Я заметил ярко-красные шкафчики для хранения вещей – стоимость всего сто иен, а рядом замаячила вывеска кинотеатра «Уэно Стар муви», который бездомные между собой называли «кино для пошляков». В одном здании находились сразу три кинозала: в «Стар муви» показывали фильмы японского производства, обычно сразу по два за сеанс, а в «Кинотеатре японских шедевров» и «Кинотеатре мировых шедевров» крутили разные порнофильмы.
Если купить билет за пятьсот иен, до пяти утра следующего дня, когда закончится последний сеанс, можно поспать в мягких креслах в теплом кинозале, поэтому немало бездомных заглядывали сюда в дождливые дни зимней «охоты на ведьм».
Когда я зашел в зал, четыре или пять мест на задних рядах были уже заняты. Бездомные, как я, но не из палаточного городка у кургана Сурибати. Уэно был поделен на различные территории, жители которых не только периодически болтали или выпивали вместе, но также присматривали друг за другом – не заболел ли кто, не явились ли в парк какие-нибудь чужаки. Мы были частью этого своеобразного сообщества.
Я плюхнулся на центральное сиденье в первом ряду и осмотрелся. Показывали фильм под названием «Мужья по обмену: изголодавшиеся красотки-жены». Обычно я засыпал сразу же, как только закрывал глаза, но в тот день что-то мешало. Что-то внутри тревожило меня, не давая задремать.
Сзади громко захрапели, и до меня донесся запах саке – неужто кто-то пьет? Один из бездомных, прислонившись к спинке кресла, беспрерывно вертел головой, изрыгая при этом поток ругательств: «Ах ты гад!», «Придурок!», «Да пошел ты!». Кинопроектор продолжал работать, хотя никто в зале не следил за происходящим на экране.
По сюжету фильма герой работает управляющим в компании, которая производит товары для взрослых. Однажды ему становится интересно узнать, что ощущают люди, используя их продукцию, поэтому он приносит домой вибратор и предлагает своей жене. Попробовав вибратор, та хочет близости с мужем, но он слишком устал на работе и не может ее удовлетворить. Параллельно с этим проблемы в отношениях есть и у другой семейной пары – непосредственного начальника главного героя и его супруги. Провожая мужчин на работу, женщины делятся друг с другом переживаниями по поводу превратившейся в рутину семейной жизни и решают поменяться мужьями…
На экране передо мной сплетались в страстных объятиях обнаженные мужчины и женщины, но я не вполне понимал, на что смотрю. Где-то за глазными яблоками голову пронзала жгучая боль, в нос мне бил запах собственного немытого тела, который я обычно не замечал, находясь на улице или в палатке. Меня колотил озноб, пот все сильнее и сильнее проступал из пор на коже, тошнота подступила к горлу, и во рту стало кисло. Я отрыгнул и, почувствовав, что сейчас меня вывернет наизнанку, не разгибаясь, вскочил с места и бросился прочь из кинотеатра.
Дождь стал тише – теперь он как будто негромко разговаривал о чем-то с прохожими, прятавшими от него свои лица под зонтиками. Странно, что он еще не превратился в снег – на улице было до невозможности холодно.
Я продолжал идти. Холод и головная боль окончательно доконали меня, выжали до остатка, и только ноги мои все шагали и шагали вперед. Кажется, я двигался к той самой библиотеке, о которой говорил Сигэ, но я не помню, чтобы в какой-то момент отчетливо принял это решение.
Я хотел перейти дорогу, но светофор загорелся красным. Я снова посмотрел на часы – двенадцать двадцать девять. Объявление о «специальной уборке» гласило, что «перемещение по парку запрещено с восьми тридцати утра до часа дня». Я никогда не возвращался в парк раньше обозначенного времени. Интересно, а что будет, если так сделать? Что именно я нарушу? Какой вред причиню своим появлением? Кому доставлю неудобства? Кто будет ругаться? Я ведь не сделал ничего плохого. Никогда ни о ком не говорил плохо за спиной. Я всего лишь не смог привыкнуть. Мне по плечу была любая работа, но вот приспособиться к жизни я так и не сумел. К ее страданиям, печали… и к ее радости…
Нырнув под пешеходный мостик над Тюо-доори, я поднялся по эскалатору и увидел новый выход со станции Уэно, который появился здесь в двухтысячном году с постройкой моста Панд. Здесь в кейсе из прозрачного акрила установлена трехметровая фигура гигантской панды. Людей на мосту почти не было. Их ноги шлепали по лужам прямо передо мной, и я вдруг понял, что выгляжу как заключенный, которого уводят в тюрьму за какое-то преступление – голова потуплена, спина сгорбилась…
Сидевший на перилах где-то в метре передо мной голубь повернулся в мою сторону. Привыкший к людским взглядам, он спорхнул вниз, к моим ногам, и не улетел, даже когда я подошел так близко, что чуть не наступил на него – лишь сделал пару шагов прочь. Наверное, кто-то из бездомных подкармливал его хлебными крошками или еще чем… В погожие дни бездомные сидели, прислонившись к железной ограде вдоль виадука – одни ели, другие дремали, но сегодня здесь никого не было.
Я увидел, как в лужу упала пуля ВВ. Опять какой-то подросток выстрелил из пневматики в лежавшего на земле бездомного?.. Или он целился в пассажиров, ждавших поезд на платформе?..
Под виадуком располагаются платформы линий Уцуномия – Тохоку, Такасаки, Дзёбан, Дзёэцу, Кэйхин – Тохоку и обеих колец Яманотэ.
Один бездомный прыгнул с моста Панд под колеса электрички – полиция потом приходила по этому поводу в палаточный городок у кургана Сурибати. Жил он у Национального музея природы и науки, но полицейским не удалось узнать ни его имя, ни место рождения – никаких личных вещей, позволивших бы установить его личность, при мужчине не было. С другими бездомными он тоже не особо общался. Ни единого намека на ту жизнь, что он вел за пределами Высочайше пожалованного парка Уэно, просто не осталось.
Перейдя мост, я поднялся по ступеням, и передо мной раскинулся парк. Нигде никаких ограждений или объявлений по громкой связи. Жизнь в Уэно текла своим чередом. Люди, которые каждый день идут на работу или учебу через парк, наверное, даже не обратили внимания, что бездомные сегодня не сидят как обычно на лавочках и что их палатки из синего брезента и картона куда-то подевались. Их дома не смела волна «специальной уборки», их не преследовали «охотники на ведьм».
Они, кажется, не заметили… ни тех полицейских, что допрашивали парня у стадиона имени Масаоки Сики, ни других, что выжидали у главной дорожки, половина – в форме, остальные – в гражданском, ни полицейских в штатском, сидевших на крыше Национального музея западного искусства и оглядывавших окрестности, ни низко летавших кругами над парком вертолетов…
Вскоре полицейские собрались у концертного зала «Токио бунка кайкан» и перегородили дорожку желто-черными веревками так, чтобы нельзя было перейти с одной стороны на другую.
– В течение следующих десяти минут пройти здесь будет нельзя. – Полицейские начали объяснять ситуацию людям, которые шли со стороны станции и от зоопарка Уэно. – Если вы торопитесь, пожалуйста, обойдите парк вокруг.
Я заметил, что люди сложили зонтики – значит, дождь кончился. Я тоже закрыл свой и взглянул на часы.
Двенадцать пятьдесят три.
– Что-то случилось? – поинтересовался у полицейского в штатском молодой человек, одетый в синие джинсы и пальто, по виду – студент.
– Сейчас здесь поедет императорский кортеж, – ответил полицейский, с его коренастой фигурой и короткой стрижкой больше походивший на торговца жареной лапшой в уличной лавке, чем на служителя закона.
– Ого! Вот это нам повезло! Сам император!
– Что? Его Величество?
– Да ладно! Прямо сам явится? Надо непременно поглазеть. Скоро уже он будет?
– Едет, едет уже.
– Так, камеру же надо включить! Маме отправлю.
– А в какой из машин он будет?
– Вот с этой стороны. А в той же машине, но подальше – его супруга.
– А зачем им сюда понадобилось?
– Его Величество с женой присутствовали на церемонии вручения международной премии по биологии, которая прошла в Японской академии наук под эгидой Общества содействия науке.
Со стороны Музея природы и науки показался белый мотоцикл. Я бросил взгляд на часы – семь минут второго.
Следом за мотоциклом проехал черный автомобиль, а потом наконец мы увидели машину, в которой ехала императорская чета.
Это была «Toyota Century Royal» с прикрепленным на капоте императорским флагом – шестнадцатилистная золотая хризантема, герб семьи, красовалась на алом фоне. На месте номерного знака – еще одна такая же.
И вот они, сзади… Как и сказал полицейский, Его Величество сидел за водительским сиденьем, супруга – за пассажирским.
Человек тридцать прохожих, случайно здесь оказавшихся, принялись махать им и, приготовив камеры мобильников, заголосили вразнобой:
– И правда, приехали!
– Как близко! Меньше двух метров!
– Прямо как в телеке!
Машина, ехавшая около десяти километров в час, сбросила скорость где-то наполовину. Стекло на заднем окне медленно опустилось.
Его Величество помахал нам дрожащей ладонью.
Императрица поприветствовала сначала тех, кто стоял со стороны станции, а потом слегка поклонилась нам и помахала изящной бледной ладонью. На ней было кимоно всех оттенков осенней листвы – с вкраплениями белого, светло-красного, розового, багрового, по плечам и воротничку в тон вился мелкий серовато-розовый узор.
Император с императрицей были так близко, что, казалось, можно до них дотронуться. Ласково – по-другому и не скажешь – они оглядывали присутствующих, а губы их растянулись в улыбке – невинной, безгрешной. Вот только понять, что на самом деле они чувствуют, было невозможно. И все-таки они как будто не пытались скрыть что-то за своими улыбками, как это часто делают политики или актеры. Жизнь, в которой не было места соперничеству, неудержимым страстям, сомнениям… Те же семьдесят три года… Да, ошибки быть не может – мы с Его Величеством родились в один и тот же год, восьмой год Сёва, а значит, ему скоро семьдесят три. А Его Высочеству наследному принцу, появившемуся на свет двадцать третьего февраля т