Я привлекла ее внимание.
– Это замечательный цветок, – отвечает она. – Твоя мама – ботаник?
– Она преподаватель биологии в университете, а ботаника – ее страсть. Да.
Императрица смотрит на меня проницательным взглядом.
Император барабанит большим пальцем по подлокотнику.
– Лучше, если бы твои родители были женаты.
У меня внутри все так и обрывается.
– Пожалуйста, не надо, – говорит мой отец своему отцу.
Дедушка по-императорски взмахивает рукой.
– За все пятнадцать веков, что существует монархия, не было еще ребенка, родившегося вне брака.
– Это неправда. – Отец вспыхивает. – Или вы забыли о комнатах для наложниц, которые теперь переделали в конюшни?
Кустистые брови императора ползут вверх.
– Тебе следовало бы жениться на ее матери. Родить еще детей. Мальчика.
В Японии унаследовать трон могут лишь мужчины, и это идет вразрез с моими взглядами. У нас с господином Фучигами по этому поводу разгорелись жаркие дискуссии. Вплоть до восемнадцатого века в Японии были у власти и женщины. Но в девятнадцатом веке Конституция Мэйдзи запретила женщинам наследовать трон.
– Быть может, самое время изменить законы, – говорит отец.
У меня сердце остановилось. Большинство женщин, рожденных в императорской семье, выходят замуж за людей незнатного происхождения, как моя двоюродная сестра Сачико. Она помолвлена с наследником рисовой империи. Когда они поженятся, Сачико официально покинет императорскую семью. Потеряет свой титул. Видимо, я пойду по тому же пути, дороге в будущее. Но отец предлагает, чтобы когда-нибудь императрицей стала я. Так, потише. Этот ящик Пандоры я открывать пока не готова.
– Изуми-тян, – обращается ко мне императрица. – Поделись с нами своими мыслями.
Марико сделала мне напутствие: Подумайте, что бы вы сказали в обычных условиях, и дайте противоположный ответ. Но я в долгу перед всеми женщинами и, в первую очередь, перед собой. Я должна сказать что-нибудь о гендерных предрассудках. На самом деле, у меня есть некоторые мысли по этому поводу. В конце концов, я дочь своей матери.
Аккуратно ставлю чашечку, обдумывая, как бы подипломатичнее выразиться.
– Закон об императорском доме гласит, что трон могут наследовать только мужчины, чьи отцы были императорами. Однако некоторые специалисты утверждают, что этот закон нарушает принцип равенства между мужчинами и женщинами, изложенный в статье 14 Конституции.
– Ты изучила Конституцию? – пристально смотрит на меня император.
– Да, – ровно произношу я. Спасибо Марико и господину Фучигами. – В истории были случаи, когда правили женщины. – И перечисляю восьмерых императриц, мотивируемая собственными интересами. Я тоже могу. В конце концов, мужчины всегда так делают. И вскользь добавляю: – Можем даже начать с того, что первой правительницей была богиня Аматэрасу.
Отец улыбается, прикрываясь рукой.
Императрица отпивает чай.
– Склонна согласиться с тобой.
– А что насчет традиции? – спрашивает император. – С момента принятия Конституции Мэйдзи прошло уже три поколения. – В его заявлении нет гнева, как будто он наслаждается оживленной дискуссией.
Слово берет отец.
– Традиции важны. Но я считаю, что их можно вводить так же легко, как и отказываться от них. Вы за годы правления пренебрегли некоторыми традициями, например воспитывали детей в собственном доме…
Киваю, понимая, к чему он клонит. Марико показывала мне вырезки из новостей. Император вырос вдали от родителей, и народ был в шоке, когда он не пошел по их стопам. Слишком современно, говорили они. Монархии конец. Мысленно благодарю отца.
Императрица мягко произносит:
– После этого родилась новая традиция.
Дедушка хлопает по коленке.
– Каким бы ни был ответ, не нам решать. Решат люди.
Мы соглашаемся. На кон поставлено немало, и это решение не одного человека. Это работа целого института. Я еще и дочь своего отца. У нас у всех есть свое место.
Это не значит, что историю нельзя изменить. Вопрос лишь в том, как она изменится.
К тому же я не знаю, хочу ли быть императрицей. Быть даже принцессой весьма непросто. Но мне бы хотелось просто иметь право выбора. Все дело в нем. В выборе.
Поднимается император, следом за ним императрица. Помещение оживает. Подходят камергеры и остальной персонал. Отец встает с кресла, а потом и я, крепко зажав в руке перчатки.
Ко мне приближается императрица.
– Ты справишься, – произносит она.
Чувствую, что быть честной – мой долг. И, пренебрегая советом Марико, говорю:
– За то время, что я здесь, не все было гладко, Ваше Величество.
– Нет. Но ты справишься. Это не только предсказание, но и мое личное мнение.
Что ж, с таким спорить трудно. И вслед за императором она уходит.
Отец наклоняется ко мне и шепчет:
– Ты выжила.
Вот и все. Делаю глубокий вдох, будто я нырнула до дна бассейна и после бешеной борьбы наконец-то выплыла на поверхность.
Отец устремляется вперед, и я иду за ним, планируя занять мое место с краю. Но вдруг по залу проносится ропот. Императрица останавливается в дверях и с серьезным выражением лица обращается к императору. Уверенным кивком он соглашается. Услышав их разговор, отец поворачивается ко мне:
– Их величества требуют, чтобы на балкон вместе с ними вышла вся семья. – Он широко и заразительно улыбается. На его лице гордость. – Новая традиция.
Мои руки свободно висят по бокам, в горле ощущаю биение сердца. Не могу произнести ни слова.
В зале собираются разные должностные лица, господа в костюмах, гвардейцы в полном обмундировании и остальные члены императорской семьи. Когда им сообщили о новом плане, что на балкон выйдет вся семья, наступила суматоха. Император и императрица идут во главе, за ними – мы с отцом. Далее идет дядя Нобухито с дочерями, близняшками Грейди. Не хватает только его супруги, их матери. Но никто о ней не спрашивает. Затем следуют дядя Ясухито и тетушка Асако с детьми: Сачико, Масахито и Еси. Он подмигивает мне. Императорское шествие трогается.
Гвардейцы в зеленой форме с красными аксельбантами на плечах распахивают двери, приветствуя процессию. На улице собралось сорок пять тысяч человек, желающих поздравить императора.
Первым выходит император, за ним – императрица. Мы занимаем наши места: мой отец встает слева от императора, я – рядом с ним. Все остальные расположились со стороны императрицы. Балкон защищен пуленепробиваемым стеклом. Вот только оно бессильно против гама – оглушительного, живого, ликующего. В воздухе развеваются тысячи флагов хиномару. Император говорит сразу в два микрофона. Он обращается к людям, благодарит их за то, что они пришли поздравить его в день рождения. В ответ он желает им здоровья и счастья. Зрители приходят в восторг. Император отходит назад, взмахивая рукой.
Толпа скандирует: Тэнно Хейка![83]. Небесный хозяин. Они поют все громче и громче. Аплодируют, шумят, веселятся. Машу рукой вместе с остальными. Все как один. Грудь переполняет радость вместе с гордостью. Это судьба. Яснее быть не может. Я должна быть здесь. Здесь мое место.
26
Праздничный обед проходит в банкетном зале. Я сижу со своими братьями и сестрами. Не хватает только близняшек Грейди: их места пусты. Столы накрыты белыми льняными скатертями, хрусталем и фарфором и украшены низкими цветочными композициями из золотой хризантемы. От люстр льется теплый свет. Подают охлажденное саке с лепестками хризантемы. Произносят тосты за долголетие. Во главе стола сидит император, рядом с ним мой отец. Премьер-министр тоже здесь. Как только он вошел, я поклонилась ему, и он поклонился в ответ. Все замечательно. Мне весело и радостно.
– Я говорю только, – Еси накалывает вилкой кусочек свинины на тарелке с соусом, – что вам на свадьбе вместо голубей следовало бы выпустить белоголовых орланов. Ну, чтобы воздать должное нашей прекрасной американской кузине. Подумайте об этом. – Мой смех только подстегивает его. – Нам нужно импортировать их из Штатов, но, думаю, это не проблема.
– Уверена на все сто: службе охраны рыбных ресурсов и диких животных США эта идея не понравится, – замечаю я.
– Значит, пусть будет курица. Она же должна была стать национальным символом США, так? – спрашивает Еси.
Масахито вздыхает и, откинувшись на спинку стула, бросает на тарелку салфетку.
– Индейка. Национальным символом США предлагалось сделать индейку.
– Ну, тогда все еще проще, – отвечает Еси. – Индейка так индейка. Они не умеют летать и даже близко не стоят рядом с курицей. Но, думаю, в крайнем случае подойдут и они.
Сачико закатывает глаза.
– Я не буду выпускать ни голубей, ни орланов, ни даже индейку на моей свадьбе.
– Да, – тараторит Рю. – Припаси эту идею для своей свадьбы, Еси. Кем бы ни была эта несчастная девушка.
Надув губы, Еси хмурится.
– Что ж, если свадьба будет скучной, вините не меня – себя. А могли бы быть и индейки.
Вытерев салфеткой губы, отпиваю саке и осматриваю зал. За спиной императора, на покрытой шелком стене изображен пылающий закат. По периметру стоят официанты в белых перчатках вместе с гвардейцами. Вдруг я замечаю его. Встретившись глазами, мы отворачиваемся.
Медленно встаю.
– Прошу прощения.
– Не может удержать саке, – произносит Еси, когда я ухожу.
В холле тихо; никого, кроме нескольких человек: сановника, разговаривающего по телефону, пары камергеров, спорящих из-за графиков, фрейлин близняшек Грейди… стоп. Они как будто загораживают уборную. Любопытно. Одна из них со стаканом в руке открывает дверь. Вижу близняшек Грейди, склонившихся над женщиной. Это Мидори. Их мать. Руки ее прижаты к голове. Она одета в элегантное шелковое платье, но, по всей видимости, расстегивает его. Звучат резкие слова, и фрейлина отходит. Стакан воды остался нетронутым. Медленно иду и, остановившись, поворачиваюсь к ним. Фрейлины стоят плечом к плечу, преграждая мне путь. Можно подумать, у них есть шанс. Вся тяжесть моего испытующего взгляда оседает на их плечах, и они, глядя в пол, расходятся.