Спорили жестко и горячо, с удовольствием используя неформальную лексику и охотно переходя на личности. Софья Леонидовна шустрила с тряпкой, делая вид, что протирает пыль. Ясное дело – внимательно прислушивается к дебатам, чтобы произнести очередной желчный комментарий. Миша с вожделением ожидал появления межпрограммной заставки со своим лицом. Но Софья Леонидовна, закончив работу, смачно плюнула в телевизор и сообщила участникам дебатов:
– Идиоты! Чтоб вам этот вопрос всю жизнь на личном опыте решать! – Она вышла, хлопнув дверью.
На экране сразу же появилось Мишино лицо с задумчивой улыбкой.
Анонс следующей программы не возбудил Мишиного любопытства. Ток-шоу на остросоциальные темы называлось «Долой харрасмент!». В ролике две нарядные старушки со знанием дела материли оппонентку, которая растерянно приговаривала: «А как же без херасмента дети будут родиться…»
Наташа не узнавала мужа. Попытки поговорить с ним заканчивались, не начавшись. Масик держался отчужденно и старался не смотреть в ее сторону. Случайно встречаясь с ним взглядом, Наташа всякий раз холодела от ужаса. Он не смотрел, он натыкался на ее глаза, и лицо его приобретало выражение сострадательной брезгливости, как смотрят на калек-побирушек. Понять, что происходит с Масиком, было невозможно, и тем более не ясно, как на это реагировать.
С ним всегда было надежно, просто и понятно. Да, Максим Земляков отсидел два срока, но получил их за честный уличный мордобой и простодушно не скрывал своих «грехов». Его честность и простоту случайные знакомые принимали за вызов и агрессию, а те, кто знал Масика ближе, доверяли ему безоговорочно. Пока Масик томился в застенках, пивная, куда он захаживал раньше, превратилась в ночной клуб. В первый же вечер после выхода из тюрьмы Масик получил работу. «Какая фактура!» – отметил владелец заведения и сразу же назначил Масика начальником ЧОПа. По факту Масик работал вышибалой, но выгонять разбушевавшихся посетителей ему особо не приходилось. Стоило приблизиться – хулиганы сами утихали, благодушно улыбались и быстро трезвели.
Любящий муж, ответственный человек, верный товарищ, Масик теперь редко бывал дома. Друзья звонили с претензией:
– Наташка, че за дела? Раньше менты закрывали, а теперь ты его к нам не пускаешь!..
Призрачная надежда Наташи вернуть прежнего Масика стала еще более прозрачной, когда он притащил домой внушительных размеров картину, на которой была намазюкана женская фигура рахитичного вида в клубах багряного тумана. Непонятный, размытый, изогнутый силуэт без лица с обезьяньими руками и длиннющими пальцами, похожими на щупальца.
– Что это? – осторожно спросила Землякова, увидев, с каким трепетом он пристраивает над телевизором странный шедевр.
– Картина, – ответил он, и в голосе прозвучали презрительные нотки.
– Где ты ее взял?
– Купил.
– Зачем?
Он не удостоил ее ответом.
– Масик, – взмолилась Наташа. – Откуда ты ее притащил?
– Купил в галерее современного искусства, – ответил он, всем своим видом показывая, что разговор на этом исчерпан.
Представить Масика в галерее, тем более – современного искусства, было невозможно. Он сам рассказывал, как в детстве во время школьных экскурсий в музеи смотрители не спускали с него глаз.
Но факт посещения культурного пространства разбивал гипотезу невозможности посещения.
Масик водрузил живописное полотно на почетное место в доме и стал часами просиживать перед включенным телевизором, вперившись взглядом в картину. Он не обращал ни малейшего внимания даже на прямые трансляции чемпионатов России, Европы и мира по боксу, борьбе или хоккею. Масик витал в пурпурной дымке аморфного существа с невозможно тонкими пальцами. Наташа чувствовала себя так, будто в их доме появился третий член семьи, причем – инопланетянин.
Филармония, стихи, картина… Ничего подобного Наташа и представить себе не могла. Что все это значит и почему ей так плохо?
33
Лаура проспала двенадцать часов без сновидений. Открыв глаза, она увидела Баринова, дремавшего в кресле.
– Ну что, позавтракаем? – потирая руки, предложил Баринов.
– Завтрак отменяется, тебе домой пора. Причем со вчерашнего дня.
– На работу, – уточнил Баринов.
– Тем более, – добавила Лаура и помахала ручкой.
– Ну, хоть чашку чаю дашь?
Лаура отрицательно покачала головой.
Он накинул куртку и направился к выходу, в дверях задержался.
– Ну теперь-то ты поняла, что такое без меня жить? Вот смотри: что бы ни случилось до текущего момента, уже все равно прошло. Нечего страдать! За страдания не платят.
Он перешагнул порог и, обернувшись, с каверзной улыбочкой воскликнул: – Надо же, даже чаю не дали! И кто же здесь жадный?
После того как дверь за Бариновым закрылась, Лаура быстро переоделась и приступила к выполнению привычного комплекса упражнений. Каждое следующее движение давалось чуть легче, но все равно казалось, что тренировка не закончится никогда. После душа ощутила приятную усталость в мышцах и более-менее ясную голову. Софочке она позвонила с городского телефона, чтобы не светиться в сети.
– У меня срочный заказ на выезде! – кричала она, прикрывая трубку рукой, чтоб было плохо слышно. – Здесь сотовая связь практически не работает, сигнала нет.
Софочка обрадовалась, что Лаура нашлась, но отругала ее.
– Какой заказ в ноябре? – вопрошала Софочка. – Почему не предупредила? Как ты могла?
– Так получилось, – оправдывалась Лаура. – Срочно… большой заказ, планировка парка…
– Больше так никогда не делай, – попросила Софочка. – Мы очень переживали. Когда ты вернешься?
– Пока не знаю, недели через три, не раньше. Позвоню, как приеду.
Лаура облегченно выдохнула. Проблему с Софочкой она уладила, во всяком случае, получила отсрочку. Надо было позвонить раньше, но все эти дни она была невменяемой. Лаура вдруг осознала, что именно Баринов вольно или невольно вернул ее на землю. Своим навязчивым присутствием, колкостями и предложением руки и сердца, высказанным самым оригинальным из всех известных ей способов. Всю ночь он провалялся на креслах, и вряд ли это было продиктовано одной только наглостью. Ей стало не по себе, ведь она его, по сути, выставила за дверь. И это вместо простого «спасибо». Надо бы ему хотя бы позвонить, просто обменяться парой ничего не значащих фраз из вежливости. На сайте сети химчисток «Белый лебедь» она нашла городской телефон генерального директора Баринова Игоря Ивановича.
Так даже лучше. Она набрала указанный на сайте номер и напоролась на автоответчик.
«Денег мы вам не дадим, – голосом Баринова вместо “здравствуйте” поприветствовал ее автоответчик. – Ни на лечение, ни на похороны, ни на выгодный проект с невиданной прибылью. Если вы звоните по другим вопросам, оставьте голосовое сообщение, мы вам перезвоним в случае нашей заинтересованности». Лаура повесила трубку. Заинтересовывать Баринова она не имела намерений. Но трюк в духе Баринова ее позабавил. Впервые за эти дни она улыбнулась.
Звук маминого голоса вызвал у Миши желание накрыться с головой одеялом и снова провалиться в спокойный сон, но услышав, что мама с Бергаузом говорят о Лауре, Миша прислушался. Но речь шла не о нем. Стало неинтересно.
– Аркадий, ну ты же понимаешь, что она лукавит? – допытывалась Софочка, пока Бергауз терпеливо и благосклонно внимал, поедая воздушную запеканку. Дипломатическое нутро не позволяло ему комментировать внутрисемейные отношения, тем более – отношения двух родных сестер.
– Возможно, обстоятельства, – вставлял Бергауз, будучи уверенным, что к столь многозначительной фразе придраться невозможно.
– Ну да, знаю я эти «обстоятельства»! – передразнила Софочка. – Она мне звонила перед тем, как провалиться в небытие. Я ее даже не узнала сначала, какой-то голос был странный. Она предупредила, что в ближайшее время не появится, так как у нее возник срочный и очень большой заказ на озеленение целого поселка. Понятное дело – промозглый серый ноябрь – лучшее время для ландшафтных работ, – не удержавшись, съехидничала Софья Леонидовна.
Это еще куда ни шло. Оскорбило Софочку то, что Лауру в последнее время то и дело видят общие знакомые в сопровождении человека, похожего на Баринова, а Софочка об этом – ни сном, ни духом! И даже Бергауз – почти муж – не говоря уже о вечно занятом Мише, не хочет с ней, Софочкой, поговорить об этом… Аркадий Моисеевич до такой степени пронизан дипломатическим невмешательством во внутренние дела, что позволяет себе делать пространные замечания типа: «Софья Леонидовна, ваш интерес к матримониальным аспектам зрелых и одиноких людей может им не понравиться».
Бергауз, безусловно, прав, но раньше… Было просто немыслимо представить, что Лаура может что-то скрывать от Софочки, тем более – отношения с каким-то разведенным олигархом. «Плохой год, – думала Софочка. – Очень неудачный год. Миша слишком быстро повзрослел и закрылся, и Лаура ни с того ни с сего решила отдалиться…»
Софья Леонидовна была неисправимой оптимисткой, но очень не любила ждать. Она точно знала, что все встанет на свои места, но период между «плохо» и «хорошо» ее немного пугал. Спасибо, что есть нерушимый, как скала, и верный, как Санчо Панса, Бергауз. Этот точно ее не покинет в любой, даже самый страшный момент жизни.
Миша был вполне удовлетворен результатами осеннего сезона. Наконец-то началась его настоящая жизнь. На работе все складывалось безукоризненно: его награждают, почитают, возносят и воспевают. За ним присылают представительские автомобили, каждый из которых можно обменять на приличную квартиру, фанаты на сборищах визжат при одном его появлении, о нем пишет вся либеральная пресса мира, женщины обожают, подчиненные – трепещут. В Толераниуме Миша безусловный лидер, звезда… да что там – он властелин! Миша и хотел бы сравнить себя с кем-то, но из первопроходцев на ум пришел только Гагарин. Миша решил, что его миссия, пожалуй, поважнее, чем просто сесть в летательный аппарат и нажать пару кнопок. По крайней мере, в наше время этим никого не удивишь. Тем более что Гагариным занимались партия и правительство, а Мише приходится все делать самому.