Когда наш ум называет нечто волной, он воспринимает ее как объект. Не потому, что волна им является, а потому, что уму нужно овеществить происходящее, чтобы добиться уверенности и предсказуемости. Для классифицирующего, конкретизирующего ума волна – это объект, отличный от океана и других объектов. Но та вещь, которую мы называем волной, вовсе и не вещь. Это перенос энергии. Это процесс.
Что, если вы тоже процесс?
Ум хочет опредметить все, особенно вас. Особенно вашу самоидентификацию, личность, слабости и в меньшей степени сильные стороны.
Но если приглядеться, то мы увидим, что мы, как и волны, существуем в форме процесса. Разве нет? Мы – это энергия. Наши переживания постоянно находятся в действии, а мысли и чувства – постоянно меняющаяся энергия.
Мы с вами процесс, а не объект. Но наш ум – это механическое устройство, которое мыслит крайностями и плоскостями. Он говорит о жизни так, как будто она неизменна, как будто проблемы безнадежны, а «вы» безуспешно застряли.
Мы никогда не освободимся от линейного повествования ума. Он будет овеществлять все, что попадается ему на глаза, и никогда не перестанет делать свою работу. Но если вы понимаете, как он устроен и кто вы есть на самом деле, то чувствуете себя свободным.
Если вы воспринимаете себя как процесс, а не как объект, то видите повсюду непрерывный поток.
Как застрявшие в вас привычки и чувства выглядят теперь, когда вы воспринимаете себя и свой опыт как процесс, а не объект?
Глава 23. Вы не можете застрять на одном месте
Если человек – это постоянно обновляющийся процесс, который не может застопориться, почему иногда мы чувствуем, что застряли на одном месте?
Ощущение тупика наступает в отношениях, карьере, прогрессе, какой бы смысл ум ни вкладывал в это понятие. Мы эмоционально замираем, как будто хотим плакать, но не можем, хотим кричать, но нельзя. Кажется, мы что-то упускаем, будто жизнь проходит мимо, изо дня в день повторяется один и тот же сюжет, и мы застряли в своих условностях.
Чувства показывают, чем занят ум, поэтому ощущение тупика – это отражение наших размышлений. Ум ведет зацикленную, повторяющуюся беседу с многочисленными комментариями к жизни, которая должна быть не такой, как сейчас. Пусть ум, как заезженная пластинка, гоняет по кругу свои истории – мы не можем застрять на одном месте. Жизнь постоянно движется, вне зависимости от навязчивых мыслей. Жизнь идет дальше, пока ум постоянно повторяет, что мы стоим на месте. Этот цикличный рассказ притягивает внимание, и мы верим, что действительно застопорились.
Тина училась в Маленькой школе больших перемен и обратилась за поддержкой по поводу тревожности. Ее ум беспокоился и постоянно спрашивал: «А что, если?» – так время от времени ведет себя ум любого человека. Но ум Тины настолько увлекся этим занятием, что, по мнению терапевта, ее состояние по диагностическим критериям подходило под генерализованное тревожное расстройство.
Когда мы познакомились, она гораздо меньше переживала о своей тревожности и больше уделяла внимание тому, что ей поставили диагноз. Когда на Тину навесили ярлык «расстройство», она сразу же сделала его личной характеристикой и застряла на этом переживании.
«Не могу поверить, что у меня настоящее, диагностированное психическое заболевание», – поражалась она. Да уж, если озвучить это таким образом и принимать условности общества, которое рассматривает диагноз как стабильную, значительную проблему, то дело выглядит очень серьезно. Но я смотрю на эту ситуацию не так. Мне ставили несколько настоящих диагнозов психических заболеваний в разное время, и я работала вместе с удивительными, мудрыми, здоровыми людьми, которые тоже ходили с диагнозами. На определенном жизненном этапе психическое состояние людей нередко подходит под критерии генерализованного тревожного расстройства. Оно так же часто встречается – и имеет такое же значение для личности, – как подошвенные бородавки или вросшие ногти.
«Диагноз» – это ярлык, который описывает определенный набор переживаний. Это концепция, которая классифицирует и объединяет мимолетный опыт. Ум Тины временами беспокоился и накручивал себя, что проявлялось на физическом уровне в виде ускоренного сердцебиения и учащенного дыхания. Но даже Тина не видела в этом проблемы. Она всерьез начинала беспокоиться, когда это состояние переходило произвольно выбранную, субъективную черту «уже чересчур» (которую, конечно же, определил ее ум). И в эти моменты она чувствовала, что застряла. Ум Тины серьезно относился к тревожному расстройству, а она была уверена, что диагноз – стабильная, затрагивающая ее лично особенность. Все это стало причиной чувства тупика и являлось единственной проблемой Тины.
Представьте, что вы схватили простуду. Если у вас, например, держатся симптомы всего пару дней, готова поспорить, вы не станете волноваться по этому поводу. Но когда ваш ум начинает прикидывать, как долго болезнь протянется, насколько серьезно она разовьется и какие планы из-за нее порушатся, вы начинаете страдать. Так работает ум. Он берет мимолетный опыт и превращает его в страшные, значимые лично для вас абстрактные идеи о вас и вашем воображаемом будущем (Edelman, 1990).
У Тины не было тревоги. Мы испытываем чувства, но их у нас нет. Энергия – не наша собственность. Когда ум Тины внушал ей, что у нее тревожное расстройство, она ничего не могла поделать и концентрировалась на случайных колебаниях движущейся через нее энергии. Она воспринимала их как подтверждение своего диагноза. Она застряла. Ум подыскивал все новые улики, подтверждающие, что у нее есть тревожность. Дело не в том, что психическое заболевание спряталось внутри нее и ждет, пока его найдут, а в том, что ум Тины сам искал его. Разуму приходилось генерировать тревожные мысли, чтобы находить их. Она как будто играла в прятки сама с собой – велика вероятность найти себя, если играть и за того, кто ищет, и за того, кто спрятался.
Чувство загнанности, в которое погрузилась Тина, на самом деле было создано разумом. Ее переживания не прекращались из-за наивного непонимания работы ума.
Вы не можете застрять на одном месте. Когда такое чувство возникает, вы просто слишком сильно концентрируетесь на повторяющейся, навязчивой, порожденной умом истории. Ощущение тупика – это дар, который напоминает о необходимости отступить, ослабить концентрацию и пустить в жизнь новые впечатления.
Что, если завязнуть в одном месте невозможно, но ощущение тупика возникает, когда навязчивые мысли убеждают нас, что мы застряли?
Часть IV. Свобода ума
Глава 24. Привычка ума искать свободы
Большинство наших теорий о том, кто мы есть на самом деле и кем должны быть, чтобы обрести защиту и любовь, в которых отчаянно нуждаемся, возникают в момент какого-то страшного события.
Происшествие кажется опасным и неожиданным. Ваша личность, созданная левым полушарием мозга, – а порой и физическая безопасность – оказывается под ударом, и ум из любви к вам приходит на помощь. Он мгновенно составляет план, чтобы вы никогда больше не испытывали чувства беззащитности.
Первое страшное событие из тех, что я помню, произошло, когда мне было девять.
Мои родители развелись. Мама завела новые отношения, и парень, с которым она встречалась, казался мне придурком.
Не то чтобы мне не нравился именно он, мне вообще не нравилось, что она ходит с кем-то на свидания. Я хотела жить втроем с мамой и сестрой, без нового мужчины, и тогда я решила дать маме четко понять, чего я от нее хочу.
Для моего девятилетнего ума просьба не селить его у нас казалась абсолютно обоснованной. Я обдумывала, как лучше ее высказать. По ночам, лежа в кровати, я репетировала речь. Мои аргументы были железобетонными. Помню, я очень гордилась тем, что подошла к решению вопроса по-взрослому.
Я представляла, как выложу маме свою точку зрения, и она тихо задумается над моими словами. В моем воображении она говорила: «Понимаю, ты права, нам гораздо лучше жить втроем. Я перестану ходить на свидания до тех пор, пока ты не подрастешь. Кроме тебя и твоей сестры мне больше никто не нужен». Дальше по моему плану она понимала, насколько сильно я мучаюсь, благодарила меня за зрелые не по годам соображения и расставалась с ее придурком в тот же день.
Но все произошло совсем не так.
Мама в очень недвусмысленных выражениях заявила, что намерена сама принимать решения, касающиеся ее личной жизни, – спасибо мне большое. Здесь распоряжается она, и ей нужен партнер, поэтому мне лучше смириться с этим. Возможно, она выразилась как-то по-другому – уже ведь столько лет прошло, – но мой ум вынес из того разговора именно это.
Я как сейчас вижу, что мы сидим на кровати в моей фиолетовой детской, украшенной единорогами, и ведем этот разговор. Мой сбитый с толку, дрогнувший ум немедленно сделал два вывода.
Первый – я бессильна. Другие люди способны принимать решения, которые оказывают серьезное влияние на мою жизнь, и я решительно ничего не могу с этим поделать. Второй – с моим мнением не считаются. Какой же я была глупой, думая, что меня будут слушать и уважать!
Чтобы справиться с этими выводами, которые казались мне чистой правдой, девятилетний ум разработал определенные стратегии.
Во-первых, не было ничего важнее возможности свободно решать, как дальше будет складываться моя жизнь. С тех пор я делала все, что было в моих детских силах, чтобы идти своим путем. На разных этапах жизни этот принцип выражался по-разному. В девять я могла контролировать, что говорю и с кем дружу. Взрослые говорили, с кем мне жить и что есть на ужин, но не могли заставить меня общаться с ними и быть эмоционально открытой, вот я этого и не делала.
В школе я галопом выполняла на уроке классную работу – школьные задания ум интерпретировал как попытку заставить меня что-то делать. Затем я была вольна читать любимую книгу, пока остальные одноклассники дописывали работу. Когда мне говорили, что есть на ужин, давали задание в классе или предлагали сделать нечто такое же обыденное, мой ум воспринимал это как лишение свободы.