– Пусть скачет к ближайшей границе – по направлению к Че сапа – и разведает, сможем ли мы там пройти, свободен ли там путь. На своем пегом он доедет отсюда до границы резервации и снова вернется за два часа. Пусть немедля доложит мне о том, что ему удалось разведать. А ты вместе с Часке и дальше будешь стоять на страже у того самого утеса.
– Хорошо.
Глаза у мальчика засияли. Он снова исчез.
Молодой вождь вышел из вигвама, где царили сумерки, и его тотчас же объяла непроглядная ночь. Плотные облака скрывали луну и звезды. Ни единый луч света не проникал в эту тьму, кроме слабого мерцания ледяной корки на дне заболоченного пруда. Ветер утих. Наверное, вскоре снова пойдет снег. Поблизости выли немногочисленные собаки. Их оставалось всего пять или шесть. Большинство собак голодные дакота уже забили и съели.
Вождь присмотрелся и прислушался. Он различил, как между вигвамами замелькали отдельные фигурки. Они исчезали в одном шатре и тут же выбегали из него, чтобы юркнуть в следующий. Во мраке он сумел узнать Уинону. Вместе с ней вигвамы обходили две маленькие девочки. Когда одна из них пробегала мимо вождя, тот окликнул ее:
– Грозовое Облако!
Девочка стрелой метнулась к нему.
– Что говорят в вигвамах?
– Женщины хотят уйти все как одна, ведь здесь их дети голодают и здесь нет воды. Те, кто слышал о твоем намерении, уже собирают вещи. Мужчины не мешают им.
– А мужчины молчат?
– Некоторые молчат и ждут, что скажет на это Хавандшита, шаман. Но трое Воронов уже приняли решение, они поддерживают твой план. Они не такие умные, как Чапа Курчавые Волосы, и потому не видят всех опасностей, и они не такие гордые, как Четансапа, и потому не хотят браться за оружие. Они предали тебя, вождь, но теперь, когда ты показал им путь и дал надежду, они пойдут за тобой.
– Так сказала Уинона?
– Да, это ее слова. Женщины и немало мужчин считают Уинону великой шаманкой, провидящей тайны, ведь она всегда предсказывала, что ты жив и вернешься!
– Предупреди тех, кого еще не успела. Я скоро подам вам сигнал. Тогда приходите ко мне, все сразу. С Хавандшитой я поговорю сам.
Молодой вождь поднес к губам сигнальную дудку, которую доверил ему Тачунка-Витко, и протрубил пронзительный, звонкий сигнал, напоминающий крик молодого орла.
Как по мановению волшебной палочки вокруг него во тьме распахнулись полотнища вигвамов. Звук созывающей на войну дудки был знаком каждому дакота с детства, еще мальчиками они привыкали, едва услышав этот сигнал, пробуждаться ото сна и вскакивать на ноги. Того, кто под свист военной дудки еще протирал глаза, подвергали осмеянию и осыпали обидными прозвищами. Ноги сами несли дакота на пронзительный призыв дудки, словно бы без участия воли и сознания. Так было заведено во дни свободы, и ни один воин не мог и помыслить о том, чтобы, расслышав сигнал, не предстать перед своим вождем. Сегодня же ни один не знал, откликнется ли его собрат на призыв вождя, потому что единство дакота, считавшееся столь же естественным, сколь и нерушимым, ныне было поколеблено. Но когда воины выбежали из вигвамов и увидели, что на призыв вождя ответили их соседи, всех охватило предчувствие чего-то важного. Старый Ворон и оба его сына первыми присоединились к вождю. Чотанка, Острие Копья, Ихасапа тоже примкнули к Токей Ито. После воинов показались также женщины, девушки и дети. Они теснились напротив входа в вигвам. Пришли все женщины, кроме Унчиды, и молодому вождю ее очень не хватало. Огонь в очаге разгорелся сильнее и ярко осветил вернувшегося из плена вождя в венце из орлиных перьев.
– Он жив! – раздалось множество голосов, частью ликующих, частью еще робких и недоверчивых. Тот, кого считали погибшим, стоял перед дакота живой, и многие увидели в этом ниспосланный духами знак и решили следовать за Токей Ито.
Молодой вождь еще не проронил ни слова. Он снова и снова пристально всматривался в ночную тьму, ища испытующим взглядом также и одного из мужчин. На зов его пока не явился Хавандшита, шаман, врачеватель и старейшина, вождь, возглавляющий Медвежье племя в мирное время. Все ожидали его прихода, ведь по старинному обычаю военный вождь не мог осуществить ни одного начинания, не заручившись согласием вождя, принимавшего решения в мирное время.
Почему же Хавандшиты все не было? Четансапа, на присутствии которого настоял шаман, явился. Он пришел, хотя не в силах был ни слушать, ни говорить, ни даже подняться на ноги. Но воины более не стыдились объявленного вне закона. Они оставили Четансапу в его вигваме и не стали снова изгонять в пустыню.
Хавандшиты все не было.
Молодой вождь собрался с духом и один обратился к воинам, и хотя говорил он негромко, часто прерываемый приступами кашля, в ночной тьме его поняли все обитатели деревни Медвежьего племени.
– Мужчины племени дакота! Я вернулся из плена, на который обрекли меня предатели, Красный Лис и Длинный Нож Джекман. Я вернулся к вам, но Шонка хочет вновь изгнать меня из ваших вигвамов. Хорошо, я уйду. Но я уйду не один. Я пришел, чтобы увести всех вас с вашими вигвамами из резервации в далекий край, в леса и луга на севере, за Миссури, туда, где мы сможем обрести свободу.
Молодой вождь ненадолго замолчал. Он почувствовал, как среди слушателей растет напряжение.
– Однако, прежде чем вы вместе со мной сделаете первый шаг, я хочу сказать вам правду про вашу жизнь здесь, в бедленде, и про тот путь, которым я вас поведу. Мужеству, чтобы победить, необходимо знать правду. Этому я научился на собственном горьком опыте.
– Хау! – крикнул из рядов слушателей Старый Ворон.
– Знаю, что вы страдаете от голода и жажды и что вас обманывают, – продолжил свою речь вождь. – Может быть, Великий Отец бледнолицых, правящий в Вашингтоне, рано или поздно преклонит к вам слух, узнает об обмане, и тогда вы и ваши дети получите жирных пестрых бизонов и съедобное тушеное мясо, которое вам причитается. До того очень многим из нас придется умереть от голода и болезней, и тогда, может быть, оставшиеся насытятся и, округлые и гладкие, станут исполнять перед бледнолицыми наши пляски, им на потеху.
Вождь окинул взглядом толпу. Никто не шелохнулся.
– Неужели нам теперь превратиться в презренных собак и смириться с тем, что вачичун будут пинать нас ногами? – спросил Чотанка.
– Может быть, вачичун перестанут пинать вас ногами, – ответил вождь. – Но вам придется остричь волосы по их приказу. Вы не сможете поговорить с братьями из вашего же собственного племени, ибо вачичун разделят вас. На этой земле у вас никогда не будет достаточно пропитания, вам придется терпеть голод или ждать подачек от бледнолицых.
Тут раздались крики:
– Тогда уйдем из резервации!
– Поэтому я хочу увести вас в те края, – продолжал вождь, – где воды обильны, а трава зеленее и гуще, чем здесь. Путь туда далек, а зимой еще и очень тяжел. Некоторые смелые воины уже прошли этим путем или пытались пройти им. Чтобы вы представляли себе всю глубину опасности, с которой мы столкнемся, я повторю перед вами речь, обращенную вождем Хинматон-Йалаткитом[13] к своему племени шехептин. Когда племя шехептин постигла та же судьба, что сейчас дакота, и оно не смогло больше жить в своих прежних охотничьих угодьях, то суровой зимой, подвергаясь непрерывным нападениям преследователей, отправилось в далекий путь, надеясь вырваться в страну Великой Матери[14]. Однако когда это племя достигло границы, его мужчины, женщины и дети были столь измучены и истощены, а Длинные Ножи столь превосходили их численностью, что смелым шехептин пришлось сдаться в шаге от спасительной границы, за которой начиналась свободная прерия. В этот час вождь Хинматон-Йалаткит обратился к своим воинам со следующими словами: «Я устал от борьбы. Наши вожди убиты. Зрячее Стекло убит, Тохульхульсате убит. Все старики убиты. Теперь решение воевать или отказаться от борьбы принимают молодые. Тот, кто возглавил молодых, погиб. Стоят холода, а у нас нет одеял. Маленькие дети замерзают. Многие мои соплеменники бежали в горы, у них нет ни пропитания, ни одеял. Никто не знает, где они, – быть может, замерзли. Я хочу посвятить себя поискам своих детей, вдруг мне удастся найти их. Возможно, я найду их среди мертвых. Послушайте меня, вожди, я устал. Мое сердце преисполнилось боли и скорби. Солнце заходит. Я никогда больше не буду сражаться». Так говорил вождь, сдаваясь Длинным Ножам на границе, в одном шаге от свободы. Но нам предстоит пройти путь, столь же долгий и столь же тяжкий. Мы будем замерзать и голодать, и, возможно, нас будет преследовать кто-то из Длинных Ножей. Однако они не смогут выставить против нас большое священное железо, вроде тех орудий, что применили против отряда Тачунки-Витко. Нас мало. И в этом наше преимущество. Если мы не дадим сломить нашу волю, то сможем пережить зиму. Наше сердце не преисполнится боли и скорби. Нам придется тронуться в путь сегодня же. Мы уйдем отсюда. Если бы наши великие верховные вожди и наши великие шаманы оказались сейчас рядом с нами, то не посоветовали бы нам ничего иного. Если когда-нибудь до слуха их дойдет, что мы обрели свободу, то сердца их возрадуются. Я сказал, хау.
Когда вождь договорил, у вигвама показался старик Хавандшита.
Одновременно к женщинам присоединилась Унчида.
Молодой вождь покинул свое место у входа в вигвам. Следуя обычаю, он двинулся навстречу старому шаману, а поравнявшись с ним, взял его под руку и провел в вигвам Черного Сокола. Так как никто не опустил полог у входа, происходящее внутри можно было наблюдать беспрепятственно, и собравшиеся и дальше стали следить за Токей Ито и старцем. Вождь проводил Хавандшиту к очагу, и старец медленно опустился на пол.
Токей Ито сел напротив и подал знак Уиноне, которая тем временем вернулась в шатер. Девушка знала, что от нее требуется. Она достала какой-то предмет, заботливо сохранявшийся где-то в тайнике, развернула кожаную обертку, извлекла из нее священную трубку и на глазах у всех передала ее брату вместе с вышитым кисетом, полным табака.