новать падения. Нравоучительный лист из календаря!
– Ах, – вздохнул ошеломленный франт.
Канадец похлопал его по плечу:
– Да, братец мой, все правильно. Не стоит жаловаться, что тебя обманули. Все чистая правда!
– Но как же…
– И никаких «но», – расхохотался Джонни, и толстый живот его так и заходил ходуном, – какие тут могут быть «но»? Ты высоко занесся? Само собой, как петух на плетень! Упал? Само собой, шмякнулся, как жаба в болото! Тебя обманули? Нет. Все, как в календарном листе и сказано. Все чистая правда.
Красавчик Эдди опустился, понурившись, на табурет и покачал головой. Против этих доводов возразить ему было нечего.
Джонни подвинул опечаленному юнцу стакан бренди:
– Вот, выпей! Это утешит!
Присутствующие снова энергично принялись за бренди.
– Да-да, – завершил разговор о генеральском мундире Джонни, – уж таковы люди, ничего не поделаешь. Ты заплатил сто украденных бобровых шкурок за то, чтобы казаться не тем, что ты есть на самом деле, сынок, а ко мне недавно заявился один сумасшедший в очках и предлагал мне почти такую же сумму в долларах за куртку вождя, отделанную настоящими скальпами! Вроде той, что сейчас на Харри!
С последними словами хозяин салуна обернулся к освобожденному пленнику.
– Эта куртка не продается, – промолвил Токей Ито, и уголки его рта тронула саркастическая усмешка.
– Жаль! Что ж, подлинные вещи потому и стоят так дорого, что редко поступают в продажу.
Филипп краем глаза покосился на дакота, непохожего на других индейцев.
Кровавый Томагавк уронил голову на грудь. В его разгоряченном алкоголем мозгу зародились мрачные, нерадостные мысли.
– Посмотрим, как поступить с сыном Маттотаупы!
Шонка вскочил.
– Да! Но сначала посмотрим, нет ли у него при себе оружия, кроме ножа!
– Нет, только нож, – ответил Тобиас.
– Тебя не спрашивали! – одернул делавара Шонка.
– Эдди-Татокано! – приказал он затем юнцу. – Обыщи Харри, вдруг он прячет оружие? Харри, встань! Руки вверх!
Отдавая приказ, Шонка выхватил пистолет и, рывком расправив плечи, выпрямился, чтобы лучше прицелиться во врага.
В салуне воцарилась тишина, все мгновенно затаили дыхание. Вождь медленно поднялся на ноги.
– Понимаю, вы меня боитесь, – произнес он и пошел прямо под дуло пистолета. Он не стал поднимать руки вверх, но снял запятнанную кровью куртку, обнажив покрытую глубокими шрамами исхудалую грудь, на которой выделялось ожерелье из медвежьих когтей. – Вот, смотрите… При мне нет ничего, кроме ножа.
Татокано ощупал пояс бывшего вождя, а тот не удостоил юнца и взглядом.
Шонка снова убрал пистолет.
– Можно ли тебе оставить нож, или мы тебя арестуем, – решать бледнолицым.
Токей Ито опять надел куртку. Он побледнел. Все его тело сотряс приступ кашля; дакота более не сумел его подавить.
– Шонка, – промолвил он, отдышавшись, – я имею право знать, почему Собрание Совета приняло решение изгнать меня.
– Да, – ответил Шонка, – такое право у тебя есть, и я все тебе объясню. Ты сын Маттотаупы?
– Да. Это известно всем дакота.
– Маттотаупа, испив огненной воды, нарушил клятвы и выдал бледнолицым, где в наших горах залегает золото. Мой язык говорит правду?
Молодой вождь не проронил ни слова.
– Говори! – потребовал Шонка. – Или мужество уже покинуло тебя?
Обвиненный в малодушии, Токей Ито посмотрел своему врагу прямо в глаза:
– Все так.
– Ты сын изменника! Твою руку на протяжении десяти лет обагряла кровь твоих братьев, твоих соплеменников-дакота. Это правда?
– Все так.
Противники стояли почти вплотную друг к другу. Шонка говорил на наречии фронтира, желая унизить своего бывшего вождя при свидетелях-бледнолицых. Тот отвечал ему на языке дакота, понятном только его соплеменникам и Тобиасу.
– Ты вернулся под сень наших вигвамов, – продолжал Шонка. – Татанка-Йотанка повелел нам вновь принять тебя. Старейшины и вожди от имени всех дакота доверили тебе ответственную миссию. Ты поскакал к бледнолицему по имени Джекман; ты говорил с ним. Тебе сказали, что Великий Отец по своей воле хочет даровать Медвежьему племени плодородные земли в резервации. А теперь, когда пролилась кровь наших отцов и братьев, из-за твоего безрассудства нам приходится поселиться на самых скудных, неплодородных землях. Как дерзкий мальчишка, ты отверг предложение бледнолицых и разорвал тотемы мудрых вождей. Это правда?
– Джекман обещал мне особую ренту, а Медвежьему племени – хорошие участки земли, если я подпишу то, что, согласно решению мужей Совета, не имел права подписывать. Я отверг это предложение и отказался совершить предательство, я не продал наш народ и нашу землю. Я разорвал тотемы изменников.
– Ты лишил Медвежье племя плодородных земель, и теперь по твоей милости оно вынуждено голодать! Мы разрушили твой вигвам, и ты никогда более не вернешься к нам.
– Вы не имели права распоряжаться моей судьбой, не выслушав меня. Я требую, чтобы ты сопровождал меня в вигвамы Медвежьего племени, как уже разрешили Длинные Ножи, чтобы созвали Собрание Старейшин и чтобы мне позволили держать перед ним ответ.
– Ты не имеешь права требовать! Если не подчинишься, я сумею тебя принудить! Сядь и замолчи, а не то мы тотчас же тебя арестуем! Мы все знаем, что ты был заодно с Сидящим Быком и с Неистовым Конем.
Тобиас не сводил глаз с молодого вождя. Даже изменнику вроде Шонки должно было быть стыдно так унижать этого человека, тяжелобольным вернувшегося из плена. Еще каких-нибудь полвека тому назад такое поведение среди дакота было немыслимо даже между заклятыми врагами. Но вачичун своим бренди раскололи племя и разрушили старинные обычаи, они уничтожили самосознание свободных воинов, чтобы превратить их в жалких предателей.
Токей Ито не повиновался. Он не опустился на скамью. Делавар снова испугался. Если освобожденный пленник начнет оказывать сопротивление, ему конец.
Снова вмешался исполин Джонни. Он подошел к Шонке, просто оттеснил его всем своим весом и заставил сесть на ближайший стул. Шонка беспрекословно повиновался. Наверняка у него были веские причины не связываться с хозяином салуна. Вероятно, он уже слишком часто угощался запрещенным бренди и потому висел у Джонни на крючке.
– А ну, хватит буянить, Шонка! – сурово и властно осадил его Джонни хриплым голосом пьяницы. – Сейчас еще выпьем по стаканчику и все обсудим! Чтобы у меня тут никаких петушиных боев не устраивали!
При этих словах вместо Шонки на середину комнаты вырвался Питт, уволенный наемник из числа вольных всадников, боец с изуродованным носом. Питт был не драчливее и не храбрее среднего ковбоя, но теперь, когда он остался без денег, без выпивки и без работы, а надежды его рухнули, в нем проснулся боевой задор.
– Что это ты себе вообразил, а, жирный трактирщик?! – закричал он. – Не угостить нас даром? Даже на прощанье не дать нам еды и выпивки? А еще запрещать нам то, что закон дозволяет любому свободному гражданину? Если захочу устроить петушиный бой, то еще как устрою, и не стой у меня на пути, а не то узнаешь, острый ли у меня нож!
В руке у него откуда ни возьмись появился кинжал.
Джонни испуганно попятился от рассвирепевшего наемника.
– Придержи язык, Питт, – бросил трактирщик. – Носа ты уже лишился – хочешь еще и глаз потерять?
«Петушиным боем» именовался обычай, издавна бытовавший на фронтире, род «боев без правил», когда дозволялись любые средства и любые, самые грубые и жестокие, приемы борьбы. Потому-то из схваток нередко выходили с изуродованными носами и выдавленными глазами.
Но Питта было уже не удержать.
– Этого наглого краснокожего мерзавца, – выкрикнул он, – коварного убийцу, приканчивающего своих жертв исподтишка, этого головореза знают все бойцы фронтира на Платте, в Черных холмах и на Найобрэре. Да как он вообще посмел сюда явиться? Ну подождите, уж я его проучу! Если у лагерной полиции не хватает духу, то я уж с ним расправлюсь, а Фредди пусть узнает, кто у него следит за порядком, его пропойцы-полицейские или вольный всадник, которого он рассчитал без денежного довольствия! Вот заколю этого краснокожего дьявола, а шкуру его вручу Красному Лису, тогда мне и дадут обещанное место!
Молодой вождь, которого поносил Питт, казалось, и вовсе не слышал его брани и угроз; он словно поник на скамье, во взгляде его появилось отсутствующее выражение. Питт мог счесть истощенного, измученного индейца легкой добычей. Он бросился на дакота.
Однако тот совершенно неожиданно вмиг парировал его удар. Он схватил противника за правую руку и выкрутил ее. Питт невольно выронил нож. С поразительной быстротой дакота поднял оружие и бросил делавару, а тот ловко поймал нож в воздухе. Дакота подставил Питту подножку и нанес ему удар, мгновенно опрокинув. Питт с грохотом отлетел к стене и сполз на пол.
Он неуклюже барахтался, не в силах подняться. Токей Ито подошел к нему и презрительно слегка пнул носком макасина, не опускаясь до тех жестокостей, на которые, по обычаю, имел право как победитель в петушином бою. Свой кинжал он снова вложил в ножны. Удар Питту он нанес не клинком, а рукоятью.
После этого он безмолвно занял свое место на скамье рядом с Тобиасом.
– Sacré nom![12] – воскликнул Луи Канадец. – Быстро же кончился поединок! Ты все понял, Филипп?
– Наполовину.
– Ты даже соображаешь медленнее, чем этот индеец действует. Учиться тебе надо, учиться!
Юнец улыбнулся. Многочисленные добрые советы своего наставника он обычно воспринимал снисходительно.
О Питте никто хлопотать не стал. Он уж сам как-нибудь придет в себя. Петушиный бой – личное дело каждого, а к Питту индейская лагерная полиция особых симпатий не испытывала, тем более что он уколол ее в самое чувствительное место, обвинив в пристрастии к запрещенному алкоголю.
– Джонни, – сказал делавар, – ты и вправду поскупился. Вот тебе полдоллара. Бренди всем вольным всадникам, которые отмечают свою отставку!