— Ты еще придешь, отец? — прошептал юноша. — Или мне с тобой где-то встретиться?
— Я прячусь в скалах. Если этих изменников и койотов не будет, каждую третью или четвертую ночь я буду приходить в палатку. Если случится что-то важное, найдешь меня у скалы, похожей на голову коршуна.
Четанзапа исчез так же тихо, как и появился.
Когда ночь была на исходе, Хапеда поднялся. До восхода солнца оставалось около часу. Воды было мало, и юноша обтерся снегом. Едва забрезжило утро, он вызвал из палатки восьми женщин Чапу — Курчавого и сообщил ему о тайном поручении Четанзапы.
— Хорошо… очень хорошо… — Казалось, это поручение и в Чапу вдохнуло новую жизнь. — Хорошо. Твой отец выбрал настоящих мужчин. Ты можешь идти, Хапеда, Остальным займусь я.
Когда солнечные лучи засияли над пустынной землей, над палатками, четыре воина тронулись в путь. Чапа — Курчавый и Чотанка поскакали на юг, к агентуре. Там сидели белые люди, которым было предоставлено право распоряжаться на землях дакотов, как в большом лагере для заключенных. Ихазапа и Острие Копья ушли пешком. И никто не помешал им.
Хапеда встретился с Часке, своим другом и вторым руководителем Молодых Собак. Они решили, что надо начать охоту на птиц. Можно было ставить петли, можно было пустить в ход камни. Оба вожака так были уверены в успехе, что дети повеселели, и приподнятое настроение проникло во все палатки.
Прошел день, другой, третий. Юноши все чаще и чаще посматривали, не покажется ли кто-нибудь из мужчин, покинувших стойбище. Утром пятого дня что-то появилось на юге. Хапеда и Часке выехали навстречу. То, что они увидели, очень удивило их.
Большой фургон тащили два рогатых, худых, как щепки, отвратительных пятнистых животных. Позади были привязаны еще четыре таких же твари; шли они неохотно, спотыкались, далеко вытягивали шеи. На повозке сидел Чапа — Курчавый и погонял упряжку. Его мустанга вел в поводу Чотанка, который шагом следовал за ними. У палаток повозка остановилась. Одно из животных в упряжке от усталости свалилось. Мужчины, женщины и дети молча смотрели, что же предпримут Чапа — Курчавый и Чотанка.
Чапа спрыгнул с телеги и выпряг обеих коров. Хапеда и Часке помогли ему. Эти животные, думали они, пожалуй, немного похожи на бизонов — у них есть рога, четыре ноги и шкура, но уж воняют они невыносимо. Чапа — Курчавый и сам едва не плакал.
— Шесть коров! — сказал он. — Но мы их можем только заколоть, потому что они вот-вот околеют. А здесь, у наших палаток, да еще зимой, для них нет никакого корма!
Этим утром мальчики и девочки поняли разницу между охотой и убоем. Но что значит разводить животных, они из этого примера усвоить не могли.
Подошел Хавандшита. Вместе с Чотанкой они определили, как разделать тушу. Затем мужчины принялись снимать шкуру, а женщины отгоняли плетками голодных собак.
Хапеда, Часке, Грозовая Тучка и Ящерка стояли вместе с остальными вокруг пустой повозки. Только Чапа умел с ней обращаться. А что перевозить? Время больших кочевий миновало. Начиналась зима, в палатках было холодно, а дров не хватало. Мужчины решили сломать ее и понемногу жечь. Только одно колесо Чапа поставил у своей палатки. Он объяснил Грозовой Тучке, что ему хочется получше разобраться, как оно сделано.
Прошло еще три дня, и вернулись в стойбище Ихазапа и Острие Копья. Было созвано собрание совета, и скоро во всех палатках стало известно, что верховных вождей они нигде не нашли. Должно быть, они отправились со своими воинами через льды и снега далеко на север. Если они еще свободны, то прячутся от преследования Длинных Ножей, потому что боеприпасов мало. А над дакотами в резервациях поставлены теперь новые вожди. И неоткуда ждать помощи. Шонка сказал правду.
Когда вся тяжесть известий была осознана, а мясо тощей коровы съедено, состояние у мальчиков и девочек стало такое, как будто им не вздохнуть полной грудью. Лужа поблизости совсем пересохла, и женщины тащились за несколько миль, чтобы принести питьевой воды. Умываться не приходилось. Непривычная грязь унижала, безнадежность угнетала узников резервации.
Хапеда, его друг Часке и Грозовая Тучка только по вечерам ненадолго забывали о своем отчаянии и усталости. Вечерами они могли посидеть с Уиноной в палатке Четанзапы. И Унчида, которая жила теперь в палатке жреца, старалась в это время приходить сюда. Уинону на время покидала ее печаль. Она шила в сумерках одежду из меха, мокасины. Работала она не торопясь.
— Для кого же ты шьешь? — спросила как-то Грозовая Тучка.
— Я работаю ради своего сна, — ответила Уинона.
— Что же у тебя был за сон? — допытывался Часке: от тайком посещал палатку бежавшего Четанзапы, ведь его приемная мать Белая Роза и ее муж, Шонка, не должны были знать об этом.
— Что за человека ты видела во сне? — спросил Хапеда, ощупывая меховую куртку, которая, по-видимому, предназначалась для рослого стройного воина.
— Моего брата, — призналась Уинона.
— Он убит, — сказал Хапеда.
— Я не видела его тела.
Грозовая Тучка испуганно подняла голову. Она боялась лишиться последней надежды.
— Он убит, — повторил Хапеда, ощущая такой же страх, что и Грозовая Тучка.
— Но его дух не покорился, — строго возразила Уинона. — Он являлся мне во сне. Он вернется.
Шли дни, недели, месяцы. Снова как-то вечером сидели мальчики и девочки у сестры Токей Ито. Уинона работала теперь реже. Вот и этот вечер она сидела сложа руки. И хотя почти не о чем было им говорить, они все равно собирались, искали поддержки друг в друге: Часке, Хапеда, Грозовая Тучка и Ящерка.
Было уже темно, когда послышался конский топот.
Это был топот крепких здоровых коней. Значит, кто-то чужой. Мальчики и девочки прислушались.
Всадники доскакали до площадки стойбища. Топот смолк. Часке предположил, что приехало шестеро. Слышно было, как они спешились и направились к палатке Четанзапы. Дети так и оставались рядом с Уиноной.
Полог распахнулся, и вошел Шонка, за ним — Татокано, три незнакомых воина и белый человек. Белый был в штатском. Татокано вырядился в какую-то совершенно немыслимую форму.
— Раздуть огонь! — приказал белый, вероятно служащий агентуры; его сиплый, надорванный голос срывался на визг.
Татокано перевел приказ. Грозовая Тучка выполнила его: она решила избавить Уинону от подчинения этому противному койоту. Пламя весело взвилось и осветило всех находящихся в палатке.
— Вон, поросята! — цыкнул мужчина на детей.
Медленно, сохраняя чувство собственного достоинства, поднялись мальчики и девочки, направились к выходу. Вторгшиеся в палатку мужчины расступились, давая им дорогу.
Шонка бросил угрожающий взгляд на своего приемного сына Часке, а Хапеду схватил за руку:
— Ты останься здесь!
Мальчик остановился, не поворачивая головы.
Грозовая Тучка, Ящерка и Часке выбрались наружу, но не стали отходить далеко от палатки, чтобы услышать, что произойдет.
Шонка не спускал глаз с Уиноны и Монгшонши.
— Встать! — заорал он на них, после того как белый человек провизжал это по-английски.
Женщины поднялись.
— В палатке будет произведен обыск.
Женщины молчали.
— Где вы прячете Четанзапу, этого изменника и убийцу? Он будет повешен! Красное Крыло умер от его ножевой раны!
Женщины продолжали молчать.
Лагерные полицейские принялись поднимать с пола одеяла и расшвыривать по сторонам.
— О! — сказал Шонка и направился к Уиноне. — Ты держишь свои ноги в тепле! Ну-ка сойди с этой медвежьей шкуры!
Уинона отступила в сторону. Белый с помощью Шонки развернул тяжелый серый мех. Хапеда впервые увидел, что тут было завернуто: длинная священная трубка, которую пускали по кругу, прежде чем приступить к трапезе у вождя, головной убор из перьев орла, недошитая куртка из бизоньего меха, крой для меховых мокасин и основание для ступательных лыж.
Лица Шонки и маленького человека с визгливым голосом скривились в издевательской усмешке:
— Собираешься одеть Четанзапу?
И Шонка, и четверо других индейцев понимали, что женщины не будут отвечать. Однако белый ждал ответа.
— Где Четанзапа? — прерывающимся от раздражения голосом спросил белый.
Женщины молчали.
Шонка схватил Хапеду за плечо и пихнул его к матери:
— Я заберу этого щенка с собой, если ты не скажешь, для кого шила одежду?!
Монгшонша задрожала:
— Я не шила ее.
— Ты ее не шила? — Шонка оставил Хапеду и подступил к Уиноне. — Зачем шила ты? — Он выставил вперед подбородок.
Белый собрал одежду.
— Хау. Шила я, — сказала Уинона, и всех поразил ее новый незнакомый глухой голос.
— И ты хочешь изготовить снегоступы?
— Хау. Я натяну на них жилы.
— И ты шьешь мокасины?
— Хау. Я шью мокасины.
— Так это ты, подлая волчица, помогаешь жить Четанзапе?
— Нет.
Белый окончательно потерял терпение:
— Дай же ты этой бабе по роже! Отлупи это лживое отродье! Что она там лепечет? Кому она приготовила одежду?
— Для кого ты шила одежду? — снова заорал Шонка.
— Для Токей Ито.
Шонка отпрянул и недоуменно уставился на девушку:
— Ты что, рехнулась?
Уинона молчала.
— Для кого ты шила одежду?
— Я тебе уже сказала.
— Ты лжешь. Тот, о ком ты говоришь, давно сгнил!
— Я с ним говорила.
Шонка отступил еще на шаг, подтащил к себе Хапеду.
— Если вы, женщины, будете помогать Четанзапе, я укокошу этого щенка! Поняли?
Монгшонша закричала, как раненое животное:
— Мой мальчик!
— Поняла?! — Шонка снова сделал шаг у Уиноне.
Уинона молчала.
— Твой брат давно подох и закопан!
— Я с ним говорила.
Шонка пришел в замешательство. Белый был вне себя.
— Хватит! — крикнул он Шонке. — Хватит возиться с этой идиоткой! Меня зовут Лэвис, и я еще в цирке Майерса научился обращаться с этими краснокожими свиньями.
Уинона подошла к белому и, не говоря ни слова, выхватила у него из рук меховую одежду, положила ее на медвежью шкуру и уселась сверху.