– Адамс? Чем он вам не угодил? Что это вы против него ополчились?
– Хватит болтать… Его повесят. Он только что улизнул. Не может быть, чтобы ты его не видел!
– Видел, еще как видел. Он хотел поглядеть, как там наши лошади, а через ворота больно долго выходит, вот он и перескочил через палисад. Никогда ведь не знаешь, вдруг дакота наших лошадок увели…
– Ага! Значит, перемахнул через палисад! Проклятье! Но он от нас не уйдет…
Однако солдаты кинулись не к воротам, как можно было бы ожидать, судя по вырывающимся у них возгласам, а обратно в комендатуру, чтобы доложить, что они только что услышали. У них не было особого желания покидать форт в ночной тьме, ведь за его стенами могли затаиться спасшиеся бегством дакота, а стреляли они отменно.
Пока Томас отвлекал и запутывал солдат, Адамс беспрепятственно проник в комнату больного. Войдя, он тотчас же потушил свечу, которая там горела. Майор Смит хрипло дышал, то ли во сне, то ли в забытьи. Кейт сидела у постели; она хотела было подняться, но Адамс снова заставил ее сесть.
– Тише, – медленно и негромко произнес он. – Мы потерпели поражение. Лучше было бы нам даже и не пытаться, тогда бы узник остался в живых, а мне не пришлось бы бежать. Теперь мне надо спасаться. Меня ищут.
– Я слышала, как они там кричат. Они хотели вас повесить.
– Если хотят меня повесить, пусть сначала поймают. Прощайте, мисс Кейт.
– Куда вы поедете? Где спрячетесь?
– Мало ли мест, Америка велика. Вот только мне вечно приходится странствовать. Мне не везет.
– Зато у вас храброе сердце, Адамс.
– Я никогда не забуду то, что вы сейчас сказали.
– Вспоминайте обо мне хоть иногда.
– Вам тоже не везет, но вы же лучше меня, Кейт. Если бы я сам мог взять вас с собой…
– Я все еще нужна отцу…
– Но я могу как-нибудь послать вам весточку?
– Конечно, Адамс. Я буду рада.
– Я больше не могу увидеться с Томасом и Тео, поэтому передайте им, что им надо как можно быстрее убираться отсюда. Иначе Роуч превратит их жизнь в ад. Он ведь знает, что они дружат со мной и что они часто защищали пленного дакота.
– Я предупрежу их обоих. Мне это нетрудно.
Адамс прислушался.
– Кажется, все тихо. Я попытаюсь выйти из ворот или перелезть через ворота, пока на часах там стоит Тео, а на башне – Тобиас…
С этими словами он исчез.
Кейт осталась у постели отца, вслушиваясь в его тяжелое дыхание и сцепив руки. Многое ей предстояло осознать.
В миг прощания она призналась себе, что любит Адамса. Пока слишком многое еще разделяло ее и этого фермерского сына, получившего суровое, если не сказать жестокое, воспитание и мечтавшего только о том, как бы возделывать собственную землю. Однако девушка всей душой потянулась к нему, он завладел и умом ее, и чувствами. Он представлял собой полную противоположность всему, что она научилась ненавидеть. Он не был ни честолюбцем, ни лжецом, ни трусом. Он был честным, порядочным, достойным человеком. Иногда он казался ей слишком сухим и расчетливым, но теперь он поставил на карту собственную жизнь, чтобы помочь другому человеку, индейцу, и все это только ради того, чтобы восстановить справедливость. Это был смелый, великодушный выбор, достойный ее любимого отца. Думая сейчас об Адамсе, она мысленно прониклась к нему самым глубоким доверием, на какое она, еще совсем юная, только была способна.
Она хотела когда-нибудь дождаться от Адамса желанной вести.
Во дворе было по-прежнему тихо. Молодому вольному всаднику явно удалось спастись.
Уинона
От пожара, запах которого ощутил даже узник в подвале, пострадала засушливая прерия во многих милях к северу от вигвамов дакота. Впервые за тринадцать лет над степью бушевал столь опустошительный огонь.
У шатров возле Конского ручья стояла Грозовое Облако с пустым бурдюком для воды. Взгляд ее был устремлен в прерию, простиравшуюся к западу от индейского стана. Насколько хватало глаз, поросшие жесткой сорной травой луга были сожжены. Далеко на юго-западе горизонт окрашивало красное пламя и черный дым. Там распространялся встречный огонь, пущенный Медвежьим племенем, чтобы лишить приближающийся огонь топлива и потушить его, прежде чем он перебросится через реку и достигнет вигвамов. Сильный северный ветер, раздувший огонь, еще не улегся, он вздымал в воздух клубы песка и пепла, запорашивая индейской девочке глаза и волосы и уносясь над голой, без единого дерева, степью вдаль, к подножию Скалистых гор.
Потом Грозовое Облако увидела, как дымятся леса предгорий. Огонь, опустошив прерию, принялся пожирать древостой. Там никто не пытался сдержать пламя.
Девочка, неся бурдюк для воды, двинулась на восток, вдоль излучины Конского ручья. За несколько недель лета речка почти пересохла, превратившись в тоненькую струйку, и Грозовому Облаку пришлось немало пройти, прежде чем она нашла на дне ее достаточно воды. Наполнив бурдюк, она потащила его в лагерь. На опаленных лугах вокруг виднелись полностью или частично сожженные, а то и обугленные трупы птиц и животных: антилоп, бизонов, мустангов, – которых либо настиг огонь во время отчаянного бегства, либо поглотил встречный огонь. Некоторые женщины направились туда, чтобы срезать с туш еще пригодное в пищу необуглившееся мясо. Среди этих женщин Грозовое Облако узнала свою старшую сестру Жимолость, и та тоже заметила девочку с бурдюком воды.
– Молодец, Грозовое Облако! – крикнула она. – Набрала полный бурдюк, как положено!
– Эту воду я отнесу Уиноне и Унчиде, – отрезала Грозовое Облако, нимало не смущаясь тем, что Жимолость, потеряв дар речи, проводила ее изумленным взглядом.
Девочка прошла мимо конского табуна, добралась до вигвама вождя и вошла внутрь. В шатре никого не было. В очаге лежал пепел и несколько тлеющих углей. Грозовое Облако оставила у очага полный бурдюк, вновь вышла из вигвама и зашагала прочь из деревни. Занимался день. Сейчас, в серых утренних сумерках, еще отчетливо были заметны отсветы огня на юге и на западе, и, хотя море пламени вдали уже не могло угрожать деревне, алые отблески казались жуткими и зловещими.
Грозовое Облако в нерешительности остановилась. Она знала, где найти Уинону и Унчиду, и хотела побыть с ними, но стеснялась. Ей представлялось дерзостью, что отверженная и осуждаемая вроде нее даст понять Уиноне, как любит ее, даст понять сестре и бабушке вождя, как сочувствует она их горю. Однако в конце концов желание увидеть этих своих соплеменниц пересилило ее застенчивость и стыд, и она вновь побежала на восток, в прерию, куда дальше тех мест, где черпала воду.
В утренней тишине она услышала пение и заметила на небольшом холме обеих женщин, которых искала. У нее сильно забилось сердце. Медленно, словно вступая на землю тайного святилища, поднялась она вверх по склону и присоединилась к Уиноне и Унчиде. Вместе с ними она устремила взгляд на восток. Вдалеке с неба до пологих холмов пролегли широкими полосами тени сильных ливней, и лучи утреннего солнца не в силах были сквозь них пробиться. Где-то далеко-далеко за пеленой дождя и облаков находился тот форт, в котором томился пленный Токей Ито. Тихо пели Уинона и Унчида скорбные, обвинительные песни, а их слова, самый их тон звучал убедительнее и красноречивее жалоб и сетований, в них слышались гнев и непокорность. Эти женщины боялись за судьбу вождя, но одновременно надеялись на его скорое освобождение. Не один Бобр и сопровождавшие его воины намеревались за него сражаться. Крупные отряды дакота под предводительством Татанки-Йотанки и Тачунки-Витко победили и уничтожили Длинных Ножей, которых привел в издавна принадлежащие дакота прерии генерал Кастер. Женщины надеялись, что белых захватчиков скоро снова изгонят из прерии, последнего убежища свободных дакота.
Звонким голосом подхватила Грозовое Облако завораживающую, волшебную мелодию.
Когда первые утренние часы прошли, женщины опять вернулись в опустевший вигвам вождя. Грозовое Облако дошла вместе с ними до входа и там остановилась в нерешительности. Она не осмеливалась войти. Тогда Уинона обняла свою младшую подругу за плечи и ввела ее под полог вигвама. Заметив полный бурдюк воды, Уинона дружелюбно поглядела на Грозовое Облако и позволила ей заняться в шатре вождя шитьем.
Душу Грозового Облака омрачали горе, тоска и мучительная неизвестность, однако пение вселило в нее новую надежду и решимость.
Теперь каждое утро до начала работы приходила Грозовое Облако на тот холм, где Уинона и Унчида пели и неотрывно глядели на восток, ожидая, не покажется ли Чапа Курчавые Волосы с освобожденным вождем. Грозовое Облако робко, мечтательно и восторженно была предана сестре вождя. Грозовое Облако всегда беспрекословно выполняла приказы бабушки, сестер своей покойной матери и собственной старшей сестры, слушалась их и никогда им не перечила. Склонный к рассеянности и излишней раздражительности, нрав ее, из-за которого ее и прозвали Грозовым Облаком, сделался более уравновешенным; оттого похорошело также ее умное личико, а черные глаза обрели новый, прежде несвойственный им блеск. Теперь, когда ей позволено было по утрам петь вместе с Уиноной и Унчидой, все ее существо переполняло блаженство, и весь остальной день девочка только и размышляла о том, что довелось ей испытать утром. Пение было для Грозового Облака не просто выражением радости, скорби или тоски, девочка воспринимала его как таинство и священнодействие.
Спустя пять дней после пожара в прерии женщины, пребывая утром на холме, заметили верховой отряд, приближающийся к деревне с востока. Они различили всадников раньше, чем мальчики-подростки, посланные в разведку. Верховые скакали, выстроившись длинной колонной, числом около пятнадцати. Они мчались галопом. Вот женщины уже смогли расслышать глухой ритмичный топот копыт. Вскоре Грозовое Облако тоже сумела разглядеть, что это воины Медвежьего племени и что ведет их Чапа Курчавые Волосы.
Уинона и Унчида оборвали свое пение, и Грозовое Облако умолкла вместе с ними. Унчида встала и повернулась, тем самым давая понять, что пора вернуться в деревню, в вигвам вождя. Грозовое Облако все поняла. Доложив об исходе своей вылазки шаману и Старому Ворону, Бобр тотчас же придет в шатер Токей Ито и все расскажет его близким. Унчида и Уинона не обнаруживали нетерпения. Выказывать нетерпение противоречило и индейским обычаям, и сложившемуся под влиянием этих обычаев характеру обеих женщин. Грозовое Облако ощущала тщательно скрываемое, тайное волнение, охватившее и бабушку, и сестру вождя и передавшееся и ей тоже, но вслух не произносила ни слова. Три женщины хотели молча дождаться известий о Токей Ито, которые принесет Бобр.