Я помню, что в детстве я была грустной, одинокой девочкой. Отец постоянно издевался надо мной, но когда мне исполнилось одиннадцать или около того, он начал говорить мне по-настоящему жуткие вещи.
«Например?» – спросила я. «Ну… неважно», – ответила Зоя и стала нервно грызть ногти. Я поняла, что тема болезненная для нее, и она так пытается защититься. «Зоя, – сказала я, – я понимаю, как тебе должно быть неприятно, но это то, что мы должны вытащить на свет, чтобы преодолеть».
Зоя начала говорить медленно:
Не знаю почему, но мой отец… Боже, как это трудно… Он решил, что я… что от меня воняло. И он преследовал меня за это. Все говорили мне, какая я красивая, но он был способен только…
«Продолжай, Зоя, – подбодрила я ее, когда она снова замолчала и отвела взгляд, – я на твоей стороне».
«Твоя грудь плохо пахнет. От твоей спины несет. Если бы люди знали, как противно твое грязное тело, они испытывали бы отвращение», – говорил он мне регулярно. Я принимала душ три раза в день, клянусь! Я все время меняла одежду и выливала на себя литрами дезодорант и духи, но все напрасно. Его любимой фразой было: «Если бы можно было вывернуть тебя наизнанку, стало бы понятно, откуда исходит этот отвратительный запах – изо всех пор твоего тела». И это говорил уважаемый врач! А мать ни разу ему не возразила. Она никогда не говорила мне, что это было не так. Я постоянно думала, как мне измениться и стать лучше… как сделать так, чтобы отец перестал говорить, какая я отвратительная и как воняю. Когда я шла в ванную, я думала, что если бы можно было спускать воду из бачка быстрее и незаметнее, он, может быть, и перестал бы считать, что я такая ужасная.
Я объяснила, что, на мой взгляд, ее отец так иррационально реагировал на процесс превращения Зои во взрослую женщину, потому что не мог справиться с тревогой, которую испытывал. Отцы довольно часто реагируют недовольством и даже враждебностью на сексуальное созревание дочерей. Даже любящие отцы, проявлявшие заботу, начинают провоцировать конфликты, когда дочери подрастают, чтобы дистанцироваться от неприемлемого сексуального влечения.
Сексуальное созревание дочерей приводит токсичных отцов к состоянию крайней тревоги, которое, с их точки зрения, является достаточным оправданием для преследования. Проецируя свое чувство вины и дискомфорта на девочку, отец освобождает себя от ответственности за собственные чувства. Такой отец как будто говорит дочери: «Ты плохая и порочная, потому что заставляешь меня испытывать по отношению к тебе плохие и порочные чувства».
Я спросила, было ли в моих объяснениях что-то для нее знакомое.
Да, сейчас, когда я думаю об этом, то понимаю, что сексуальные мотивы были. Я часто чувствовала, как пристально он смотрит на меня. И он всегда спрашивал, чем я занимаюсь с приятелями, хотя я ничем не занималась. Но он был убежден, что я сплю со всеми подряд. Он говорил мне, что если я расскажу ему всю правду, он меня не накажет. Он действительно хотел, чтобы я говорила с ним о сексе.
Во время сложного подросткового возраста, когда Зоя отчаянно нуждалась в понимающем и любящем отце, способном поддержать и укрепить самооценку дочери, девочку регулярно унижали. Вербальное насилие отца и пассивность матери нанесли серьезный удар по способности Зои воспринимать себя как человека, достойного любви и уважения. Когда кто-нибудь делал ей комплименты, она могла думать лишь о том, замечают ли люди, как от нее пахнет. Никакие позитивные события в жизни не помогали Зое перебороть разрушительные посылы отца:
В семнадцать лет я начала работать моделью. Чем успешнее была моя карьера, тем невыносимее становился отец. Мне просто необходимо было уйти из дома. В девятнадцать я вышла замуж за первого же парня, который сделал мне предложение. Мне «повезло»: он бил меня, когда я была беременной, а когда ребенок родился – бросил. Конечно, я винила во всем себя. Я думала, что сделала что-то не так. Может быть, от меня действительно воняло… Примерно через год я еще раз вышла замуж. Второй муж меня не бил, но он даже не разговаривал со мной. Я терпела его десять лет, потому что не могла опять явиться к родителям из-за очередного неудачного брака. В конце концов я развелась и со вторым мужем. К счастью, у меня была работа, я могла содержать себя и сына самостоятельно. Довольно долго я вообще не общалась с мужчинами. Потом я познакомилась с Виктором и думала, что теперь-то я встретила мужчину своей мечты. Первые пять лет брака с ним были самым счастливым временем в моей жизни. Но потом я узнала, что он изменял мне чуть ли не с первого дня женитьбы. Я прожила с ним, прощая все измены, еще десять лет, опять побоялась разрушить брак. И в прошлом году он сам бросил меня ради женщины на двадцать лет моложе меня. Почему у меня ничего не получается?
Я напомнила Зое, что у нее, вообще-то, многое получилось: она была хорошей, любящей матерью, самостоятельно вырастила сына, достигла успеха сразу в двух профессиях. Однако ни один мой довод не имел особого значения для Зои. Она крепко усвоила, впитала образ, навязанный отцом, – она была неприятным и отвратительным существом. В результате большую часть жизни она посвятила бесплодным поискам любви. Зоя привязывалась к жестоким, агрессивным мужчинам, похожим на отца, пытаясь завоевать любовь, на которую те были неспособны.
Я объяснила Зое, что, ожидая от отца и других мужчин постоянного одобрения, она отдавала им в руки свою самооценку. Не нужно быть гением, чтобы понять, насколько деструктивным оказалось отцовское влияние. Зое просто необходимо было вернуть самоуважение, научившись сопротивляться тем негативным суждениям о себе, которые внушил ей отец в детстве. В течение двух месяцев терапии она постепенно стала понимать, что ее самоуважение не потеряно, просто она искала его не в том месте.
Завышенные ожидания родителей и желание видеть в собственном ребенке «совершенство», тоже иногда становятся причиной жестоких вербальных атак. Многие родители-оскорбители добиваются значительных успехов в профессиональной жизни, но они часто превращают свой дом в помойку, куда сбрасывают весь стресс и негатив, накопившийся на работе (родители-алкоголики обычно тоже ставят перед детьми невыполнимые задачи, а потом используют неудачи ребенка для «оправдания» алкоголизма).
Родители-перфекционисты считают, что если их ребенок станет совершенством, то и вся семья тоже будет идеальной. Они перекладывают груз ответственности за стабильность семьи на ребенка, чтобы не признавать тот факт, что сами они достичь этого не могут. Ребенок не может справиться с непосильной задачей, и он становится козлом отпущения, ответственным за все семейные неурядицы. Вина вновь перекладывается на ребенка.
У детей должна быть возможность ошибаться и понимать, что если они допустят ошибку, то конец света не наступит. Только так вырабатывается уверенность в себе, которая потом помогает взрослым людям осваивать новые, неизвестные направления в жизни. Но родители-перфекционисты ставят перед детьми недостижимые цели, возлагают на них чрезмерные надежды и постоянно меняют правила. Они ждут при этом, что дети смогут реагировать на том уровне зрелости, который возможен лишь при наличии соответствующего жизненного опыта. Но дети – это не миниатюрные взрослые, хотя токсичные родители ожидают от них именно такого поведения.
Эрик, 33 года, смуглый голубоглазый мужчина, работающий лаборантом, пришел ко мне на прием из-за проблем на работе. Хотя Эрик был человеком довольно робким, сомневающимся и неуверенным в себе, он периодически вступал в перепалки с начальством. Кроме того, у него были проблемы с концентрацией внимания, что грозило ему потерей должности. Во время нашей беседы я поняла, что Эрику сложно общаться с авторитарными людьми. Я попросила его рассказать о родителях, оказалось, что, как и Зоя, это был человек, израненный родительскими оскорблениями. Вот что он рассказал:
Мне было девять лет, когда мама вышла замуж второй раз. Отчим, наверное, учился вместе с Гитлером. Первое, что он сделал, когда переехал жить к нам, это установил свой закон: демократия заканчивается у порога. Если он велел нам прыгать со скалы, мы должны были прыгать. Без вопросов. У меня плохо получалось соответствовать этим требованиям, гораздо хуже, чем у сестры. Он постоянно преследовал меня, все время наведывался в мою комнату, каждый день обыскивал ее, точно армейский барак. Когда ребенку девять-десять лет, в комнате всегда бывает беспорядок. Но ему было все равно. Все должно было лежать на своих местах. Если я оставлял книгу на письменном столе, он начинал кричать, что я неблагодарная свинья. Он называл меня грязным сукиным сыном, сопляком и ублюдком. Казалось, что оскорблять меня – это его любимый вид спорта. Он никогда не бил меня, но его ругань была еще хуже побоев.
Я задумалась над тем, что могло так раздражать отчима в пасынке. В процессе наших бесед я поняла, что это было. Эрик рос робким, чувствительным и замкнутым ребенком, слишком маленьким и худым для своего возраста. Почти так же он описал и своего приемного отца:
Отчим в детстве тоже был самым слабым в школе. Все над ним из-за этого издевались. Когда он познакомился с мамой, он уже был мускулистым здоровяком, так как много занимался спортом. Но было ощущение, что вся эта гора мышц принадлежит другому человеку.
Видимо, где-то в глубине души приемный отец Эрика все еще оставался маленьким испуганным мальчиком. И так как Эрик был очень похож на него самого в детстве, то он стал олицетворением болезненных воспоминаний. Отчим не смог принять самого себя, поэтому он злился на Эрика, поскольку тот заставлял его заново переживать собственную несостоятельность. Эрик стал для него козлом отпущения. Преследуя ребенка своими требованиями, с которыми мальчик не мог справиться, отчим убеждал себя в том, что сам он был могущественным и сильным.