Баба-Перегон
– …Красивая, говорит, зараза, – прищурясь, добавил попутчик.
Когда он вышел в Смидовиче, распогодило, а к полудню солнце ярко светило меж бегучих облаков и горело на белой от снега дороге. Сквозь снежную насечку пятнисто проглядывал асфальт, временами образуя продольную серую змейку, вольно гуляющую по встречке и обратно. Женя уже прошёл Биробиджан, и слева тянулась долина Биры, а за ней грядой сопок синел дальний отрог Хингана. По краю трассы ветвистые чёрные деревья казались извилисто врезанными в солнечное марево дали.
Справа мелькал лес с берёзами и тополями, и дубки шевелили чеканными листьями, побитыми морозом. Женя вспомнил, как парился в бане в Бийске и там были дубовые веники – необыкновенно ноские и легкие. Их широкие, будто отутюженные, листья давали великолепный ветровой напор.
Потом думал об огромности этих мест и о том, что Бирá – по-эвенкийски река, и вспоминал енисейские реки – бесконечные Биробчаны, Биракчаны, Бирамы и Бирами. Или брал слово «хариус», звучащее по-эвенкийски как «ниру» или «неругэ», и проводил родственность между якутскими Нерюнгрями и енисейскими Неручачами. И, вспоминая енисейскую гору Лочокo, что означает «седло оленя», жалел, что не нашёл нигде перевода посёлка Лондоко. И что соседняя с Лочоко гора Хаканачи перекликается с речкой Магдагачи, впадающей в Амур… И что вряд ли бы эвенки жили так широко, если бы пространство от Енисея до Океана не было таким слаженным, единым, а главное – неделимым организмом.
«Какая здесь мягкая природа по югу… – всё не мог надивиться Женя. – И эти берёзы с шарами ведьминых мётел, так похожие на вороньи гнёзда… и дубки, чеканно-игрушечные… О чём они гремят на ветерке?»
От солнечного, почти весеннего неба тало, нежно становилось на душе, и память отходила от ночного морозца, и сердце ныло, растревоженное разговором с попутчиком. И до дрожи вдруг захотелось встретить на заезжке серебряную «тойоту-вероссу», у которой бы оползло стекло, открыв Машино лицо… Он попытался представить, как бы это произошло. Бывает, приснится человек, а его не узнаёшь, настолько он тот и не тот, и так полон какой-то неведомой и далёкой заботы, и всё глядит мимо странно-чужим лицом. «Вот так же и она посмотрит и, объятая дорогой, унесётся, ничего не сказав… Н-да… А интересно, на чём она ехала? Наверно, всё-таки не на «вере», а на чём-нибудь мужского пола: каком-нибудь «сафаре», «лэнде» [20] или ниссановском суперовом седане, вроде «цедрилы» или «лавра».
Он заехал на заправку и увидел корму тёмно-зелёного «эскудика», стоявшего у колонки с дизтопливом. Он отметил, насколько соответствует слово «эскудик» крепкому мужичку-джипарьку, и вдруг с удивлением прочитал на нём надпись: «мазда-левантэ». Даже мелькнуло, что кто-то специально её прилепил, чтоб будоражить народ. Тут же вспомнил он эту версию «сузукиэскудо» с шестицилиндровым дизелем под названием «мазда-проссид-левантэ» и ещё раз подивился на японцев, разрешающих машинам так пребывать в разных именах и шкурах.
Сквозь грязное стекло еле виднелся транзит, в лючок был вставлен пистолет, а от кассы шла без шапки девушка в сине-зелёной куртке – были такие куртки с капюшоном, с кенгурячьим карманом и будто замшевые, из модного в ту пору некоего «флиса». Темно-каштановые волосы лежали до плеч длинным и обильным, если это слово применимо к женщине, чехлом, плотной прекрасной ушанкой обрамляли лицо… Кожа была будто загорелая – есть такие люди, от природы чуть смуглые, словно слегка оливковые. И вся какая-то хрупкая, нежная и чуть сутулая, с классическим, продолговатым лицом и серыми глазами.
Оглядев «блит», она не различила Женю, не утрудилась шагнуть взглядом сквозь стекло. Заправившись, пристроила пистолет и, сморщив от напряжения лицо, завинтила пробку. Потом отъехала и встала на площадке у выезда на трассу. Сидела в машине с загадочным видом – не то полная скрытого торжества, не то ошалевшая от дороги и чем-то сбитая с толку, не то кого-то ждущая.
Всё это было настолько неожиданно, что и он остановился поодаль на трассе и дождался, пока грубоватый «эскудик», так чудно превратившийся в нежную «мазду-левантэ», проехал мимо. Она была одна. Поравнявшись с Женей, она на что-то посмотрела внутри машины вниз… может быть, на телефон. Он отпустил её подальше.
Так же тянулась долина с сопками, и так же вдоль дороги стояли берёзы с мётлами и дубки с железной листвой. Вскоре показалось любимое Женей кафе. Оно стояло по левую руку и называлось «Придорожное кафе» (квадратными буквами) «У Коляна» (крупной прописью). Было оно из новых, прямоугольное, обшитое синеньким, с черепичкой, с большими окнами в занавесках. На площадке с дальнего края растянулись две «сороконожки» «нины». У дверей кафе стояла «мазда-левантэ». Капот был открыт, и водительница что-то под ним отвинчивала. Женя подъехал намеренно медленно, вглядываясь и целя правее «мазды». Девушка была без шапки и в той же лёгкой курточке. Дверь в «мазду» она оставила наполовину открытой. Ключ доверчиво торчал в замке зажигания.
Женя спокойно мог познакомиться с замечательной перегонщицей, найдя простейший повод, но почему-то решил применить особый способ знакомства с автомобильными девушками на дороге. Срабатывал он в единственном случае – если все двери машины были заблокированы и только одна водительская открыта – с кнопочкой, поднятой вручную, как некоторые почему-то делают на остановках.
Женя подъехал и стал рядом впритык к приоткрытой правой двери «мазды». Девушка так же вскользь взглянула на него из-за открытого капота и продолжала доливать антифриз. Женя уже видел, что кнопки на трёх остальных дверях утоплены. Он изобразил попытку открыть свою правую дверь и, покачав головой и кряхтя, перелез на левое сиденье. Затем аккуратно открыл свою левую дверь, насколько позволяла дверь чужая, и выбрался, одновременно затворив дверь «мазды». Сделал он это совершенно открыто: взяв пятернёй за обрез и указательным пальцем утопив кнопочку. И прикрыл дверь, отметив удовлетворённо, как мягко и чётко она прилегла. И бодро крикнул:
– Девушка, добрый день, ничо, что я вам дверь закрыл?! Чтоб не скоцать…
Обойдя машину, он принялся возиться с правой дверью «марка», делая вид, будто та не открывается. Девушка задумчиво посмотрела на него серо-зелёными глазами и недовольно покачала головой. Закрутив крышечку радиатора, она закрыла капот, со смешным усилием даванув на него, чтоб посадить на защёлку, и подошла, держа канистрочку на отлёте. И вот… она потянула ручку, и Женя почувствовал, как повернулось её лицо.
– Так! Вы что мне натворили?! – крикнула она, собрав меж бровок вертикальные стрелки.
– А что такое? – недоумённо поднял голову Женя и ещё раз «подёргал» свою дверь. – Да ты ч-чо, собака!
– Ну всё! Копец! И сигналка в машине! – сказала она с отчаянием и крикнула ледяным голосом: – Вас кто просил машину трогать?
– Да я прикрыл просто, чтоб не поцарапать! Кто ж машину открытой оставляет?! – он подошёл, подёргал, поглядел на кнопки. – Ну да… Похоже, закрылась. Девушка, ну извините! Пожалуйста! – говорил он покорной просящей интонацией. – Я не хотел… Так получилось… Правда… Щас что-нибудь придумаем… Меня Женя звать. А вас как?
Она не ответила.
– А не помните, кнопка как была?
– Открыта, как ещё? Я что, на больную похожа?
– Ну, не я же утопил её. Да вы, наверно, спутали…
Вспоминайте… хотя какая теперь разница… Она покачала головой:
– И телефон в машине! Блин! Я щас милицию вызову… У вас есть телефон?
– Есть… только не знаю, берёт здесь… Да не волнуйтесь вы…
– Дайте телефон! Вы мне можете объяснить, почему она закрылась? Идите позовите кого-нибудь! Я здесь побуду…
Она засунула руки в кенгурячий карман, став чуть сутулей, и отвернулась, а потом резко повернулась:
– Почему вы вообще рядом стали? В притирку такую? Здесь что, места мало?
– Да я, поверите ли, девушка, подъезжаю, смотрю, вроде «эскудик», а на нём «мазда» написано, думаю, чо такое? Ну, и решил разобраться…
– Разобрались… – бросила она и отвернулась.
В окне зашевелилась штора и показалась официантка. Девушка помахала ей рукой. Та вышла и, увидев Женю, обрадованно округлила глаза:
– Привет, Жечара! Давненько тебя…
– Привет, Вальчик! Как жизнь?
– Лучше всех… Только перегоны кончились… Что случилось?
– Да всё нормально… Сигналка, похоже, сглючила… (на эти слова девушка демонстративно завела глаза). Да и я скосячил – вылазил и сдуру дверь девушке прикрыл, она антифриз доливала, а ключ снутри остался. Да тоже – красуля – дверь нарастопашку… заходи кто хошь… Ещё повезло… А если бы не я оказался, а проходимец какой-нибудь… Щаас, – основательно-хозяйски протянул Женя, – сде-елаем, скажи вон девушке, пусть не волнуется…
– Да вы не волнуйтесь, он… сделает… идите погрейтесь пока…
Та отрицательно покачала головой и спросила:
– Руководство здесь ваше? Пригласите, пожалуйста.
– Да вот сами ждём – в Бирку поехал, подъехать должен. Когда Валя ушла, она спросила негромко:
– Вы точно не трогали кнопочку?
– Да вы смеетесь, что ли? Надо мной? – возмутился Женя. – Очень мне надо…
– Ць! Да как вы с этой стороны-то оказались?
– Да, говорю, дверь примёрзла. Снег растаял на крыше, она и пристыла, а там прокладка слабенькая, я уже раз порвал такую. Да лан, успокойтесь, щас откроем…
– У них электрик по сигналкам есть? Там вон дальнобои стоят… – по-свойски сказала. – Может, у них спросить… – она сделала поползновение отойти, но осталась.
– Да откуда электрик? Садитесь погрейтесь, – Женя решительно достал из машины термос и полил дверной зазор сверху.
– Да нет, спасибо! – она продолжала нервничать и поёживаться от холода: – Ну что там?
– Всё! – Женя радостно вскрыл «блит», сел за руль и, открыв левую дверь, стал рыться в бардачке. – Садитесь. Пожалуйста… Заколеете же…
Девушка повела плечами и сказала с холодком: