В Неаполе дон Хуан разыскал родителей Марко Антонио, вручил им письма от сына. Там говорилось много лестного о доне Хасинто, как назвался их гость, о его мужестве, преданной дружбе и важных услугах, оказанных их сыну, — приняли его поэтому с распростертыми объятьями, как родного, словно он был тот, кто писал эти письма. Сын сообщал, что поручает дону Хасинто поведать обо всех его любовных приключениях и счастливом их завершении сладостными узами Гименея. Гость все подробно описал, родители были довольны и рады, словам благодарности и объятьям не виделось конца — ведь дон Хуан был посредником в выгодном и блестящем браке, — а также клятвам любить его и лелеять, как сына. Дон Хуан осведомился о донье Виктории — вышла ли она замуж за дона Арталя де Арагон, и ему ответили, что дон Арталь был несколько дней под стражей по обвинению в убийстве Асканио, а донья Виктория тем временем удалилась в монастырь; Просперо же, не щадя сил и стараний, пытался помешать примирению семей и соединению любящей четы, чего, судя по письму, так желает их сын. Но когда Просперо, сказали они, вернулся из Испании, утратив надежду отомстить, он стал приударять за кузиной доньи Виктории, сиротой, жившей у них в доме; теперь он, видимо, искренне и сердечно хотел бы обратить вражду в родство и задобрить ее опекунов, так как заявил, что прощает убийство брата, и всячески старался быть приятным. Вице-король также даровал прощение и сам принял участие в приготовлениях к свадьбе дона Арталя и доньи Виктории — по его воле все было завершено в две недели, и когда состоялось венчание, вице-король, оказавший себя прежде суровым гонителем их семьи, а ныне ставший покровителем, был на свадьбе посаженым отцом. Новобрачные сразу отправились с доном Родриго де Авалос, Просперо и его возлюбленной Кассандрой в Пуццоли, славящееся купаньем и садами прелестное местечко близ Неаполя, а потому не могли вместе со стариками и домочадцами порадоваться приезду дорогого гостя.
Вести эти утешили дона Хуана несказанно. Дня два-три он отдыхал с дороги, а там вернулись дон Арталь с женой и все остальные; узнав, что за человек дон Хасинто, кто его прислал и что Марко Антонио женился, они также осыпали его ласками и любезностями.
С великой приятностью проводил бы время дон Хуан, когда бы не омрачали его душу воспоминания о Лисиде и скорбь по нас, без вести пропавших; первому горю не помогала даже долгая разлука, а второму — непрестанные хлопоты и поручения всем отъезжавшим из Неаполя на Сардинию разузнать про нас, за что им обещали и деньги, и вечную благодарность; но одни забывали о поручении, другие не возвращались в Италию, все старания были бесплодны, и дон Хуан все больше тосковал и предавался меланхолии. Наконец, потратив на тщетные розыски три месяца, он решил послать Роберто в Барселону, чтобы тот в подробностях известил Марко Антонио обо всем происшедшем в его родном городе и доме (правда, дон Хуан уже писал ему и получил ответные письма, однако перо и бумага не все могут выразить), а затем, на возвратном пути в Италию, заехал на Сардинию и сделал там все возможное, чтобы узнать, где мы; если же ему посчастливится найти нас в том королевстве, то пусть привезет нас в Неаполь, ничего не жалея для нашего удобства, — что Роберто, как вы уже слышали, исполнил со всем усердием.
А покамест дон Хуан занимался этими делами, Кассандра — чья красота сделала Просперо своим невольником, — сама не заметив как, попала в неволю к великодушному, доблестному дону Хуану так основательно, что даже называла себя скупой за то, что может отдать ему всего одно сердце. Три месяца сдерживала Кассандра свою страсть, отчего та лишь усиливалась, — недаром любовь уподобляют молнии, которая, пренебрегая легкими победами, ищет наитруднейших; однако унять бушевавшее в душе пламя, поделившись с кем-либо, девушка не решалась, ибо не было у нее такой преданной подруги — донья Виктория, ее кузина и супруга дона Арталя, могла бы, пожалуй, помочь в ее чувствах к достойному испанцу, однако донья Виктория держала сторону Просперо, ибо от согласия с ним зависели мир, покой и родственный союз меж их двумя славными фамилиями; дон Арталь был 'благодарен Просперо за помощь в своих брачных делах и, желая отплатить добром за добро, убеждал Кассандру полюбить его; в довершение, родители Марко Антонио мечтали скрепить дружественные узы меж двумя домами так прочно, чтобы только смерть могла их разорвать, и не давали покоя своей воспитаннице. Но мучительней всего было Кассандре видеть, что сам дон Хуан, не догадываясь о том, на что она старалась ему намекнуть, прилагал все усилия к тому, о чем она желала бы забыть, и был главным ходатаем за Просперо. Все это вместе удерживало Кассандру от признания, но тем беспощадней терзала ее страсть: каково ей было сознавать, что дон Хуан поглощен своими печалями, — о его чувствах к Лисиде она не подозревала, — что к ее печалям, заявлявшим о себе в красноречивых взглядах, бурных вздохах и других знаках, коими любовь изъясняется искусней, чем языком, он безучастен и мысли его витают где-то далеко, но где, она не знала.
Так прошли для нее три месяца — наедине она оплакивала зря растраченные и непонятые усилия души, а на людях оказывала знаки внимания Просперо, подчиняясь уговорам стольких посредников. Наконец она все же решила попытать, не поможет ли ей душевное благородство дона Хуана, раз уж любовь не вызывает в нем ответа. В эту пору дон Хуан, дожидаясь возвращения Роберто из Барселоны и с Сардинии, часто ездил охотиться за две-три лиги от Неаполя; однажды, когда он собирался с друзьями выехать верхом и потешить сердце охотой, Кассандра, отозвав его в сторонку, спросила, куда он едет и где намерен стрелять дичь. Дон Хуан ответил, что отправляется в леса, находящиеся по дороге в Рим, — там, мол, всегда обилие дичи, какой душа желает, и друзья в этот раз задумали охотиться в тех местах, — но тут же удивился, почему она об этом спрашивает.
— Да потому, что у меня к вам есть важная просьба, — ответила она. — В Аверсе, городе, удаленном от места охоты всего на полторы лиги, — вы будете проезжать совсем близко, — я прошу вас исполнить одно поручение, чрезвычайно важное, которое я никому, кроме вас, не могу доверить. Но вы должны это сделать втайне от ваших спутников.
— Приказывайте, — сказал дон Хуан, — я с радостью готов служить вам, и чем трудней будет служба, тем приятней для меня.
— Во всяком случае, для меня исполнение этой просьбы весьма важно, — отвечала она. — Но я не могу вам открыть связанную с ним тайну, пока не придет время и вы тоже сможете ей подивиться. Все, о чем я прошу, — это вручить потаенно мое письмо некоему приезжему кабальеро-испанцу, который этой вести не ждет, но ежели он достаточно умен, то отнесется к вам с таким же уважением, с каким отношусь я.
— Боже праведный! — воскликнул дон Хуан. — Кабальеро-испанец в Аверсе, вы его знаете, а я не знаю? Кто бы это мог быть и какое известие можете вы ему сообщить, столь важное для него?
— Я говорю правду, — возразила дама. — Знаете вы его или нет, вы вскоре его увидите, если не откажете мне в этой любезности.
— Мне не хотелось бы, чтобы услуга, оказанная вам, — сказал дон Хуан, — была в ущерб Просперо и его любви. А для чего иного понадобился вам вдруг кабальеро-испанец?
— Очень обидно, — ответила она, — что вы считаете меня столь легкомысленной. Мне любить кого-то из вашей страны, кроме вас? Избави меня бог от таких странных желаний! Уверяю вас, Просперо придется сетовать на того чужестранца не больше, чем на вас. Ну разве не могу я предупредить его о какой-то опасности, о которой он, человек нездешний, не догадывается и как чужеземец может пострадать?
— Что ж, сеньора, это возможно, — сказал он, — ибо за пределами родины, во всех чужих краях, где нас мало знают, нас ненавидят. И ежели вы говорите правду, я готов служить вам посланником.
— Тогда подождите здесь, — сказала она, — я должна только написать адрес на конверте, который вы ему свезете.
С этими словами Кассандра ушла к себе, а дон Хуан стал ждать, ломая голову, кто бы мог быть этот испанец, которого Знает Кассандра, а он, живя в том же доме, никогда не видел, и какое предупреждение может содержаться в ее письме. Теряясь в догадках, дон Хуан дождался, пока хитрая девица вышла к нему с письмом в руке и сказала:
— В одной из гостиниц того городка, что я назвала, должен проживать дон Габриэль Ласо де ла Вега, к нему я вас и посылаю. Поручение это нетрудное, разве что придется поискать адресата. Но непременно устройте так, чтобы никто вас в тот город не сопровождал.
— Я вам это пообещал, сеньора, — ответил он, — и все исполню, хотя бы мне пришлось покинуть товарищей на охоте в окрестных лесах.
— Возможно, впрочем, что меня опередили, — сказала она, — что кто-то успел его известить, и он, получив такое сообщение, уехал. Тогда, ежели вы его не найдете, вскройте конверт, там, внутри, есть другой с именем другого человека, которому надо будет отдать письмо. Что до этого адресата, уверяю вас, вы отыщете его сразу же, как только увидите его имя.
Слова эти повергли дона Хуана в еще большее смущение, чем прежние. Он попросил объясниться более понятно, а девушка ответила:
— Весь смысл этой тайны, дон Хасинто, состоит в том, чтобы вы ее не знали, пока завершение не откроет вам все. Окажите милость исполнить мое поручение без всяких вопросов; поверьте, это делается для пользы некоей особы, которой вы более всего обязаны, и еще сегодня само это письмо разрешит ваши недоумения.
С тем дон Хуан и ушел. Друзья-охотники торопили, и пришлось ему отказаться от попыток узнать тайну, пока встреча с таинственным испанцем не объяснит то, что разум его не мог постигнуть. Из Неаполя выехали часов в девять утра — стояли последние дни зимы, холод помешал выбраться пораньше. Имея любезным и приятным спутником утреннее солнце, охотники, радуясь ему и развлекая себя веселой юношеской беседой, незаметно подъехали к окрестностям Аверсы. Забравшись в глубь украшающего этот город леса, живописного и обильного дичью, они приступили к благородной потехе, наказав слугам приготовить в ближней вилле, принадлежавшей одному из их компании, постели и ужин. Дон Хуан улучил минуту, когда друзья увлеклись преследованием оленя, и, покинув их, рысью погнал коня к городу. В один миг он уже был в Аверсе, спешился у первой попавшейся гостиницы и, исполняя поручение, стал спрашивать про дона Габриэля Ласо де ла Вега, затем объехал все остальные гостиницы, которые вызвался ему указать слуга из первой, но выяснилось, что даже имени такого никто в городе не слыхал. Уже подозревая какую-то хитрую проделку, дон Хуан вернулся в гостиницу, откуда начал объезд, сорвал, как было велено, личину с письма и увидел на внутреннем конверте следующий адрес: «Дону Хасинто де Карденас, в Аверсе». В полном смятении он вскрыл этот конверт и стал читать.