– Я тоже часто тебя вспоминал, – сказал Горный Гром, положив руку на спину пса.
Токей Ито произнес, устремив взор в ночной мрак:
– Многое случилось с тех пор, брат мой, о чем ты и не слышал. Маттотаупы нет в живых.
– Что ты говоришь? Он погиб от руки врага?
– Его убил тот, кого называют Красным Лисом.
– Красный Лис? Но в наших вигвамах Маттотаупа величал его своим братом.
– Да, все так.
Черноногий не решался задавать Токей Ито вопросы. Молча глядел он на своего брата.
– Я сын изменника, – медленно произнес вождь. – Маттотаупу обвиняли вовсе не напрасно.
Услышав эту весть, Черноногий какое-то время молчал.
– Твой отец не догадывался, что совершил предательство. Он был храбр и правдив. Наверное, его околдовали волшебными чарами.
– Да, теми чарами, что таятся на дне стакана священной воды; этой-то водой и опоил моего отца Красный Лис, перехитрив и опозорив великого, благородного воина. После его предательства к нам нагрянули бледнолицые. Они обманули, убили или изгнали мужчин дакота, их женщин и детей и в конце концов заперли нас в темнице, на клочке бесплодной земли. Я бежал оттуда с воинами Медвежьего племени. А Длинные Ножи гонятся за нами по пятам. Мы хотим уйти за Миссури.
– Тогда приходи в наши вигвамы; мой отец с радостью примет тебя. Да, именно так! – Горный Гром заговорил быстрее, и голос его выдавал теперь охватившее его волнение. – Возьми с собой наших женщин и детей, прошу тебя! Хорошо будет, если ты придешь к нам, ведь я… – Горный Гром осекся. – Я больше не могу вернуться к себе.
– Что случилось?
Черноногий не отвечал. Лицо его вновь ожесточилось, и он бросил взгляд на Четансапу.
Токей Ито тоже обернулся к своему воину:
– Ты возвратишь Горному Грому оружие?
Черный Сокол поднялся и направился к себе в вигвам за оружием, добытым в бою. Вернувшись, он сложил его у ног сиксика.
– Четансапа, сын Солнечного Дождя, просил меня сказать тебе, что хочет побрататься с тобой, – пояснил Токей Ито черноногому.
Сын вождя судорожным движением протянул было руку к оружию, которое утратил в бою, но тут же сжал пальцы, не посмев к нему притронуться.
– Наши враги близко, – продолжал Токей Ито, – и во главе их убийца Маттотаупы. Будем же опять побратимами?
– Да.
С этими словами сиксик не схватил, а поднял с земли оружие неторопливым, величественным жестом.
– Ты был прав, брат мой, когда сказал нашему шаману, что мы не должны вести междоусобные войны, хотя твоя смелость тогда едва не стоила тебе жизни.
– Хорошо, – заключил Токей Ито. – Топор войны зарыт, а трубка мира обойдет по очереди всех наших воинов. Черный Сокол одержал тройную победу. Он перехитрил Длинного Ножа Роуча, он показал мужчинам из племени черноногих, что воин из племени дакота умеет владеть оружием, а еще он теперь разделил мой образ мыслей и, примирившись с Горным Громом, обрел брата для всех нас. Последнее его деяние – величайшее, ибо, следуя его примеру, наши сыновья смогут начать новую жизнь. Мужчины дакота всегда будут с гордостью произносить имя Четансапы. А дух Старого Ворона будет умилостивлен. Пусть его кровь и кровь воина, из мести принесенного в жертву, станет последней, что пролилась между Медвежьим племенем и его братьями в прерии. Хау.
Воин безмолвно поблагодарил вождя.
Уинона принесла священную трубку, которую Токей Ито осторожно набил. Он зажег ее, и индейцы в совершенном молчании стали передавать ее друг другу. Четверо мужчин, куривших ее сейчас, происходили из трех различных племен, которые в прошлом, когда великая индейская земля еще не утратила свободу, славились своим могуществом и гордостью: делавары на берегу восходящего солнца, дакота в прериях закатного солнца, а сиксики в краях ночной бури.
Когда Уинона спрятала трубку мира, Горный Гром приступил к рассказу. Он оказался кратким.
– Вас изгнали из ваших охотничьих угодий, – сказал он, – а нас изгоняют из наших. Для нас, сиксиков, тоже отмерена бесплодная земля в резервации.
– И ваши вожди подчинятся? – спросил Токей Ито безучастно и холодно, словно речь шла о чужих племенах, о далеких странах и о превратностях судьбы, которые не касались дакота.
– Наши вожди, шаманы и старейшины советовали нам выбрать мир. Этот совет пришелся нам, молодым, не по вкусу. Поэтому я отправился на поиски других охотничьих угодий. Я решил, что прерии дакота опустели. Мы скакали там наперегонки, охотились на антилоп и лосей и странствовали, где нам заблагорассудится. Чем это кончилось… ты знаешь.
Эти известия поразили и опечалили Четансапу. Более не сдерживаясь, он пронзительно расхохотался, словно им внезапно овладело безумие:
– Мы, спасаясь от бледнолицых, бежим к вам, а вы, спасаясь от бледнолицых, бежите к нам. Мы превратились в жалких, трусливых глупцов! Я говорил тебе это еще у Черных холмов, Токей Ито!
– Хау, ты и вправду так говорил.
Вождь долго безмолвствовал, предаваясь размышлениям, а потом продолжал:
– Ты дал мне дурной совет, что тогда, что сейчас.
– А ты знаешь лучший выход?
– Да. Мы купим землю. Ты еще не забыл, Четансапа, о чем мы говорили в моем вигваме в ту ночь, когда Монито и Красный Лис вымогали у меня золото? Теперь настала пора обменять это золото на землю. Я сын Маттотаупы.
– Мы купим столько земли, что сможем там охотиться?
– Нет, но достаточно, чтобы разводить там пестрых бизонов и выращивать плоды земли.
– Как женщины и вачичун?
– Как наши пращуры, которые выращивали на плодородной земле кукурузу и табак.
– Мой отец Солнечный Дождь был охотником на бизонов и воином, и я пошел по его стопам. А Хавандшита знает о твоих намерениях?
– Нет.
– Тогда берегись его. Он никогда не был тебе другом.
– Зато ты, Четансапа, мне друг. И всегда будешь мне другом.
Обсудив все хоть сколько-нибудь важное, они завершили разговор.
– Мы выступаем в полночь, – объявил вождь своим воинам, – а до тех пор еще отдохнем.
Гости ушли.
Токей Ито и Горный Гром улеглись на одеяла и шкуры. Не упоминая об этом вслух, оба вспомнили, как мальчиками часто спали в одном вигваме. Пришел Охитика и лизнул гостю руку, а потом свернулся клубком в головах у хозяина.
Стены шатра опускать не стали. Ветер над холмами задул сильнее. Широкая река ревела и рокотала лунной ночью, а ломающийся лед тускло поблескивал, заливаемый грязной водой, выплескивающейся из трещин между отдельными льдинами. Отпрянув от берега, лошади перешли поближе к вигвамам. Из полумрака появились люди, безмолвные, с опущенными головами. Это были сыновья Старого Ворона, похоронившие своего отца. Ситопанаки и Птица-Пересмешница у шатров бдели у тела убитого мальчика, завернутого в одеяло. К ним присоединились Уинона и Унчида. Вместе они затянули погребальный плач, но их горестную песнь не могли услышать враги. Скорбящие женщины едва шевелили губами. Уинона обняла Ситопанаки за плечи. Девушки познакомились на том великом празднике, когда Токей Ито и Горный Гром вместе исполнили солнечный танец, принеся жертву великому светилу. Обе они тогда боялись за жизнь Токей Ито, который, совершая обряд, должен был подвергнуться тяжелейшим испытаниям. Теперь, во дни горя и лишений, сестры вождей и побратимов встретились снова и, не сговариваясь, ощутили свое родство.
Вскоре после полуночи, когда луна и звезды заметно сместились на небе, индейский лагерь исчез.
Направляясь далеко-далеко на северо-запад, зашагали вьючные лошади и мулы, один за другим, выстроенные длинной колонной. Женщины и дети ехали верхом, а перед ними тянулись по земле скрещенные концы импровизированных волок – жердей от вигвамов, которые нагрузили корзинами и узлами с нехитрым скарбом. В голове колонны, то отъезжая, то снова приближаясь, кружили воины на мустангах, а в хвосте трусила свора собак. Лошадей у дакота снова прибавилось, и ноша им теперь досталась куда легче, чем прежде; они быстро шагали по поросшим травой долинам. С холмов раздавались крики сов и тявканье койотов: это разведчики, подражавшие птицам и животным, давали знать соплеменникам, что путь пока свободен.
«Вы не должны умереть!»
Южный ветер дул всю ночь. Он доносил до детей прерии запах тающих снегов с горных вершин и тяжелый аромат затопленных лугов. На небе сгустились облака, но взошла луна и разогнала клочья мрака. Далекий и яркий засиял над головами дакота Млечный Путь.
Когда луна потускнела и воцарились предрассветные сумерки, ветер стих. Воздух словно замер над равниной, ничто не шелохнулось, птицы смолкли. На востоке стал подниматься из-за горизонта сверкающий раскаленный шар солнца. Индейский поезд остановился, и Хавандшита у всех на глазах воздел кверху священную трубку. В утренней тишине гулко разнеслись слова его молитвы, те самые, что повторяли мужчины племени дакота с каждым восходом солнца: «Благодарим тебя, Священная Тайна, за то, что Ты вела нас, и молим Тебя и дальше вести нас и даровать нам мир и пропитание».
Затем он опустил священную трубку.
Мужчины и женщины спешились, чтобы немного отдохнуть. Лошади, у которых сквозь зимнюю шкуру проглядывали ребра, тотчас принялись пастись. Дакота начали передавать друг другу бурдюки с водой; женщины и дети откусили по кусочку мяса и стали долго и медленно его пережевывать. Запасы истощались, и больше не приходилось рассчитывать на какую-то еду до самого вечера.
Тут сцепились два черных, как вороново крыло, волкодава, Охитика и вожак своры, которая прибилась к поезду вместе с захваченными в плен сиксиками. Женщины подумали было, что они не поделили кость. Увидев, что псы снова и снова набрасываются друг на друга, Грозовое Облако хотела разогнать их кнутом, но Уинона остановила ее, положив ей руку на плечо. «Пусть дерутся, – сказала она, – это братья, они должны договориться сами».
Индейский поезд отдыхал в луговой долине, словно длинная змея, греющаяся на утреннем солнце. Но вот он вновь пришел в движение. Воины подъехали шагом и выстроились с правой стороны обоза в колонну позади вождя. Кони стали один за другим, точно держа равнение на впереди стоящего. Поезд начал спускаться с холмов на равнину, и никто не знал, когда могут появиться вражеские отряды и заставить дакота принять бой.