Теперь дакота выиграл время и, насколько возможно, рационально обустроился на вершине. Он тщательно проверил добытые в бою ружья и пересчитал пули и патроны, а потом разложил все рядом, чтобы, в случае необходимости, потерять как можно меньше времени при стрельбе. Вокруг царила тишина, из бухты пока тоже никто более не решался к нему подобраться. Только из большой долины доносился равномерный шум воды.
Луна совершила часть пути по небу и теперь взирала на землю с юго-запада. Над головой воздвигся сияющий звездный купол. Веял тихий ветер, унося смрад разложения и влажные испарения, поднимавшиеся от пойменных берегов. Со своего холма Токей Ито мог заглянуть в самую глубь долины и различить блеск речной воды. На противоположном, северном берегу простиралась совершенно пустынная прерия. Индейская колонна и ушедшие вслед за ней разведчики давно исчезли вдали.
Индеец лежал во впадине, наблюдая за окрестностями. В ночной тишине из прерии донеслись индейские напевы. Токей Ито прислушался. Это была песня на языке дакота, монотонная, горделивая, бесконечная. Вождь узнал голос певицы. Мать Маттотаупы, Унчида, осталась на этом берегу реки и теперь пела для сына своего сына, выдерживающего осаду в кольце врагов. Токей Ито различил тень, отбрасываемую ее высокой фигурой. Никто из бледнолицых не мешал ей. Бледнолицые мужчины притворялись, будто уважают и высоко чтят женщин, и осуждают индейцев, обрекающих своих женщин на рабский труд. Хотя следствием кочевой охотничьей жизни действительно стал уклад, при котором мужчина странствовал в поисках добычи с луком и стрелами, а женщина выполняла домашнюю работу в вигваме, хотя женщины обязаны были сидеть в вигваме в стороне от очага и хранить молчание, дакота все же помнили, что и женщинам может быть присуща мудрость и смелость. Они всегда уважали стариков, не важно, мужчин или женщин. Токей Ито восхищался Унчидой, которая, не боясь врагов, пела песню о Токей Ито и племени дакота. Целую ночь стояла она, выпрямившись во весь рост, ничем не обнаружив усталости, и ее монотонный голос далеко разносился сквозь ночной мрак. Она вызывала невольное уважение даже у грубых пособников Красного Лиса.
Шли часы. Луна еще переместилась на небе, а звезды побледнели. Перед утренними сумерками наступил невыносимый холод. Мимо бесшумно проплыла в небе сова, неся в когтях пойманную добычу.
Токей Ито обыскал куртку убитого Красного Лиса и нашел в нагрудном кармане скальп Маттотаупы с черными, тронутыми сединой волосами. Он медленно погладил их пряди, держа на ладони, и спрятал у себя в одежде. Нож, которым был убит его отец, не широкий нож для скальпирования, а кинжал, он тоже оставил у себя. После этого вождь снова стал нести дозор, затаившись на вершине холма. Внизу, в стане врагов, все было тихо.
Звезды померкли, рассеялась и серая предутренняя дымка. Солнечный свет затопил все вокруг. Дакота стал греться в лучах утреннего солнца. Он заглянул вниз, в бухту, и заметил двоих дозорных, которые вновь подкрались к нему поближе. Они укрылись в зарослях очень тщательно. В том месте, где они затаились, Токей Ито смог разглядеть только носок бурого кожаного сапога, да и тот почти полностью сливался с мокрым деревом, из-за которого высовывался. Второго дозорного выдал ствол ружья, дуло которого выделялось в кустах ивняка. Индеец выдвинул ствол того ружья, что было под рукой, за край впадины.
Его выстрел взорвал утреннюю тишину. Из кустов взлетели испуганные птицы, спасаясь кто куда. Ствол ружья, в который попал Токей Ито, исчез из ивовых зарослей, а невидимый стрелок разразился громкой бранью. Его товарищ выстрелил вверх, пуля просвистела мимо. Пришел черед стрелять Токей Ито. Бурый сапог вздрогнул и попытался поглубже спрятаться под мокрым деревом. Дакота тотчас же, без промедления, выпустил вторую пулю. В ответ из укрытия в бухте раздался тихий стон и несколько выстрелов, но все пули пролетели мимо.
Даже эти двое охотников, нашедших лучший, по сравнению с прочими, заслон, явно проигрывали дакота. Даже за ними следить с вершины холма ему было легче, чем им за ним. Отныне оба они притихли. Днем они не могли покинуть свое укрытие, известное врагу, и не пасть при этом жертвой его пуль, и никто не отваживался подойти к ним поближе и помочь. Положение у них складывалось незавидное.
Вождь стал ждать. Наступил полдень. Его противникам явно не хотелось белым днем связываться со снайпером, занявшим лучшую позицию на всем участке. Но вождь осуществил свой план: он сумел задержать врагов. При этом Токей Ито не испытывал чувства личного торжества, но был доволен тем, что не дал белым охотникам за скальпами и индейским предателям с легкостью «прикончить краснокожего мерзавца».
Вождь повернулся к югу и стал наблюдать за бесконечной, сливающейся с небом прерией. Темную черту, которую провел по траве много дней тому назад индейский поезд, Токей Ито различал и сейчас. След этот тянулся из туманной дали, от Конского ручья, от Черных холмов и с берегов реки Желтых Камней до Мутной воды. Он тянулся из необозримых земель, издавна принадлежавших воинам дакота. Потом он уходил за реку и терялся где-то вдали. Токей Ито знал эту новую землю. Еще одна ночь, и еще один день, и еще одна ночь, а там выносливые лошади дотянут подпрыгивающие на ухабах волоки до границы и перейдут ее, и Медвежье племя будет ждать свобода широко раскинувшихся прерий и спасительного леса. Вождь стремился выдержать борьбу до того часа, отвлекая на себя внимание всех врагов. А потом он должен был от них ускользнуть.
Унчида пела о том, что он должен спастись. Он не должен умереть. Сыновья Большой Медведицы ждут своего вождя. Они нуждаются в нем. У Унчиды был с собой маленький кисет ягод и небольшой бурдюк воды. Этого ей хватило на несколько дней. Свою песню она пела без перерыва. Снизу, из бухты, снова донесся стон дозорного, которому обе пули Токей Ито попали в ногу. Дерево, служившее ему укрытием, зашевелилось. Токей Ито увидел, как охотник отбрасывает мокрые ветви, утратив самообладание от боли. Дакота прицелился и милосердно избавил его от боли навсегда.
Ближе к вечеру, когда гребень холма стали освещать косые солнечные лучи, вождь заметил, как пытается подняться его раненый мустанг. С трудом, после многих неудачных попыток, он все-таки, дрожа, встал на ноги и заковылял на вершину холма к своему хозяину.
Осаждающие не стали стрелять по коню. Вероятно, они увидели, что он едва идет, и поняли, что прицельным выстрелом только обеспечат его обладателю запас мяса.
Жеребец подошел к впадине. Он обнюхал кобылу, видимо, не стал возражать против ее присутствия и немного пощипал травы. Токей Ито открыл бурдюк и дал коню попить. Из прерии, с очень большого расстояния, прилетело несколько пуль и, не причинив ни ему, ни лошадям никакого вреда, вонзилось в поросшую травой землю. Токей Ито затянул бурдюк и ответил выстрелом на выстрелы. Враги тотчас же отступили. Вождь чуть улыбнулся насмешливо. Он представил себе, какую борьбу ведет сейчас в душе его противников страх с жаждой наживы и надеждой добыть вожделенный скальп. Вождь непрерывно, с напряженным вниманием наблюдал за окружившей его цепью охотников. Более в ней не было заметно никакого движения. В отличие от дакота, охотники, расположившиеся внизу, сражались не за свой народ, не за его свободу и будущее, а за награду, которую ни один из них не хотел уступить другому и за которую ни один из них не хотел рисковать жизнью. К тому же их шансы на успех возрастали только со временем, ведь дакота в конце концов должна была изнурить бессонница. Возможно, им придется ждать столько, что индейский поезд успеет дойти до свободных земель.
Токей Ито осторожно заглянул вниз, в бухту, и констатировал, что дозорный, лишившийся ружья, исчез. Охотник тайком ускользнул.
Солнце уже смягчилось и подобрело, словно мудрая старуха: лучи его, играя, перебегали по сочной, зеленой траве, а его блестящее золото стало отливать багрянцем.
Дакота снял с себя три орлиных пера. Он нарвал травы и с помощью повязки из змеиной кожи, стягивавшей его волосы, смастерил подобие травяной короны. Выстрел в голову в тот миг, когда ему нужно будет высунуться из-за края впадины, чтобы прицелиться, представлял для него самую большую опасность, и ему пришлось, насколько возможно, скрыть волосы и лоб. Заглянув вниз, он мог заметить, что большинство всадников спешились. Уже слишком стемнело, чтобы можно было различить тех, кто спрятался в траве или за отдельно стоящими кустами. Однако Токей Ито был уверен, что вовремя обнаружит их, как только они пошевелятся.
Нарушавший тишину волчий вой смолк. Хищники уже бесшумно кружили рядом, подкрадываясь к добыче. Однако они, вероятно, чуяли и людей, перед которыми испытывали страх и на которых нападали, только обезумев от голода.
Всю ночь мрак оглашала песнь Унчиды.
Наконец рассвело.
Токей Ито все это время бодрствовал, ни на миг не теряя бдительности. Его воспитали охотником и воином, и постоянное наблюдение за местностью и всем происходящим поблизости стало для него второй натурой; ему пришлось бы заставлять себя не следить за окрестностями. В годы отрочества он много бродил по пустынным прериям и лесам, как дикий зверь, либо сопровождая своего отца-изгнанника, либо один. С ружьем и мустангом в лесу и в прерии он мог успешно отразить натиск многих врагов. Весьма печалило его плачевное состояние Буланого.
Дакота хотелось, чтобы пустой день вынужденного безделья побыстрее кончился. Снова и снова во время этих невыносимо тянущихся часов его взгляд привлекал след индейского поезда, виднеющийся на юге. Там, где-то вдалеке, по-прежнему тек по песчаной, поросшей травой земле Конский ручей. На Белой реке его братья и сестры из племени дакота, безмолвные и измученные, томились под властью вачичун. Лишь горстка его соплеменников смогла вырваться из плена, чтобы начать новую жизнь. Вождь прикоснулся к седым волосам своего отца, которые спрятал у себя в поясе. Он должен был во что бы то ни стало спасти от вачичун этот скальп, он жаждал этого всем сердцем. Если Медвежье племя не замешкалось в пути, то, может быть, к этому времени уже пересекло границу.