ерья заполучила аж три единорожьих волосинки. Отданные добровольно и заплетенные в косичку они были единственной защитой от любых магических проклятий.
Так что у меня на руке появился новый браслетик. И полная уверенность в безнаказанности.
- Анж, ты совсем бледный. Эти бабы кого угодно достанут, да? - первый и бессменный секретарь ректора Филипп фон Бейб смотрел на меня с умилением и неким превосходством. Дело понятное - раньше он был единственным, кто отличался хрупким телосложением и определенной миловидностью, а теперь появилась я и оказалась даже ниже ростом и хрупче, и ему, наконец, нашлось над кем взять опеку.
Я, правда, искренне и не всегда умело сопротивлялась. Уж если кто и мог раскрыть мою задумку, так это Фил. Потому мелькнувшая где-то на краю сознания мысль, что я вполне могу повернуть фокус его внимания в нужную сторону, доказав, что в мальчиков ему влюбляться не обязательно, не нашла должного отзыва в организме, и я решительно отвергла альтруистические позывы.
Кивнула и с благодарностью приняла кружку чая.
Завтрак был давно и неправдой, а я теряла здесь столько нервных клеток, что разожраться мне не грозило.
- Как думаешь, это все?
Выделенный мне стол был погребен под резюме. Они же лежали на полу вокруг, под столом, на стульях или даже были прислонены к стене. Многие потенциальные невесты однозначно решили, что простая бумажка с кратким перечислением достоинств им не по чину и прислали целые ватманы с историей происхождения их семьи от начала веков до наших дней. Написали портреты ректора - хорошо хоть только красками. Испекли собственноручно шедевры кулинарного зодчества - правда те за время пересылки несколько протухли. Направили нам вышивки, пухлые девичьи дневники, свитки со стихами, в которых отчаянно рифмовалась любовь, морковь и кровь. И это были только те, кого уже проверили летописцы и архиваторы на предмет причастности к благородным!
В общем, я чувствовала себя Якубовичем, разгребая и регистрируя эти воззвания старых дев, и подумывала потребовать отдельную комнату, чтобы хранить там особые реликвии.
Слава Богу хоть регистрация заканчивалась сегодня в полдень.
То есть через пять минут.
И я могла точно сказать, что невест будет четыреста двенадцать и…
Стук в окно прервал мои размышления.
Мы с Филом удивленно переглянулись и поспешили открыть массивный переплет. И тут же в приемную впорхнули… хотя уместнее было бы сказать втащились, сгибаясь под тяжестью огромного рулона, не меньше пятнадцати магических почтовых голубей.
Несколько таки не выдержали напряжения, и его результат украсил мозаичный пол.
- Б…ть, - скривилась я.
- Она и есть, - прокаркал главный голубь. Махнул крылом команду и ноша рухнула на пол.
- В смысле вы нам притащили претендентку? - задумчиво я посмотрела на «подарочек», имеющий форму человеческого трупа и пахнущий примерно так же. То ли потому, что долго тащили, то ли потому, что натужно им было давно.
- Ковер, - недобро усмехнулся голубь и словно истребитель вылетел в окно.
Я вздохнула и записала в журнал: «Четыреста тринадцать». И принялась разворачивать былую роскошь, надеясь найти там данные отправительницы.
- Меня сейчас стошнит, - сказал Филлип, рассматривая результат моих разворачиваний.
- Меня тоже, - вздохнула я.
Потому как отправительница не нашла ничего лучше, чем изобразить себя со всеми, так сказать, достоинствами. Вот прям со всеми.
И не польстила себе ни разу.
Да и вообще было ощущение, что она просто легла на этот самый ковер и по ней проехался асфальтоукладчик.
Я нашла в углу ковра автора этого «шедевра». и тоже внесла в записи.
Часы, наконец, пробили двенадцать. Отлично. Пришло время следующего хода, чем и занялась.
Создать магические объявления о прослушивании, которые появятся перед каждой претенденткой индивидуально, мне помог Филлип. А нарезать номерки - Феникс. Его очередь была надо мной бдеть. Так что с делом мы справились довольно быстро и я, насвистывая, отправилась в столовую, чтобы получить положенный мне обед.
И, свернув в коридор, поняла, что что-то не так.
Армия зомби-блондинок с горящими глазами преградила мне путь и синхронно выставила вперед руки с загнутыми крючками пальцами.
- Тартарарашечки, - прохрипел Феникс и самовозгорелся.
- Б…ть, - повторила я любимое слово дня.
- Номе-рок. Номе-рок. - синхронно начали невесты и сделали ко мне шаг.
Я поняла, что на номерки разорвут именно меня, взвизгнула, развернулась и побежала назад, в сторону кабинета.
Но и там уже ждали.
Резко свернула, понеслась вниз по лестнице и вывалилась, практически, из административного крыла на улицу.
Зомби ринулись всей толпой за мной.
Грифф! - меня осенило.
Преодолев несколько мостков, клумб и оранжерею с фонтаном, я полетела как стрела по прямой подъездной дороге к воротам. Издали было видно, что Грифонюшка находится на своем месте и что-то внимательно рассматривает снаружи. Из-за марева не видно было, что.
В боку закололо, но я была почти у цели, почти под могучим крылом, да и вообще - почти все, потому как студенткам выход из Академии в течение учебного дня был запрещен.
Каменюшка вдруг повернула ко мне голову, изумленно расширила глаза и попыталась что-то сказать, но мне было не до разговоров. Я выскочила сквозь марево и со стоном прилипла к статуе, пытаясь отдышаться. И тут же почувствовала неладное.
Потому как сзади тоже кто-то дышал. Я бы сказала весьма шумно.
Осторожненько развернулась и сглотнула.
По ту сторону ограды, прямо вот в сквере где мы так любили собираться по ночам, застыла еще одна толпа блондинистых зомби.
И даже без всякого слова на букву «б» я поняла, что сейчас будет.
Грифон начал отделяться от столба, возможно, чтобы меня выручить, но процесс этот был не быстрый, а значит, он не успевал.
- Давай, - прошипела птичка, поддела меня крылом и подбросила вверх. Я так полагаю, хотелочь ему через забор. Да только траекторию рассчитал хреново.
Потому что вместо «через забор на мягкую лужайку» получилось «через улицу на подъехавшего всадника».
Я успела увидеть изумленное уродливое лицо, нечесаную шевелюру, жуткую бороду и горб, как свалилась прямо на него, выбивая из седла и жестко приземляясь сверху на необъятный организм.
И свалилась не просто так, а лицом на лицо, так что наши губы встретились, а зубы стукнулись друг от друга.
И от ужаса перед таким вот первым поцелуем в этом мире потеряла сознание.
Глава 10, в которой начинается отбор.
- Плачь, не плачь - поцеловал тебя палач! - второй час напевал песенку Еди и мерзко подхихикивал.
- Ну будет тебе девочка, не расстраивайся, - расстроено подливал мне вина Феникс.
- Наступить, - в который раз мрачно предложил Чва-Чва.
- А в застенках тюремных хо-олодно и пытки стра-ашные, - издеваясь, подвывал А-аа.
- Не виноватый я, ты сама пришла, - отворачивался смущенно Грифф.
- Но, по итогу, все же хорошо закончилось, - непонимающе пожимал плечами Тигра.
А я качала головой. Слезы лились из моих прекрасных покрасневших глаз.
Как же это хорошо?! Все просто ужасно!
Во-первых, я не так представляла себе первый поцелуй! Нет, я, конечно, целовалась в нашем мире - но не слишком интенсивно и вообще, почти по-дружески. Раза три. А как в подлеца Евгения влюбилась - так и этого не было. И рисовала себе в мечтах бабочек в животе, радугу над головой и ножкой так «эть», чтобы ножка поднялась, как за ниточку, когда я буду с ректором целоваться.
А вместо этого - разбитые чуть ли не в кровь губы и чужой язык во рту.
Во-вторых, упала я, прямо скажем, не на того.
Ладно бы принц еще заколдованный был, срочно требовавший размораживания… то есть расколдовки. Или какой благородный рыцарь, который после всего, что между нами было, был просто обязан на мне жениться. Я бы тогда полюбовалась, как он будет бороться за меня с ректором…
Так нет же, лежащий подо мной оказался человеком жестоких принципов и аморальных поступков! Даже я, погруженная в свои проблемы, слышала о гадком Бастарде и Палаче его Величества, человеке с темным прошлым, кровавым настоящим и неясным будущем. И вот этот самый человек скинул меня с себя, отчего мой обморок моментально закончился, а потом обидно схватил за ухо и потащил прямо в ректорскую приемную, где брызжа слюной что-то орал пытавшемуся успокоить его Алику.
Из ора было понятно не много. Что-то там было про ориентацию Алика, который собирает вокруг себя таких как я. Каких, я не поняла совсем. И про оскорбление орал, которое он, то есть я, должен смыть кровью.
А когда я сказала, что вот же она, кровь, и продемонстрировала лопнувшую губу, едва успела увернуться от черного пульсара.
Как он пытает, не сдержанный такой?
Не сдержанный, которого я толком и не успела рассмотреть, запомнила только что-то большое, горбатое и лохматое, резко развернулся и свалил, предварительно кинув ректору какие-то бумаги. Ради которых и приезжал, собственно.
В общем, мое правое ухо стало больше левого в два раза, губы саднило, в груди клокотало, я уже представляла, как меня ведут в одной рубашонке на эшафот - а что еще ждать от палача-то - и потому я не выдержала тогда и разрыдалась.
И до сих пор всхлипывала, спрятавшись в вольере. А меня все утешали. Как могли…
Утешали...
О!
Слезы быстро высохли. А губы сами растянулись в улыбку.
- Что? - шарахнулись от меня звери.
- Он уже на крючке! - воскликнула я радостно.
- Кто? - шарахнулись звери в другую сторону и на всякий случай заглянули себе под хвосты, нет ли крючка там.
- Да ректор же! Ведь бросился меня лечить-утешать, по голове гладить и жалеть! И знаете, что это значит?
- Наверное, знаем, - закатил глаза Еди, но мне все равно надо было высказаться
- Я ему уже нравлюсь - но он пока не осознал. А защищать уже тянет!