Г.
Я начинаю думать, что бы отправила туда после того, как мы с тобой расстанемся. Это страшно: не «если мы расстанемся», а «после того, как мы расстанемся». Гидеон знает меня лучше, чем я думала.
Ожерелье со звездой, решаю я.
Г.,
это грустно, странно и красиво. Не могу не думать, что это какой-то намек.
Грейс
Грейс,
намек? От кого, от меня?
Г.
Я захожу в театральный класс в день последнего выступления, и вся труппа там, потому что нам всем немного грустно, что это уже почти конец, и мы хотим побыть вместе как можно дольше, прежде чем магия театра кончится. Гидеон за пианино, играет бархатную джазовую мелодию, незнакомую мне. Он сосредоточен на нотах перед собой и не замечает ничего вокруг. Он слегка щурится, должно быть, забыл очки дома. Его длинные тонкие пальцы летают по клавишам, и время от времени он останавливается и рисует ноту на бумаге, а потом начинает заново. Я облокачиваюсь о пианино, и он поднимает на меня глаза и улыбается, словно теперь полностью доволен, и, не теряя ритма, он отодвигается на край скамейки, и я сажусь рядом с ним. Ты знаешь, что я падка на музыкантов. Музыка втекает в меня, и это словно прогулка по солнечной улице города, но я замечаю меланхолию под яркими нотами, тайну внутри. «О, – думаю я, – мне нужно написать ему письмо. Ему понравится эта фраза (мы обмениваемся словами как поцелуями) – тайна внутри».
Он эффектно заканчивает и смотрит на меня:
– Что думаешь?
– Мне очень нравится. Ты знаешь, что мне нравится. Я обвиняю тебя в вымогательстве комплиментов.
Он смеется. Мне кажется или он подвигается ко мне поближе? Его рука ложится на мою.
– Как она называется? – спрашиваю я.
Гидеон снова играет припев: слышу капли дождя и звон стаканов. Смех и вздохи.
– Все еще раздумываю над названием, – говорит он.
– Стой, это ты сам написал?
Я думала, что он просто переписал ее откуда-то на нотную бумагу. Я часто вижу Гидеона за пианино, и он хорошо, действительно хорошо играет, но я и понятия не имела, что он может сделать что-то такое.
Он пожимает плечами:
– Не так сложно, это всего лишь ноты на странице, знаешь ли.
– Нет, не знаю. Гидеон, это… Это просто прекрасно, что ты умеешь так.
Он смотрит на клавиши, пробегает пальцами по гамме.
– Дай руку, – тихо говорит он.
Я вкладываю свою руку в его и чувствую разряд, мягкий и внезапный, и мы оба поднимаем глаза и смотрим друг на друга. Я слышу предупреждающие колокольчики где-то в далеких уголках разума, но они заглушаются кровью, несущейся через меня, биением сердца.
Он прокашливается, уголки его губ слегка поднимаются.
– Вот, – говорит он, кладя мои пальцы на клавиши. Он показывает мне несколько нот, и я стараюсь повторять за ним.
– Я звучу как стадо слонов, – говорю я.
– Ну… – Он смеется, и я пихаю его плечом.
– Ты не должен был со мной соглашаться! Это, не знаю, не по-рыцарски.
Он кладет свою руку на мою и медленно прижимает мои пальцы. Вместе получается лучше.
Я убираю руку из-под его, смущенная и виноватая.
– Я порчу твою песню, – говорю я.
– Ну, чисто технически ты портишь свою песню.
– Что… – Оу.
– Гидеон!
Мы разворачиваемся, оба слегка подпрыгиваем. Питер и Кайл смотрят на нас. О боже. Твои лучшие друзья только что видели… Что бы это ни было.
– Нам нужно отрепетировать битву на мечах, – говорит Кайл. Он даже не смотрит мне в глаза.
Прежде чем я успеваю что-то сказать, Гидеон встает со стула и сгребает нотные листы:
– Еще не готово.
Он кладет руку на мое плечо на минутку, прежде чем уйти с другими ребятами. Я остаюсь на скамейке перед пианино, уставясь на клавиши. Черные и белые. Серых нет.
Натали садится верхом на скамейку почти сразу, как только встает Гидеон.
– Да, – говорит она.
– Что?
Она кивает в сторону Гидеона:
– Да ему. Si, oui, ja, дорогая.
Я качаю головой, мое лицо горит.
– Прекрати, – ворчу я. – Я люблю Гэвина.
Она смотрит на меня презрительно.
– Люблю.
– Нет, он просто промыл тебе мозги.
– Слушай…
– Все это видят – тебя с Гидеоном. Вы не просто нравитесь друг другу. Это что-то… серьезное. Он понимает тебя, Грейс, – говорит она. – Ты не обманешь никого из нас.
Мое сердце царапают эти слова:
– Пожалуйста, скажи мне, что это неправда.
Потому что если это так, то когда ты об этом узнаешь – лишь вопрос времени. О боже. Что я натворила?
– Это правда, – тихо говорит Натали. – И это нормально. Тебе только восемнадцать, ты не можешь оставаться с Гэвином до конца жизни просто потому, что он говорит, что убьет…
Я качаю головой:
– Мне нужно идти.
– Грейс…
Я машу ей на прощание:
– Увидимся сегодня вечером!
Я не оборачиваюсь, чтобы попрощаться с Гидеоном, потому что не доверяю себе, когда нахожусь рядом с ним.
Я несусь в библиотеку и только там замечаю маленький квадратик бумаги, засунутый мне в карман куртки.
Глава 35
Грейс,
вот как все обстоит: Вселенная огромна, верно? И мы лишь малюсенькое пятнышко на маленькой планете, и мы не проживем даже секунды жизни звезды. И все же. Мы звездная пыль. Я прочитал об этом в научном журнале, это факт, а не поэзия: ты, я – мы сделаны из звездной пыли. Так что не забывай об этом, когда всякое дерьмо портит тебе настроение.
Давай встретимся у спортзала после школы? Обещаешь?
На мизинчиках?
Г.
Звенит звонок, и я бегу к спортзалу с книгами в руках, а живот приятно сводит от того, что я увижусь с Гидеоном, и все будет хорошо. Но это неправильно, неправильно, я должна идти домой. Ждать у телефона, когда ты позвонишь. Ты идешь сегодня вечером на представление, а я здесь занимаюсь… Чем именно? Чисто технически нет ничего неправильного в разговоре с другом. Твое правило нереалистичное и детское. Это правило для того, чтобы его нарушать.
Гидеон уже там, облокачивается о ворота, окружающие бассейн напротив спортзала. Он поглощен чтением одной из своих тысяч книг комиксов манга. Милый ботаник, и мне нравится, как он поджимает губы, когда сосредотачивается. Гидеон попадает в другие миры так, как другие люди заходят в комнаты.
– Привет, – говорю я полушепотом.
Он поднимает взгляд и улыбается:
– Привет.
Бросает книгу в рюкзак, стоящий у ворот.
– Расскажи мне про свой день.
Эту фразу он использует только со мной. Мы рассказываем друг другу о своих днях, приукрашивая, словно сидим вокруг костра и рассказываем истории.
– Ну, один джентльмен написал мне песню, – начинаю я. Боже, я флиртую с ним. Снова.
Он поднимает брови.
– Ничего себе.
И поехало. Мы смеемся, иногда так сильно, что болит живот. Мы говорим шепотом о вещах, которые легче говорить за кулисами, где темнота скрывает плащом. В такие моменты наши головы склонены друг к другу, словно мы заговорщики.
– У меня к тебе предложение, – говорит Гидеон.
– Так…
– Актеры, как правило, голодны перед вечерним представлением – это всем известно, понимаешь же.
Я подавляю улыбку.
– Конечно же. Все знают, что актеры голодны время от времени.
– Так что мне просто любопытно, я провожу соцопрос: ты любишь еду? Подойдет ответ «да» или «нет».
– Ты поднял хождение вокруг да около до совершенно нового уровня.
– Ужин, – говорит он, подходя ближе. Одна рука на воротах, мягко сжимает металл. – Со мной. Сегодня вечером. – Он смотрит на часы. – Вообще-то через два часа, потому что нам нужно в театр пораньше.
Я качаю головой. Мне нужно идти. Гэвин. Мой парень. Мне нужно идти.
– Это всего лишь ужин, Грейс, – говорит он мягко. – То есть давай будем честными, это меню «Все по девяносто девять центов» в «Тако Белл». Достаточно невинно, если все это учитывать.
– Я даже не знаю, что мы тут делаем, – говорю я.
– Мы делаем вот это, – говорит он. А потом обнимает меня.
– Ненавижу тебя, – бормочу я, прижимая лоб к его плечу.
– Врешь, – тихо говорит он. Он прижимает меня к себе крепче, и мы одновременно ахаем. Я рада, что он не видит улыбку на моем лице.
На нем мягкая старая футболка с изображением Альберта Эйнштейна, и он теплый, и что-то кружится между нами, в нас. Я не знаю, что это, но не хочу его отпускать. Но я должна. Это неправильно, это почти что измена. Если бы ты увидел…
Я пытаюсь отстраниться, но не по-настоящему, а он держит меня лишь крепче, проводит пальцами по волосам.
– Выбери меня, – говорит он.
Я поднимаю взгляд в испуге. Наши губы разделяют лишь дюймы. Если он меня поцелует, я не знаю, что делать. Мои глаза наполняются слезами, и я не знаю, что сказать. Я, черт возьми, не знаю.
Он заправляет локон мне за ухо:
– Я обожаю тебя, – говорит он. – Ты стала моим ближайшим другом за пару недель. Ты первое, о чем я думаю, когда просыпаюсь. Выбери меня. Ты не пожалеешь. Клянусь Radiohead и Шекспиром. И даже «Пепси Фриз», если это подсластит дело. Каламбур намеренный.
Мой лоб упирается ему в грудь. «Да, да», – думаю я. А также: «Нет». Не могу. Даже если бы ты не угрожал причинить себе вред, если я уйду, захотел бы Гидеон быть со мной, если бы знал, какие у меня родители? Чувствовал бы он то же самое, если бы знал, как плохо я умею любить, какая я эгоистка? Я чувствую себя использованной, запятнанной, пустой. Я отдала тебе все, Гэвин. Не думаю, что у меня осталось, что отдать Гидеону. Он заслуживает лучшего.
– Не возвращайся к нему, – говорит Гидеон. – Даже если мы… Даже если ты решишь, что это не… – Его руки скользят по моим, и он переплетает наши пальцы. – Он делает тебе больно. И это просто убивает меня.
Мне нравится держать его за руку. Мне нравится, что он хочет касаться меня настолько, насколько может. Мне нравится его мягкий взгляд, когда его глаза останавливаются на мне. Я тебе изменяю, не так ли? Это, должно быть, измена. Я думала, что я не такая.