Однако, когда Хапеда и Часке собрались было вернуться в вигвам, волкодав внезапно навострил уши. После этого он кинулся в лес по склону горы. Судя по его радостному повизгиванию, он встречал возвращающегося хозяина.
Мальчики остановились у входа в вигвам и стали ждать. Хапеда схватил Часке за запястье, сильно сжав пальцами его руку. До сих пор он, сам не отдавая себе в этом отчет, испытывал страх за вождя, опасаясь, что тот может не вернуться.
Токей Ито вышел из-за деревьев, поблескивающих в сиянии звезд и снега, и двинулся к вигваму. Мальчики подняли на него глаза. С вождя стекала вода, словно он только что выбрался из реки. В руке у него был светлый костяной лук и расшитый колчан со стрелами, и ничего больше, никакой добычи. Несмотря на полумрак, мальчики различили выражение его лица – странное, загадочное и мрачное. Опустив голову, замерли братья у входа в шатер, где исчез Токей Ито, не обративший на них внимания. Охитика улегся у самого полога.
Хапеда зашагал, увлекая за собой Часке, руку которого он по-прежнему не выпускал. Мальчики не стали возвращаться в отцовский шатер. Они нашли место в ночном лесу и уселись на одеревеневший корень засохшего дерева, торчащий из-под снега. Именно здесь тринадцать зим тому назад страшной ночью сидел мальчик Харка, носивший теперь имя Токей Ито и избранный вождем племени.
Мальчики долго сидели, не говоря ни слова.
Наконец Хапеда нарушил молчание:
– По слухам, этой ночью явится Медведица.
– Да, после полуночи, – глухим голосом откликнулся Часке.
– После полуночи, – повторил Хапеда, размышляя, как же ему объяснить, что он чувствует и что намерен совершить.
– Послушай, – внезапно снова заговорил Часке сам, по своей воле, чему Хапеда очень обрадовался, – ты же помнишь, что изрек враждебный дух в шатре Бобра? Нельзя допустить того, что он предрекал. Токей Ито не должен умереть.
– Все так, этого нельзя допустить, – с глубокой убежденностью подтвердил Хапеда.
– Об этом не знает никто, кроме нас и маленькой девочки, – продолжал Часке.
– Но может быть, об этом слышал сам Токей Ито, когда ночью ходил в Священный вигвам, ну, когда Хавандшита стал бить в барабан.
– Мы должны принять решение, мы должны что-то сделать, – произнес Часке, обращаясь не только к названому брату, но и к самому себе.
– Хау. Мы должны что-то сделать. Выбирай как поступить!
– А сам ты не знаешь, Хапеда?
– Знаю. Но хочу услышать это и из твоих уст, Часке.
– Я тоже знаю, – объявил Часке.
– Да, – сказал Часке. – Все ясно, сомнений нет. Медведица выйдет из пещеры. Сбылось пророчество злого духа, сделанное на Конском ручье, и потому я верю ему и теперь. Однако она не должна убить Токей Ито. Токей Ито поведет нас за Мутную воду!
– Хау. За него должен умереть кто-то другой.
– Я тоже так думаю, – медленно проговорил Хапеда. – Когда один воин добровольно жертвовал своей жизнью ради другого, Вакан-танка, Великая Тайна, нередко принимала его дар. И пусть мы всего-навсего маленькие мальчики, а он вождь, почему мы не можем поступить так же?
– Может быть, – произнес Часке, вновь охваченный сомнениями, – может быть, нам стоило бы сначала сказать об этом Хавандшите, шаману…
Хапеде сделалось не по себе. Сердце у него сильно забилось.
– Нет, – ответил он твердым голосом, несмотря на испуг. – Хавандшита тоже не должен услышать об этом. Ты же сам знаешь, Часке, бывало, что он выказывал неприязнь к нашему вождю.
– Да, все так. Значит, мы никому ничего не скажем.
Мальчики встали и прижали руки ко рту, обращаясь к Великой Тайне, а потом побежали в гору по ночному лесу. Они больше не оглядывались. Иначе они заметили бы Унчиду, которая стояла, прислонившись к стволу дерева и с немой скорбью во взоре глядела им вслед.
В небесах нарождался новый месяц. Над головами неслышно мелькали совы; похрустывали тонкие веточки; стоял мороз. Чем выше взбирались мальчики, тем отвеснее делался склон, а от подножия горы доносилось журчание реки, словно призывающей мальчиков обратно, под защиту родных вигвамов. Но постепенно шум ее стихал, умолкая вдали. Под ногами Хапеды и Часке поскрипывал снег и время от времени ломались сучья. Кустарники и ветви деревьев хлестали мальчиков по лицу, царапая кожу. Они шагали друг за другом, след в след; попеременно первым шел то ловкий Хапеда, то сильный Часке. Пробираться по чащобе в горном лесу было непросто, даже индейским мальчикам. Они неслись так, что холодной ночью их бросило в пот, сердце у них бешено стучало. Пробегая мимо того дерева, на котором в первый день стоянки они заметили барибала, они окинули взглядом окрестности и увидели поблизости в густом кустарнике брошенную медвежью берлогу. На снегу еще валялись толстые сучья и стволы молодых деревьев, среди которых устроил себе логово на зиму зверь, рядом выделялись замерзшие следы его лап.
Мальчики стали взбираться выше. Теперь лесистый склон вздымался почти отвесно, и, чтобы продвигаться вперед, им время от времени приходилось хвататься за камень руками. Они не в силах были не только переговариваться, но даже и обдумать свой выбор. Хапеда лишь на мгновение вспомнил, что отсюда Токей Ито и Чапе пришлось нести вниз тяжелого барибала. А они с Часке поневоле потратили почти втрое больше времени, чтобы добраться сюда в гору. Они лезли и лезли вверх, пока, задыхаясь, не замерли у отвесной скалы, посреди которой, словно разверстое зловещее черное око, выделялся вход в пещеру.
Один раз приняв решение, мальчики теперь бесстрастно и деловито обдумывали каждый шаг, который им предстояло сделать.
На нижнюю часть отвесной скалы, возвышавшейся над верхушками деревьев метров на пятнадцать, легко можно было взобраться. И только на расстоянии примерно в два человеческих роста под входом в пещеру она делалась совершенно гладкой и несколько выступающей.
– Сначала надо добраться до этого места, – решил Хапеда, – а потом я стану тебе на плечи. Нам придется проскользнуть внутрь, чтобы Медведица наверняка нас заметила.
Хапеда сам удивлялся тому, с каким спокойствием говорил. Он немедля стал осуществлять свой замысел и полез вперед. Часке двинулся за ним по пятам.
Поначалу хвататься за многочисленные скальные выступы мальчикам с их ловкими руками и проворными ногами было нетрудно. Когда они добрались до самого опасного места, Хапеда остановился и подождал, пока Часке не поравняется с ним. Часке стал искать, где бы стать поудобнее, а Хапеда отполз в сторону, чтобы освободить другу неровности, которые можно было использовать как ступеньки; потом он взобрался Часке на плечи. Но и тогда, вытянув руки, он не смог схватиться за нижний край пещерного «жерла», а никаких выступов под входом в пещеру не было.
– Я тебя подсажу, – предложил Часке.
Он подставил Хапеде сомкнутые ладони, тот стал на них, и Часке поднял его к пещере.
Хапеде удалось схватиться за какие-то выступы у самого входа. Он уцепился за них и повис, а его брат, держась за него, по нему взобрался наверх. Таким образом Часке первым ступил на пол пещеры и хотел было помочь Хапеде, затащив его внутрь, но Щеголь был слишком горд, чтобы принять помощь. Он подтянулся на руках, уперся локтями в стены и тоже прополз во тьму. Мальчиков, вторгшихся в чужие владения, тотчас же объял влажный, спертый воздух.
Хапеда и Часке присели на корточки на краю пещеры. Здесь пролегала граница между звездной ночью, благоволящей к деревьям и травам, зверям и людям, и беспросветным и беспощадным мраком, разверстым, словно зияющая пасть неведомого жестокого чудовища, готового поглотить непрошеных гостей.
Они сидели и ждали. Сердце у них снова стало биться спокойнее и равномернее, и они принялись внимательнее вглядываться во тьму пещеры. Ее каменистые своды покрывала влага, в воздухе чувствовалась вода. Снаружи было прохладнее, и потому из пещеры исходили облачка пара, как от дыхания человека на морозе. Стены ее, шероховатые, кое-где вздувшиеся горбами, кое-где выдававшиеся столбами, производили жуткое впечатление. Мальчики принялись на ощупь обследовать пещеру. Хапеда встал, сделал несколько шагов во тьме и установил, что камни растут не только с потолка, но и снизу, с пола. Это было удивительно. Он поделился своими открытиями с Часке, но голос его прозвучал во мраке столь странно и гулко, что он сам испугался. Он вернулся к Часке, сел на пол и прислушался. Пещера не только дышала, она обладала и голосом. Царивший в ней мрак оглашало далекое журчание, мягкое и соблазнительное, словно прекрасное пение ужасного чудовища, завлекающего жертву.
– А что, если это просто вода? – громко, твердым и решительным голосом произнес Хапеда, подбадривая самого себя.
Часке не ответил. Братья придвинулись еще ближе друг к другу, и каждый из них ощущал рядом надежное плечо.
Так они просидели какое-то время.
Потом Хапеда почувствовал, как Часке встает.
– А теперь пойдем внутрь. Я хочу понять, точно ли это вода, – прошептал Часке: он говорил негромко, чтобы не пробудить зловещее эхо.
Хапеда тоже поднялся с пола, и братья крепко взялись за запястья, чтобы в случае необходимости поддержать друг друга. Осторожно ощупывая стены, стали они красться вперед. Пол в пещере медленно шел под уклон. Они все глубже спускались в сердце горы. В какой-то миг, обернувшись, они поняли, что больше не различают выхода. Их объяла тьма, затопившая все вокруг. Звучное журчание усилилось. Оно сделалось теперь таким громким, что почти заглушало их голоса. Тем крепче держались они за руки.
Наконец им показалось, что гул доносится откуда-то из глубины, прямо из-под ног. Теперь он перерос в мощный, все заглушающий рокот.
– Это вода! – воскликнул Часке, стараясь его перекричать.
Мальчики остановились. Они наклонились, ощупывая пол перед собой, и почувствовали, как их руки ушли в водный поток. По-видимому, вода сильной струей пробивалась из скалы справа, устремляясь в пещеру, пересекала ее, и слева снова обрушивалась в бездонные недра горы. Братья уселись на каменистый берег подземного ручья. Не сговариваясь, они одновременно опустили в воду руки, стараясь измерить глубину потока. Обмокнув руки всего только до локтей, они нащупали пальцами каменистое дно.