Токей Ито посмотрел на своего курчавого друга долгим, мрачным взглядом.
– Выходит, Чапа предпочел бы разделить золото Маттотаупы с Пако Басерико?
– Зачем? – осведомился Курчавый.
– Чтобы с разрешения Великого Отца, правящего белыми в Вашингтоне, вместе с Басерико добывать его из земли.
– Нет, – нет, нет, – я не могу заключить союз с Обезьянкой и с Красным Лисом, не могу с ними ничего разделить, они ведь так и норовят обмануть. Но признаюсь тебе, мой вождь, я еще долго буду размышлять об этом деле. Но точно ли Великий Отец, правящий белыми в Вашингтоне, позволит дакота оставить себе столько земель, сколько они смогут купить за деньги?
– Нет, – объяснил делавар, – нет, не позволит, хотя, следуй он своим собственным законам, должен был бы позволить. Но он поступает по-другому. Он отбирает у дакота золото и изгоняет их из прерии. Так он присваивает себе и то и другое, а дакота остаются ни с чем. Им приходится переселиться в резервацию и благодарить Великого Отца, если он не уморит их голодом. Токей Ито один мог бы купить у вачичун клочок земли, семена и скот; ты один тоже мог бы, Чапа, но не племя дакота, не вы все, вместе взятые, – пока вы подчиняетесь своим вождям, вы не получите ничего.
– Тогда винтовка и томагавк решат, сможет ли Великий Разбойник, правящий белыми в Вашингтоне, поступить с дакота так же, как некогда с делаварами.
Молодой вождь
Дважды народился на небе месяц с тех пор, как контрабандная сделка Монито завершилась столь удивительным образом. Шеф-де-Лу, успевший поправиться, двинулся в обратный путь к форту. С собой он вез письмо, где говорилось, что Токей Ито согласен приехать на пограничный пост на переговоры с полковником Джекманом.
Конский ручей тихо нес свои воды к реке Северный Платт. В зарослях ивы по берегам Конского ручья щебетали птицы. Рыба высоко выпрыгивала из воды. В среднем его течении, у излучины, открывающейся к югу, по-прежнему стояли вигвамы, принадлежащие семьям племени Сыновей Большой Медведицы. В эту теплую весеннюю пору кожаные стены почти всех шатров были подняты, так что с легкостью можно были заглянуть внутрь.
В вигваме молодого вождя у очага сидела одна Унчида, уронив руки на колени, забыв об окружающем мире, устремив взор мудрых глаз далеко-далеко, куда отнюдь не каждый мог за нею последовать.
Тому, кто захотел бы увидеться с Уиноной, пришлось бы выйти из деревни и направиться вверх по течению ручья до того места, где русло немного расширялось, скрытое от глаз густой порослью кустарников и низких деревец. Заводь эта была отведена для купания женщинам и девушкам. Однако шум и веселый плеск купальщиц сегодня уже умолкли, ручей опустел, ведь работа началась почти с рассветом.
Уинона одна стояла на берегу, со стороны деревни защищенная от взглядов листвой кустарника. На ней было самое прекрасное ее платье из белой бизоньей кожи, ниспадавшее с плеч изящными складками; ее черные волосы, поддерживаемые только налобной повязкой, достигали края ее одеяния. Она стояла, держась очень прямо, опустив руки, немного приподняв голову, словно ожидая чего-то. Ее задумчивый взор терялся где-то вдали, в ее родной прерии, глухой и пустынной.
Из кустов на берегу бесшумно вышел Токей Ито, словно вырос из-под земли. Он остановился перед сестрой, и они безмолвно посмотрели друг на друга. Уинона потянулась было к брату, желая обнять его и не отпускать, но тотчас же снова бессильно уронила руки, не решившись прикоснуться к Токей Ито.
«Харка!» – произнесла она. Уинона будто опять перенеслась в прошлое и превратилась в маленькую девочку, а брат ее – в мальчика. Уже тогда никто не мог с ним сравниться: он был самым метким лучником, самым ловким и внимательным следопытом и прежде всего, к великой гордости их отца Маттотаупы, неоспоримым предводителем мальчишеского отряда. Уинона на мгновение закрыла глаза, вспомнив о годах, что последовали за этим детским блаженством. Но сын изгнанника вернулся; вот уже два года, как он вновь защищал, оберегал и кормил ее. Он был военным вождем! Уинона залюбовалась пышными красивыми орлиными перьями, украшавшими его голову; рубаху из лосиной кожи, что была на нем, она сшила сама, выткав богатыми синими и красными узорами. Из кожаных ножен у него на боку виднелась рукоять кинжала в форме птичьей головы.
Токей Ито молчал. Черты его оставались неподвижны, но выражение глаз смягчилось более, чем доводилось увидеть это хотя бы раз чужакам. Сегодня и вождю нелегко было расстаться с близкими.
Брата и сестру вырвал из глубокой задумчивости лай Охитики. Большими прыжками волкодав подлетел к своему хозяину, и тот, не говоря ни слова, повернулся и ушел.
Вождь направился к конскому табуну, который пасся неподалеку под присмотром нескольких мальчиков. В табуне этом было не менее дюжины молодых, сильных коней, пойманных в последние два года лассо вождя. На спине буланого мустанга сидел шешока, дрозд, оглашая утро сладостной песней; целая стайка его братьев в черном оперении прыгала по траве за лошадьми, то там, то тут выклевывая зерна из навоза. Жеребец поднял голову и, широко раздув ноздри, втянул воздух; потом, озорно играя, подскакал к своему хозяину, а черные дрозды тучей поспешно разлетелись кто куда.
Вождь потрепал по холке своего мустанга и подождал, пока к нему не присоединятся еще двое индейцев, воины преклонных лет, которым предстояло сопровождать его и поддерживать на переговорах. Как только они появились, Токей Ито вскочил на коня, а когда на мустангов сели оба старика и Бобр, отряд поскакал на Найобрэру.
Справа и слева во множестве катались на лошадях мальчики и несколько молодых мужчин, показывая наезднические трюки. Хапеда и его друг Часке научились пролезать под брюхом скачущего галопом коня, держась только за волосяную петлю на конском загривке, и гордились тем, что дважды безупречно продемонстрировали этот сложный маневр на глазах у вождя. От предводителей отряда Молодых Собак ожидали особой искусности, сноровки и смелости.
Когда Токей Ито и его люди покинули окрестности деревни, мальчики и юноши отстали. Токей Ито вел маленький отряд вперед, не слишком-то задумываясь о выборе дороги. Каждый крохотный холмик, каждый ручеек, каждый куст и даже каждая травинка были ему тут хорошо знакомы.
Только с закатом остановились индейцы на привал и разбили лагерь на ночь. Проснувшись, вождь, который вызвался стоять на часах во второй половине ночи, понял по звездам, что был час ночи. Он поднялся и пополз на вершину холма к Чапе Курчавые Волосы, который, лежа, обозревал оттуда долину реки Платт.
– Смена караула! – напомнил вождь своему воину, заметив, что тот не двигается с места.
Но Бобр еще не устал.
– Давай нести дозор вместе, – предложил он. – Я должен тебе еще кое-что сказать.
Токей Ито устроился рядом со своим соратником.
– Харка! – обратился Бобр к вождю, доверительно называя его тем же именем, что и в далекие годы, словно воскрешая времена их детской дружбы и совместных игр. – Почему ты не настоял, чтобы тебя сопровождал более многочисленный отряд? Ведь в форте тебя подстерегает Красный Лис!
– Ты знаешь, где сейчас надлежит быть нашим воинам. Генералы со своими Длинными Ножами идут по нашим прериям севернее Черных холмов, и наши верховные вожди должны именно там дать им бой. Борьба, которую ведут дакота, – это последняя борьба за прерию. Если мы потерпим поражение, будут побеждены все. Воины дакота сейчас не могут все бросить и отправиться защищать сына изгнанника, словно маленькую девочку, которая боится всего на свете.
– Замолчи, ты ничего не понимаешь. Лучше бы ты вместе с остальными поехал на Великий Совет наших вождей и воинов и вместе с ними стал бы сражаться на севере против Длинных Ножей и их генералов, чем пошел на верную смерть от руки предателей в форте на Найобрэре. А теперь скажи, как мне поступить, если Длинные Ножи вздумают коварно нарушить свои клятвы?
– Этого я не могу тебе сказать; я тоже не знаю, что меня ждет. Но я разрешаю тебе остаться в прерии, пока я отправлюсь в форт на переговоры.
– Хорошо, очень хорошо! А теперь я кое в чем сознаюсь Токей Ито.
– И в чем же?
– Я попросил отпустить со мной двадцать воинов и тайно договорился с ними о дальнейших действиях. Они ждут меня за Миниа-танкой, чтобы по моему призыву броситься на помощь мне и тебе, если будет в том нужда.
Вождь помедлил несколько секунд.
– Татанка-Йотанка посвятил меня в ваши планы. Но вы не сможете напасть на блокгаузы в форте. Их снова отстроили и разместили в них сильный гарнизон. Если бледнолицые нарушат клятвы и возьмут меня в плен, попытайся тайно проникнуть в форт и освободить меня.
– И убить Красного Лиса!
Вождь более не отвечал, но Бобр почувствовал в его молчании то, что нельзя было облечь в слова. Вместе со своим вождем и товарищем по детским играм воин нес дозор до исхода ночи и тихо пропел боевую песнь дакота, которые не оставляли друг друга даже перед лицом смертельной опасности:
Что б ни случилось, мой брат и друг,
С тобой разделю беду,
Не побоявшись тягот и мук.
Служат тебе мой кинжал и лук,
На смерть за тебя пойду.
Песнь его умолкла в предрассветных сумерках. Когда рассвело, оба они вернулись к своим спутникам. Индейцы снялись с лагеря. На своих выносливых диких конях дакота скакали еще один день и еще полдня, и вот наконец впереди показался форт.
Всадников скрывала излучина речной долины, и потому их нельзя было заметить с пограничного поста. Вождь оставил Бобра и с двумя своими советниками поскакал на вершину холма, откуда открывался вид на форт.
Теперь Токей Ито своими глазами смог убедиться в том, что сообщали ему разведчики о восстановлении форта. Бледнолицые быстро устранили ущерб, причиненный им смелой вылазкой Токей Ито. Оба блокгауза стояли примерно на тех же местах, что и прежде, только выстроены были еще больше и просторнее. Башня тоже возвышалась на прежнем месте, но теперь была отделена от комендатуры. Река уже не поднималась до самого палисада; ее воды вернулись в привычное русло.