– Хау, я заступаю на пост. Пусть только великий белый человек отдаст мне сначала мой цилиндр.
– Черт возьми, закрой уже рот, шут гороховый. Ты что, даже не подозреваешь, что обязан меня слушаться и оказывать мне уважение? Бездельник, тварь безмозглая! На, возьми – и убирайся вместе со своим цилиндром!
Четансапа попытался расправить цилиндр, пробитый насквозь ружейной пулей, без всякого почтения изрядно помятый капитаном и потому утративший положенную форму. Впервые в жизни держал он в руках подобный предмет. Кое-как придав высокой шляпе надлежащий вид, он осторожно надел ее, надвинул как можно ниже на лоб и, горделиво выступая, двинулся прочь. Вытянув шею, за ним пошла его кляча, которую он вел под уздцы.
Дакота впустил лошадь в загон и заложил вход жердями, служившими «шлагбаумом».
Роуч еще раз подошел к нему со стороны лагеря.
– Будь начеку, не вздумай спать, – наставлял он мнимого Татокано. – Враг близко, мы должны проявлять осторожность.
Четансапа придерживался того же мнения.
Командир удалился, и на какое-то время дакота оказался предоставлен самому себе. Свою караульную службу он начал с того, что обошел весь загон, пробираясь между лошадьми и внимательно их осматривая, насколько позволяла тьма. К его удивлению и немалой радости, белого коня капитана тоже поставили к остальным лошадям.
Когда Четансапа уже весьма продвинулся в своих приготовлениях, а лошади начали пастись или засыпать, явились двое дакота, которым назначено было вместе с ним караулить лошадей. Черный Сокол устроил все так, чтобы, когда они войдут, оказаться поблизости от вновь открытого входа в загон. Он притаился между лошадьми, так что вошедшие смогли заметить только его цилиндр. Один из них кратким возгласом приказал мнимому Татокано оставаться у входа, а они, мол, новые караульные, найдут себе другие места, где и станут на часах. Так они и поступили, и Четансапа один остался впереди, у входа в загон.
Он стал соображать, что делать дальше. Если бы он только знал, где сейчас затаился Шеф-де-Лу со своими людьми! Он был убежден, что кто-то из них в любом случае прячется сейчас неподалеку от конского табуна. Он должен был попробовать как-то связаться с ними. Мысленно он перебрал все условные сигналы, которые они обсуждали. Там, где он сейчас нес караул, более всего подходил собачий лай. В нем никто не мог усмотреть ничего странного; свора, принадлежавшая черноногим, еще не успокоилась. Четансапа прокрался между передними лошадьми и залаял как пес, который заблудился. Потом он залег у изгороди и стал прислушиваться.
Вскоре затявкал койот. Собаки черноногих откликнулись яростным лаем, но спустя недолгое время снова успокоились, так как койот замолчал. Четансапа предположил, что запах койота они тоже не могли почуять, ведь от этого койота, как надеялся Четансапа, исходил запах человека. Сделав невысокий прыжок прямо с места, Четансапа боком перемахнул через изгородь. Медленно зашагал он в ту сторону, откуда донеслось тявканье койота. При этом он вел себя так, словно заметил нечто подозрительное и хочет выяснить, что же это было. Если двое других караульных следили сейчас за ним, то могли только одобрить столь добросовестное исполнение обязанностей.
Отойдя от загона и скрывшись от глаз наблюдателей за небольшим холмом, он остановился. Он наклонился и поднял руки. Он вытащил огниво и высек искры, осветившие его изможденное лицо под полями цилиндра. Теперь друг, который подползет поближе, наверняка его узнает. Четансапа подождал, пока искры не потухнут, и снова спрятал огниво. Ему оставалось только следить, не пошевелится ли что-нибудь поблизости.
Он все рассчитал правильно. К нему подобрался какой-то человек и замер в двух метрах от него.
– Брат? – чуть слышно, одними губами, прошептал Четансапа.
– Шунктокетша! – столь же тихо откликнулся другой и подполз к самым ногам Черного Сокола. – Шунктокетша и еще четверо воинов.
Делавар и сам уже привык называть свое имя на языке дакота.
– Стою на часах у входа в загон, – прошептал в ответ Четансапа. – Пробирайся с моей стороны.
– Хау.
На том разговор и кончился.
Четансапа неспешно зашагал дальше, сделав крюк вокруг лагеря. Он медленно вернулся в загон и занял свое прежнее место между лошадьми у входа.
Вскоре лазутчики-дакота поползли по земле цепочкой, различить которую было под силу только опытному глазу Четансапы. Ружья они толкали перед собой. Они пробрались к лошадям под изгородью. Чтобы кони не встревожились, дакота предварительно натерлись особой ароматной травой. Черный Сокол дал своим друзьям последние наставления: «Обоих часовых убить. Шунктокетша пусть проберется вглубь загона. Потом угнать всех мустангов».
И тут с северо-востока донесся отчетливый топот копыт.
Четансапа мгновенно принялся вглядываться в прерию. Это после погони за черноногими возвращался со своими людьми Шонка. Мнимый Татокано у изгороди смотрел, как скачут прямо к нему изменники. Трое всадников вели в поводу трех лошадей, к которым были привязаны индейцы, либо лишившиеся чувств, либо убитые. Четансапа вовремя поднял жерди, загораживавшие въезд в загон, чтобы враги не успели рассмотреть его лицо, если он замешкается за этой работой. Потом он стал ждать, опять-таки скрываясь от слишком наблюдательных глаз за лошадиными крупами. Всадники спешились. Шонка и оба его спутника отвязали и положили наземь троих убитых полицейских-дакота, а лошадей поставили в загон.
Человек в цилиндре снова заложил вход жердями, когда его враги уже направились к палаткам. Убитых они унесли с собой.
Как только вражеские разведчики исчезли в палаточном лагере, Четансапа снова поднял жерди. Пора было угонять коней. На востоке уже забрезжил на горизонте рассвет, осветив ночное небо, а мерцание звезд слегка побледнело.
Четансапа констатировал, что оба часовых пропали. Он прошел мимо своих друзей, спрятавшихся среди лошадей, и те показали ему оружие, захваченное в качестве трофеев.
– Где Бобр? – быстро спросил он.
– У тополя. Там он собирает добычу. Ловит мулов, обыскивает палатки, которые оставил Роуч и его люди, – вдруг найдется мясо или патроны?
– Хорошо. Будьте наготове. Я свистну, подам вам знак. Мы выведем лошадей, и вы погоните их мимо тополя по следам Токей Ито за реку Желтых Камней.
Дав указания, Четансапа метнулся между лошадьми вглубь загона. Там его уже поджидал делавар.
Четансапа еще раз шепотом посвятил его в подробности своего плана, а потом вскочил на белого коня. Одновременно Шеф-де-Лу вспрыгнул на пегого, которого присмотрел себе раньше. Звонко свистнув, Четансапа подал знак, и ответом ему стал страшный многоголосый вой. Засвистели кожаные плети, обрушившись на крупы испуганных коней. Те, кто находился ближе к выходу, уже вырывались из загона. Белый стал на дыбы и понес, и Черный Сокол, одной рукой сжимавший пистолет, а другой – плеть, изо всех сил обхватил жилистыми ногами лошадиные бока. Он безостановочно кричал, своими воплями понукая коней бежать к выходу. Стоявший перед ним табун в страхе бросился именно туда. Обезумевшие лошади с треском выломали жерди и унеслись на свободу, в темную степь. Белый повернулся, так как не мог пробиться вперед через лошадей, теснящихся у проема, и на удивление легким прыжком перемахнул через изгородь. Некоторые особенно смелые лошади последовали его примеру, и вслед за ним понеслись по прерии. Одновременно большая часть табуна уже выбежала из загона на юг и помчалась, подгоняемая криками и плетьми воинов.
На все это ушло всего несколько секунд.
Всадники услышали за спиной неистовый лай собачьей своры и разъяренные вопли бледнолицых. Раздались выстрелы, над головами беглецов засвистели пули. Однако никто уже не мог помешать скачущим бешеным галопом дакота, они избежали любой серьезной опасности. Все лошади вырвались из загона. Нашлось лишь немного коней, которые не выдержали стремительной скачки табуна и которых, возможно, поймали их бывшие хозяева; все это были раненые лошади, они не годились ни для боя, ни для преследования. Дрожа от бессильного гнева, враги вернулись в лагерь. Кавалерия поневоле превратилась в пехоту.
Захват вражеских коней, любимый тактический прием, к которому часто прибегали индейцы прерии, снова удался.
Ранним утром после успешной операции Четансапа, Шеф-де-Лу, Бобр и Старый Ворон со своим младшим сыном сидели в тополиной рощице у того самого ручья, на берегу которого сначала укрывался Четансапа. Старший сын Ворона взобрался на самый высокий тополь и осматривал окрестности, как ночью безрассудный Татокано. Сын Антилопы и Острие Копья тем временем перегоняли большой захваченный табун к обозу Токей Ито. Верховые кони остальных шестерых участников вылазки паслись в кустах. Смелые лазутчики немного перекусили, выкурили по трубке и теперь наслаждались солнечным теплом. Поодаль от маленького отряда, на опушке рощи, лежал связанный Татокано. Четансапа еще не снял мундир и поигрывал помятым цилиндром. Его спутники, стоило им взглянуть на эту чуднýю шляпу, то и дело довольно посмеивались.
– Откроешь ли ты мне теперь, о наихитрейший из бобров, – начал Четансапа после того, как обе стороны посвятили друг друга во все перипетии своих ночных приключений, – откроешь ли ты мне, почему мне еще не позволено снять с себя этот мундир и почему ты положил так далеко нашего пленника Татокано?
– Да, я просвещу тебя, о наитончайший из тополей, – усмехаясь, отвечал Чапа. – Но сначала ты скажешь мне, долго ли мы намереваемся тут пробыть?
– Узнай же, что мы останемся здесь на весь день и посмотрим, что будет делать Роуч, охваченный страхом. Он помнит, какая судьба постигла генерала Кастера, и опасается, что мы убьем его и всех его людей. Потому-то он и окапывается сейчас, как сообщил нам старший Ворон, и сидит безвылазно возле пруда на холме, подобно обезножевшей луговой собачке. Когда он снова осмелится сдвинуться с места, то наверняка пойдет маршем назад, на юг. Из-за него нам не стоило бы тут задерживаться. Однако куда опаснее Роуча Шонка и его койоты. Несомненно, они жаждут мести, и они быстроноги, как все воины племени дакота. Поэтому мы и останемся здесь и проследим за ними, а с наступлением ночи снова сделаем вид, будто окружаем их лагерь, примемся скакать вокруг их палаток, поднимем крик, устроим стрельбу. Тогда Роуч прикажет Шонке никуда не уезжать и охранять его, а мы таким образом избавимся от Шонки и других дакота. Хау.