под стеганым одеялом, в трусах и футболке, в настоящем маяке, прислушиваясь к грохоту волн, осознавая, что ты один на целом острове.
Ну, почти один.
Андреев почмокал губами, словно дегустируя негу, и провалился в сон без сновидений.
Вторник, 10.30
Историческую драму сменил триллер. Андреев отставал от намеченного графика: смотреть по восемь фильмов в день. Потому, вскочив с кровати пораньше, он вооружился планшетом и безотлагательно приступил к обязанностям. На подоконнике кто-то забыл кусок мела. Андреев изрисовал кухонную стену черточками, по числу картин — участников фестиваля. Зачеркнул восемь штук, шесть вчерашних и два сегодняшних. Сытый, с легкой душой, он вскарабкался по скрипучим ступенькам. Он воображал себя Питером Кушингом в «хаммеровской» постановке или Ингрид Бергман в «Газовом свете»: обстановка диктовала готическое настроение.
Над кухней раньше хранилось горючее — теперь там складировали хлам с нижних ярусов: промышленные весы, шкафы, поддоны, отражатели, какие-то запчасти.
Лестница вывела Андреева на обзорную площадку, окольцевавшую последний этаж. Ветер взъерошил волосы, чайки взмыли с изъеденных солью ненадежных перил. Окна в верхнем помещении располагались по кругу, но часть стеклянных секций отсутствовала, а часть была так загажена птицами, что утратила прозрачность. В середине комнаты громоздился состоящий из проржавелых зубчатых колес и катушек вращательный механизм. С его помощью работники «Канаси» запускали маятник, а тот в свою очередь поворачивал осветительный прибор: лампу, «глаз Саурона».
В наушниках выясняли отношения отечественные мафиози. Андреев побродил вокруг механизма, полюбовался полуостровом. Мыс исполинской морщинистой тушей набычился над маяком. Будто большой зверь, обнюхивающий зверя поменьше.
Андреев высунулся в окно, вдыхая полной грудью морской воздух. Охотское волновалось, окатывало островок волнами. Пена бурлила у замшелых камней. А на берегу кто-то стоял. Железная балясина и флагшток закрывали обзор, не давали рассмотреть как следует, и Андреев рванул на площадку, перегнулся через перила.
Берег опустел. Андреев замотал головой, выискивая человека, что секунду назад прохлаждался у вон того валуна. Чайки сновали по камням, охраняя гнезда и ища пропитание для птенцов.
«Вернулся в логово», — подумал Андреев.
Что у него будет сосед, он выяснил уже на острове. Спросил Шилину:
— И никакой рации? А вдруг мне станет плохо? Инфаркт там или аппендицит? Я не смогу связаться с землей?
— Сможете, — ответила Шилина. — Помните пункт о неразглашении отдельных деталей? Так вот, никому не следует знать, но вы на острове не один.
— Нет? — Он был разочарован.
— Нет, — снисходительно сказала Шилина. — Из соображений безопасности в боковой пристройке находится компетентный человек. Наш человек. Он не будет шастать по острову зазря, и ему запрещено заходить в маяк, кроме дизельной, где он занимается техническим обслуживанием станции.
— А почему он не заправляет генератор?
— А почему он не готовит вам манную кашу и не чешет спинку?
Андреев смутился.
— Он — не слуга, — смягчила тон Шилина. — И мы решили коллегиально, что забота о генераторе пойдет вам на пользу. Вы все-таки не на курорте. Притворитесь, что нашего человека нет. Вы не должны пересекаться. В идеале вы так и не увидитесь до понедельника. Но в случае форс-мажора, если понадобится медицинская помощь или вы по иной причине захотите выйти из проекта — просто постучите в пристройку.
Взгляд Шилиной будто говорил: малыш, по-твоему, мы бы бросили тебя, дурака, без надзора? Чтоб ты поджег склад или утонул?
— Надеюсь, этого не произойдет, — добавила Шилина.
— Прикольно, — сказал Андреев. — Мы с ним — как Эфраим и Томас Уэйк. «Свет только мой!»
Шилина раздраженно шевельнула бровью. Она не видела фильм Эггерса.
Озирая остров с двадцатипятиметровой высоты, Андреев представил своего «Уильяма Дефо» (в фантазиях сам Андреев, конечно, был Робертом Паттинсоном), представил угрюмого колченогого бобыля, таящегося в пристройке. Не скучно ему там? Он тоже смотрит кино? И разве «он», «человек», не может быть «ею», женщиной, сексуальной девушкой?
Андреев поймал себя на том, что, думая о «Дефо», он позабыл про работу и по экрану планшета бегут титры.
— Соберись, тряпка! — он включил девятый фильм.
Вторник, 21.00
— Привет, — сказал Андреев, — я — киноман. Я настолько киноман, что позволил отвезти себя на необитаемый остров и бросить здесь. Я — Монте-Кристо в мире киноманов, — он улыбнулся самой располагающей улыбкой, не вполне уверенный, что кто-то еще оценит юмор.
Он сидел на втором этаже, под прицелом камеры. Радиорубка, аппаратная, вахтенная мало отличались от прочих помещений сверху и снизу. Те же потеки, трещины, провода, доски, трубы и радиаторы, та же осыпавшаяся штукатурка плюс ящик с конденсаторами и веник.
«Исповедальня» (по выражению Шилиной) состояла из зеленого полотнища, пришпиленного к стене, и штатива. Полотнище украшал логотип фестиваля. Дважды в сутки Андреев должен был вести видеодневник. Он побрился и причесался, помня, что ролики разойдутся по Сети.
Было неловко обращаться к незримым слушателям, к белой хреновине на треноге. А если он будет выглядеть дураком? Если жестокая в своей анонимности публика засыплет дизлайками и ерническими комментариями? При мысли об этих злых комментариях, водопаде оскорблений Андреева мутило, как на моторной лодке. Последнее его публичное выступление состоялось двадцать лет назад — он играл роль пирата в школьной постановке «Острова сокровищ». Опозориться. Заикаться на пресс-конференции. Грохнуться в обморок перед Лядовой…
Андреев потер о резцы верхнюю губу, зафиксировал улыбку.
— Сегодня вторник. Мой счет к этой минуте — двенадцать фильмов, и на ночь я намерен глянуть еще парочку. Самочувствие отличное, очень вкусная ветчина, спасибо спонсорам. И сыр, — он подумал, что мелет чушь, заерзал. — Ладно, к делу. — Андреев полистал блокнот. — Начнем с фильмов, которые я оценил в три балла.
Вторник, 23.35
Волны шептались за толщей бетона. Твердили о чем-то, но Андреев слишком устал, чтобы расшифровывать послания. Отличный советский актер в идиотском капустнике окончательно добил, и Андреев клевал носом. Не было сил даже укрыться.
Он перевернулся на бок, лицом к дверному проему, едва различимому в темноте. Соскользнул iPad, потянулся проводок, поролоновая амбушюра наушника выпала из уха.
— Спокойной ночи, чайки, — пробормотал Андреев. — Спокойной ночи, Уильям Дефо. Спокойной ночи, я.
Маяк тихонько гудел, будто напевал колыбельную.
Среда, 3.05
Лестница заскрежетала под весом идущего. Он поднимался медленно, мимо бывшей радиорубки и помещения, служившего местом отдыха работникам «Японца» в период навигации. Металлическая конструкция поскрипела и затихла. Он — тот, кто поднимался, тот, кто бодрствовал, — вошел в спальню на четвертом этаже и застыл у кровати. И простоял так до рассвета, не шевелясь, пристально глядя на Андреева.