– По правде говоря, он вообще не хотел, чтобы я сюда ехал! – прошептал Обезьянка на ухо дакота. – Он хотел заключить сделку один, без меня. Ты же хотел получить двести винтовок, вождь Москито? Я могу продать тебе триста, триста новехоньких армейских винтовок, и вдоволь патронов к ним, понимаешь? Меня зовут Басерико! «Триста, – сказал злодей, – дай ему триста, он хорошо заплатит! Я доставлю оружие, заплачу тебе наличными и доставлю, возьму весь риск на себя, – только продай ему триста винтовок». А почему я должен продать триста винтовок? Этот адский злодей хитер, но Басерико еще хитрее. «Триста так триста, хорошо, – сказал я, – но тогда я сам поеду вместе с тобой, даже если сдохну по дороге». Я хочу своими глазами увидеть, сколько тебе заплатят. Хорошо! «Я сам поеду к индейцам», – сказал я, – и я отправился к ним. Но он разозлился и исчез, и мне пришлось ехать одному. Только четыре дня тому назад он опять объявился и ну давай важничать, будто и оружие, и прерия, – все принадлежит ему. Настоящий дьявол!..
Вождь встал и отошел в сторону, стряхнув с себя длинные паучьи пальцы.
– Хорошо, триста винтовок. Сколько ты за них просишь?
Контрабандист издал короткий, пронзительный смешок.
– Скажу тебе позже, краснокожий!
Шеф-де-Лу внутренне содрогнулся. Как всегда, продавец одержим жаждой наживы! Индейцы, которые не умели производить огнестрельное оружие, во время войны могли рассчитывать только на разбой или контрабанду. Правительство строжайше запретило продавать оружие краснокожим. Однако контрабандисты тайно продолжали торговать с индейцами, набивая карманы и сбывая им зачастую старые, негодные ружья по безумным ценам. Но неужели Монито обещает триста новеньких армейских винтовок? «Либо это величайший обман, – подумал Шеф-де-Лу, – либо неслыханно удачная сделка». Какие же деньги этот паук хочет высосать из своей жертвы?
Карлик опять застонал, схватился за живот, а потом во второй раз бросился прочь из вигвама. Охитика, огромный черный пес, залаял ему вслед; вероятно, поведение этого нового обитателя вигвама показалось ему неподобающим.
Когда Монито вернулся из своей ночной вылазки, кончик носа у него отливал зеленоватым. По знаку вождя Унчида подошла к нему, завернула в одеяла и шкуры и, словно сверток, из которого торчала только странная голова, подвинула поближе к огню.
Вождь молча курил. Он не видел смысла в том, чтобы продолжать прерванный разговор. Монито тоже не произносил ни слова и только знай себе поплотнее закутывался в одеяла и шкуры. Наконец вождь, которого, вероятно, совсем одолела усталость, хотя он и не спешил в том признаться, подал знак, веля всем отходить ко сну.
Огонь снова присыпали, приготовили ложа на ночь. Монито тоже выделили треножник, на котором была закреплена циновка, призванная поддерживать голову и спину спящего.
Шеф-де-Лу без сна глядел во тьму. Много дней он провел лежа и потому сейчас не ощущал настоящей усталости. Мысленно он снова и снова обдумывал приезд смешной и жутковатой Обезьянки и весть о человеке в маске. Об этом загадочном контрабандисте удастся узнать хоть что-то от Четансапы не раньше завтрашнего вечера, ведь, по сообщениям разведчиков, до индейского лагеря он доберется еще очень и очень не скоро. Высокий, статный и сильный человек, и только четыре дня тому назад примкнул к отряду контрабандистов?..
Пока делавар предавался размышлениям, а остальные обитатели вигвама, судя по их равномерному дыханию, заснули, внезапно тоненький голосок пропищал во мраке:
– Эй! Эй, кто-нибудь!
– Что случилось? – наклонившись к карлику, спросил Шеф-де-Лу, не желая будить раненого Токей Ито.
– Дует! – раздалось откуда-то из одеял.
– Ты так закутан, что похож на сверток бизоньего мяса, – грубо ответил делавар. – Замолчи, оставь нас в покое!
– Варвар! – каркнул тот же голосок из одеял. – Если уж вы не умеете строить дома, то почему бы вам по крайней мере не закрывать на ночь шатры? Дует так, что меня того и гляди отсюда унесет.
– Скорей бы, жду не дождусь!
Однако этот разговор все-таки разбудил остальных обитателей вигвама. Из глубины шатра появилась Унчида, снова одетая.
– Опусти полог вигвама! – покорно согласился Токей Ито.
Унчида сделала, как было приказано. Потом она направилась к карлику.
– Белочка моя, – тихо обратилась она к нему на наречии дакота, – мой полосатый крысиный хвостик! Спи спокойно и больше не шевелись!
– Что она сказала? – крикнул Монито через весь вигвам делавару.
– Чтобы ты закрыл свой клюв, коршун!
– Ах, это у меня, выходит, клюв? Это я, выходит, коршун? Совсем стыд потеряли! Кто здесь продает триста армейских винтовок – вы или я?
– Что он говорит? – мягко спросила Унчида.
– Он сожалеет, – перевел Шеф-де-Лу, – что всем нам помешал.
Унчида осторожно погладила карлика по большой лысеющей голове.
– Моя луговая курочка, – сказала она, – что мне сделать, чтобы ты заснул?
– Что она там опять несет? – заинтересовался Монито.
– Она тебя любит и обещает укачивать, пока ты не заснешь!
– А, наконец-то нашелся в прерии хоть один добрый человек! Скажи ей, чтобы она посидела со мной. Здесь невыносимо темно! Я привык спать с ночником. Нельзя ли побольше раздуть огонь? А то здесь все равно слишком холодно!
– Он просит раздуть огонь и погладить его лысину, – перевел делавар.
Унчида поворошила угли в очаге, раздув несколько искр, но проследив за тем, чтобы в вигваме оставалось по-прежнему темно. Потом она терпеливо уселась рядом с нарушителем спокойствия и погладила его по голове.
– Моя собачка, – тихо, убаюкивающим тоном пропела она, – мой маленький трусливый койотик! Спи, усни! Если бы я посмела, то отравила бы тебя, но не решаюсь! Ты в безопасности, клянусь!
– Она напевает таким мягким, нежным голосом, – с облегчением сказал Монито, – таким приятным! Если бы я только понимал, что она говорит!
– Она постеснялась бы сказать то, что она говорит, если бы ты мог ее понять, – заверил его Шеф-де-Лу.
– Паршивый волчонок с острыми зубами, – убаюкивающим тоном продолжала Унчида, – когда же ты наконец захлопнешь свою смрадную пасть и мы все сможем заснуть? Если бы я только могла засунуть тебе в ротик хорошенький маленький кляп! Но вождь мне этого не позволит. Цена твоей жизни – триста армейских винтовок. Блошка ты моя прыгучая! Знаю, я должна холить тебя и лелеять, как бизониха, вылизывающая своего теленка. Закрой глазки, мой теленочек, а я постерегу твой сон, пока мы наконец от тебя не избавимся!
Нежный, как журчание ручейка, голос Унчиды, казалось, действительно убаюкивает карлика. Обезьянка замолчал, и обитатели вигвама услышали, как постепенно он стал дышать все ровнее и ровнее. Но тишина длилась недолго, вскоре карлик захрапел.
– Горшочек ты мой с салом, шарик ты мой костного мозга! – вздохнула Унчида. – Не хочешь ли лечь повыше и закрыть ротик, чтобы в этом вигваме воцарился наконец покой?
Она подвинула треножник и так устроила изголовье повыше, в надежде, что теперь карлик перестанет храпеть. Однако Монито почувствовал, что ему мешают.
– Да что же ты делаешь? Ты меня разбудила! У меня болит живот! Рези в животе! – Злобно засопел он.
– Что он говорит? – озабоченно спросила Унчида у делавара. – Что мне делать?
– У него болит живот.
Унчида подошла к Уиноне, расположившейся в глубине вигвама.
– Оденься, дочь моя, и согрей этому облезлому псу камень!
– Что она сказала? – осведомился Монито.
– Она пошла за камнем и, если ты немедленно не замолчишь, размозжит тебе голову, – сухо пояснил делавар.
– Ах! – громко вскрикнул Монито и с проворством, которого от него никто не ожидал, распеленался, сбросив с себя многочисленные одеяла, вскочил и с ревом бросился прочь из вигвама.
– Убивают! – завопил он. – На помощь! Убивают!
Такого пес Охитика, который уже раз-другой зарычал, стерпеть не мог. Он тоже вскочил и погнался за карликом.
– Что случилось? – воскликнула несчастная Унчида и, всплеснув руками, кинулась вслед Обезьянке и волкодаву. – Какой позор! Поднять такой шум в вигваме вождя!
Охитика тотчас же взбудоражил всех деревенских собак. Полудикие псы залились ужасным, невыносимым лаем, в котором вой, похожий на волчий, сливался с тоненьким тявканьем мелких шавок. Лай целой своры перекрывали крики о помощи несчастного Монито, который поистине полагал, что ему грозит смертельная опасность.
Шеф-де-Лу попытался встать, но сумел лишь слегка приподняться. Его опередил Токей Ито. Вождь отбросил в сторону одеяло, выбежал из шатра и повелительно крикнул: «Тихо!»
Деревенские псы, по-видимому, тоже знали этот голос. Только услышав его в ночи, четвероногие мгновенно присмирели.
Крики Монито несколько поутихли. Вскоре Шеф-де-Лу снова увидел, как входной полог вигвама отвели в сторону. Вошла Унчида. Она поймала карлика и теперь, обхватив своими худыми, сильными руками, принесла в шатер, – ни дать ни взять хороший смотритель, возвращающий в клетку сбежавшую обезьяну.
– Ложись, мой болотный лишайничек, – прошептала Унчида и снова завернула стонущего и кряхтящего карлика в одеяла.
Тем временем Уинона раздула огонь, и теперь все обитатели вигвама могли отчетливо различать друг друга. Делавар, ощущая собственную вину, скользнул под одеяло. Токей Ито медленно подошел к Монито.
– Никто не размозжит тебе голову, – заверил он гостя. – Тебе дадут горячий камень, ты согреешься и сможешь заснуть. Хау.
Ничем не выдавая своего раздражения, вождь вернулся на свое ложе, где к нему опять присоединился Охитика.
Уинона удалилась в сопровождении бабушки. Ей нужно было сходить на реку в парной вигвам за камнем, одним из тех, что служили для нагревания. Вернувшись, женщины принесли с собой не очень большой камень, который тут же принялись разогревать в очаге.
– Ах, – вздохнул Монито, натягивая одеяло до подбородка. – Безумная земля, безумные люди и бешеные звери! Чего я только не вынес! Я уж было думал, эти дворняги меня разорвут! Ужасно, ужасно! А женщины здесь такие же, как и везде, сущие змеи! Единственный, кто тут в здравом уме, – это ты, вождь Токейер! Согревающий камень! Его и вправду изобрел какой-то блестящий ум. Благодарю тебя! С тобой удастся договориться и об армейских винтовках. Ты – человек, каких мало.