— Магева! Я не знаю, чем измерить благодарность! Вы спасли мою жизнь, рискуя собой и своими людьми!..
— Ну с благодарностью мы что-нибудь придумаем, Гриша, — небрежно отозвалась я, переиначив имя мужчины на удобный манер. — А за риск мне еще от своих людей головомойка будет. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Пока же предлагаю всем переодеться во что-нибудь, не пропитавшееся водой насквозь. Кейр, Лакс, у нас запасной одежонки для поэта не сыщется? Уж больно он оборванный и ободранный, любому обывателю ясно — подозрительный тип.
— Найдем. — Кейр все еще пытался быть неприступно-суровым, но я прекрасно видела, что за каменным выражением его морды кроется сочувствие. Думаю, не встань я на защиту жертвы монаршего произвола, воин с двумя мечами вполне мог бы выйти против погони. Не факт, что победил бы, но попытался бы, могу спорить. Кажется, телохранитель прочел это знание на моем лице и отложил нравоучительные нотации до лучших времен, занявшись ревизией седельной сумки.
Лакс направился к своей поклаже, а Фаль, единственный из нас сухой, поскольку пересидел грозу за пазухой у вора, расправил крылышки и стал виться над нами. Ладно хоть не давал ценных советов. Я же удалилась за кустики, дабы, как подобает приличной девушке, переодеться в гордом одиночестве, ну и задержалась чуток, наткнувшись на кое-что интересное. Терпкие, сладкие, ярко-синие, блестящие на солнце россыпью сапфиров ягоды тальника, распробованные мною совсем недавно, так и просились в рот. К тому времени когда вернулась к коллективу, Герг, переодетый в рубашку Лакса и штаны Кейра, восседал на одной из седельных сумок. Парень жадно откусывал и заглатывал почти нежеваными здоровенные куски хлеба и ветчины — будто удав. Время от времени он ойкал, когда Лакс промывал какую-нибудь особенно глубокую ссадину крепким красным вином из фляги. Кейр наблюдал за пиитом с таким же умилением, как старушка за брошенным котенком, принесенным в дом с помойки.
— Не вставай, ешь, — пресекла я попытку поэта вскочить, — только жуй тщательнее и не торопись, а то вырвет.
— Прошу простить мои манеры, магева, — виновато понурился Герг и стал жевать медленно, откусывая совсем крохотные кусочки. — Последний раз я ел позавчера, а потом только пил воду и перехватил немного ягод. Я человек городской, плохо разбираюсь в растениях, да и погоня была слишком близко.
— Я слышал о Кейсаре Дерге, его называют Ланцским Псом, — промолвил Кейр, проверяя упряжь или только делая вид, что поглощен этим занятием. — О его хватке и чутье много говорят…
— Дерг неумолим и безжалостен, — задрожал всем телом Птица и сжал хлеб как спасательный круг. — Он всегда настигает цель.
— И все-таки Осе удалось от него отделаться, — удивленно заметил Лакс, смочив тряпицу очередной порцией спиртного и приложив к разбитой скуле поэта. — Неужто заколдовала?
— Любой пес рано или поздно нуждается в роздыхе, любой человек, если он не тупица, а Дерг, разумеется, не из таких, рано или поздно задумывается, что и во имя чего творит. Я просто озвучила его тайные мысли, пробудила сомнения и возможно, хотя не возьмусь предсказать наверняка, заставила понять, что настала пора сменить дорогу, — ответила, в очередной раз подивившись тому, как взрослый мужчина не послал занимающуюся нравоучениями сопливую девчонку далеко по матушке.
— Возможно, — промолвил Кейр, а Герг, воспользовавшись повисшей в разговоре паузой, проглотил последний кусочек и, обратив на меня кристально чистый взор голубых глаз, патетично (может, страсть к патетике — профессиональная болезнь творческих натур?) вопросил:
— Не будет ли слишком дерзким с моей стороны поинтересоваться, куда следует почтенная магева?
— Вообще-то мы собирались в Мадрид, нет… в Медину, нет, это уже что-то из сакрального… — Я попыталась припомнить название пункта нашего назначения. Ну что поделаешь, не держатся у меня в голове географические названия, зато с именами и цифрами полный порядок. И вообще, у идеальной девушки просто обязан быть какой-нибудь крошечный недостаток.
— В Мидан, — закончил за меня Кейр.
— Ага, точно, в Мидан, — согласилась я.
— Я взываю к милости почтенной магевы, — схватив меня за руку, обратился Герг с такой мольбой в глазах, каковую я видела раньше только у выпрашивающих деликатесный кусочек собак и кошек. Не думала, что люди способны довести степень выразительности взгляда до такой степени совершенства, ан нет, оказалось, и это возможно. — Позвольте мне присоединиться к вашему отряду, боюсь, в одиночестве я не смогу выжить.
— Я не против, — отозвалась я, испытывая некоторое чувство неловкости, — но у моих друзей может быть собственное мнение.
— Пусть едет, — легко согласился Лакс, завершив наконец обработку многочисленных царапин Герга, красочно располосовавших его конечности.
— Я согласен, — весело проголосовал сильф, подпрыгивая на голове вора так энергично, что внимательному наблюдателю, не способному к магии, показалось бы, будто волосы мужчины ходят в неком загадочном танце.
— Хорошо, но только до Мидана, — пытаясь прикрыть строгостью собственную жалость, сдержанно промолвил Кейр.
— У меня нет при себе средств, чтобы отплатить за вашу доброту, но в Мидане есть знакомые, почитатели таланта, — всхлипнул Герг Птица, запечатлев на моей руке пылкий благодарственный поцелуй, — они…
— Не переживай, Гриша, — ухмыльнулась я, перебивая расчувствовавшегося поэта, и впрямь похожего на пернатое со встопорщенными перышками — не то щегла, не то кенара, — я уже знаю, чем ты будешь расплачиваться!
— Да? — В благодарном голосе появилась готовность к великому самопожертвованию с легкой примесью страха. А вдруг магева потребует пару пинт крови или чего-то столь же интимного для колдовских процедур?
— Почитаешь нам дорогой стишки, которые тебя на эшафот завели, и мы в расчете, — рассмеялась я, бережно потрепав Птицу по худой спине. Если в Ланце он пользовался хотя бы определенной известностью, достаточной, чтобы иметь если не покровителей, то ценителей в других странах, значит, парень был из таких, кто может лопать в три горла, а все одно оставаться худым, как трость. Однако воля к жизни оказалась сильнее субтильной конституции Герга, если он, городской парень, мог уходить от серьезной погони, по крайней мере, несколько суток. Уже за один этот подвиг мужества следовало ему подсобить.
— Почту за честь. — Поэт низко поклонился, светлые, начавшие высыхать волосы блеснули соломой, на подвижном лице промелькнула радость. Видно, парень в Ланце привык к свету славы и восхищению поклонников, пребывать в образе всеми гонимой жертвы ему было тяжеловато. Мои слова стали истинным бальзамом, пролитым на свежие раны самолюбия.
— Вот и прекрасно, а теперь доедай и тронемся в путь, — заключила я, потрогав густую гриву Дэлькора и убедившись, что мой конь больше не похож на мифического озерного жеребца-людоеда, с которого потоками стекает вода.
Кейр с Лаксом принялись перекладывать вещи, чтобы освободить для нового спутника запасную лошадь. Белке опять предстояла работа по перевозке живого груза. Трудолюбивая лошадка, впрочем, не возражала. Когда Герг воздвиг свою тощую задницу на спину животного и рефлекторно ухватился не только за поводья, но и за седло и шею коняшки, я мысленно не без скрытого чувства удовлетворения отметила: есть в здешних краях люди, сидящие в седле хуже меня, — и гордо приосанилась. Злорадство плохое чувство, но иногда нам необходимо чем-то подкрепить самолюбие.
Ради измученного поэта, да и потому, что особенно торопиться было некуда, от погони проще спрятаться, чем скрыться с таким-то наездником, мы неспешно ехали по тракту. Запущенная дорога целиком и полностью оказалась в нашем распоряжении, поэтому Гергу было позволено выписывать на Белке самые замысловатые зигзаги. Почуяв неопытного седока, лошадь не пыталась его скинуть, но везла так, как хотелось, направляясь к интересующим ее объектам, впрочем, от основной кавалькады не отставала, знала, от кого получит на стоянке пригоршню зерна.
Лакс тут же попытался разговорить нового компаньона, отвлекая его от нервического слежения за мерно колышущейся под копытами Белки землей:
— Эй, Герг, я вот все думаю, коли ты такой знаменитый, почему я о тебе раньше не слыхал?
Белобрысый стихотворец перевел взгляд на вора и, ничуть не обижаясь, доброжелательно промолвил:
— Герг Птица — мое настоящее имя, а стихи свои я всегда подписывал как «Щегол».
— Неужто тот самый? — Веселое восхищение рыжего стало искренним, он обернулся к спутнику всем корпусом.
— Другие поэты, творящие под сим прозвищем, мне неведомы, — изо всех сил цепляясь за поводья, скромно признался Герг, а на его щеках среди бледной зелени проступила пара розовых пятен румянца.
— Ла-а-акс?!? — капризно позвала я, и вор, тут же сообразив, чего мне хочется, с энтузиазмом отозвался:
— Мы его песенки и в трактире слыхали, ну хоть ту, про волшебную кружку, и в веселом квартале. Помнишь, рыжая девка пела о чудных ножках Алиссон?
В памяти действительно всплыла пошлая, но заводная, озорная мелодия, под которую так и тянуло пуститься в пляс. Я улыбнулась, Кейр, видать, тоже слыхавший про Алиссон, хмыкнул. Находчивый Фаль с ходу заголосил песенку. Впрочем, если честно, пел сильф вполне прилично. Его звонкий голос походил на нежную флейту, что придавало скабрезной песне оттенок невинной шалости. Про мотылька мы Гергу рассказывать не стали, решили придержать Фаля в качестве секретного оружия на случай непредвиденных осложнений. Сильф, кстати, совершенно не обиделся, приняв наше решение за занимательную игру.
«Значит, мы спасли от эшафота знаменитость, — лукаво подумала я, — автограф, что ли, попросить? Нет, пока все-таки воздержусь, а то начнет писать и, чего доброго, с лошади навернется, сломает шею, тогда уж точно влипну в историю, как магева, спасшая Щегла только для того, чтобы самолично прикончить менее жестоким способом!»
— Герг, так за что тебя невзлюбил король? — полюбопытствовала я, подъезжая поближе к новенькому.