Что ни говори, хоббиты и впрямь любили покушать, а еще — покурить. Толкиен даже уделяет целых две страницы заведенному у них искусству курения, и первыми это почему–то встретили «на ура» курильщики марихуаны в американских кампусах: «Хоббиты всасывали или вдыхали через глиняные или деревянные трубки дым тлеющих листьев травы, называемой ими «трубочное зелье», или «травка», по–видимому, разновидности nicotiana. Великой тайной окутано происхождение этого странного обычая, или «искусства», как именуют его хоббиты».
В этом растении сокрыта некая тайна, вернее, галлюциногенная сила: «Каким образом Старый Тоби разнюхал про это растение — неизвестно; сам он на смертном одре ни в чем не признался».
Однако растение это, похоже, произрастало в Пригорье, у пределов Хоббитании, о чем ведали лишь посвященные, точнее, избранные, что слонялись вокруг пригорянского трактира «Гарцующий пони».
«Искусство курения подлинного зелья, несомненно, берет свое начало в Пригорье: оттуда оно распространилось среди гномов и других мимоходцев — Следопытов, Магов и им подобных странников, которые и посейчас сходятся на этом древнейшем дорожном перекрестке».
Когда же мы узнаем, какую роль Толкиен уготовил Следопытам под водительством Арагорна, Магам, отправившимся за Гэндальфом, и гномам, стоявшим за Глоином и сыном его Гимли, то начинаем понимать, что искусство курения — это привилегия, дарованная меньшинству, истинным ценителям и посвященным.
В какие бы дали ни увлекала судьба героев Толкиена, они никогда не забывают про снедь и во всякое время воздают ей должное. Сэм почти до самого конца странствия не расстается с кухонной утварью, Толкиен посвящает целую страницу подробному описанию блюда из кролика, тушенного с приправами. Из главы 2–го тома «Властелина Колец» под названием «Две Твердыни» видно, насколько серьезно Толкиен относится к неуемным аппетитам хоббитов. Точно так же в начале «Хоббита» и того же «Властелина Колец» приводятся описания знатных пирушек. В первой истории Бильбо принимает у себя дома Гэндальфа с чертовой дюжиной гномов, заглянувших к нему, что называется, на огонек — поужинать, и жертвует им все запасы съестного, что хранились у него в кладовых:
«Похоже, он [Гэндальф] лучше меня знает, что лежит у меня в кладовых», — подумал господин Торбинс [Бильбо], у которого уже голова кругом пошла и который начинал думать, что вот это и есть самое огорчительное Приключение, причем явившееся к нему в дом.. Гномы ели–ели, пили–пили, говорили, время шло, еды на столе было много…»
Другое знаменательное событие, связанное с пиршеством, — празднование юбилея Бильбо. А стукнуло ему ни много ни мало сто одиннадцать лет, тогда как Фродо — только тридцать три года. И цифры эти Толкиен выбрал не случайно: помимо указания на то, что Фродо достиг возраста Христа, в сумме они дают «сто сорок четыре», то есть число избранных, переживших Апокалипсис (в действительности же спасшихся было 144 тысячи — Н.Б.). Сто сорок четыре — это еще и число гостей Бильбо, слывущего самым зажиточным среди хоббитов и главным чудаком во всей Хоббитании. Поданное им угощение вполне удовлетворило аппетиты его соплеменников:
«Угощались до отвала: ели сытно, много, вкусно и долго… Потом несколько недель еды в окрестностях почти никто не покупал…»
Да и само пиршество на поверку оказалось своего рода таинством, поскольку под конец его Бильбо, надев на палец Кольцо Всевластия, исчез на глазах у всего честного народца. Таким образом, он предсказывает, что на долю хоббитов вот–вот выпадет новое великое Приключение, и главным его участником будет суждено стать Фродо, которого Бильбо с Гэндальфом признали достойнейшим во всей Хоббитании. И вот на этом фоне хоббиты начинают мало–помалу преображаться и расти. Истовый, решительный, но почти всегда печальный Фродо, его верный пытливый слуга Сэм и двое их сотоварищей, Мерри с Пиппином, не только прибавляют в росте, но и набираются сил, которых хоббиты доселе не знали. И все же удивительно, что на Совете у Элронда среди избранников, сплотившихся в Братство Кольца, оказались четверо хоббитов: ведь смертельная опасность подстерегала братьев чуть ли не на каждом шагу. Слишком уж малы были хоббиты, чтобы сражаться в открытую (во всяком случае, поначалу) с орками, злобными прислужниками Черного Властелина. Чего греха таить, полуростики и правда робеют перед лицом опасности. Вот, к примеру, что переживает Пиппин после гибели Боромира, когда сам он попадает в лапы к оркам:
«Зря, наверно, Гэндальф уговорил Элронда, чтоб мы пошли, — думал он. — Какой был от меня толк? Помеха, лишняя поклажа. Сейчас вот меня украли, и я стал поклажей у орков… Вот если бы Бродяжник [Арагорн] или хоть кто уж догнали их и отбили нас!»
Дальше, как пишет Толкиен, тоска еще больше угнетает Пиппина, который по–прежнему ощущает себя обузой. То же было и с Мерри, когда он навязался сопровождать властителя Теодена, а никто из спутников его в упор не видел:
«Мерри чувствовал себя никчемной мелюзгой, и было ему очень тоскливо… Мерри жаждал с кем–нибудь поговорить; он вспомнил о Пине и еще пуще огорчился».
Так что Мерри тоже ощущает себя лишним и никчемным; но Эовин не оставит его в беде и вознесет его на своем скакуне к вершинам славы.
Так что хоббиты и в этом случае ведут себя, как дети: они слишком малы, чтобы взвалить на себя бремя славы, но их беспримерное великодушие вполне ее достойно. К ней–то, к славе, презрев благоразумие, и устремился Фродо, положась на прочность своей кольчуги из мифрила, чудесный меч и волшебное Кольцо; но Фродо плошает, едва пускается с товарищами в приключения, и беззлобный ворчун Гэндальф не устает напоминать ему об этом; хотя Фродо пока еще только посвященный, Толкиен, однако, замечает:
«Он начал отчетливей воспринимать мир: ему нередко открывалось то, что другие обычно не замечали. Он лучше спутников видел во тьме; увереннее их предвидел опасности».
Таким образом, одна из основных тем книги — преображение хоббитов, духовное и физическое. Как сказал старик Кроттон, мирным малюткам выпал случай гнаться за мрачными призраками в горах, пережить тяжкие испытания, познать славу и гордость служения Великому Государю. Так, Толкиен переходит от мира Сильмариллиона, жестокого и ужасного, к миру Бильбо, маленького Взломщика, спутника гномов, способного на большие дела: сражаться с пауками, сговориться с драконом, захватить сокровища и провести своих соплеменников. Но все это, на самом деле, кажется мелкими делишками в сравнении со славными подвигами последователей Бильбо, достойнейших из хоббитов.
Конечно, хоббиты не всесильны и этого не скрывают; они пытливы, неудержимы, беспечны, ненасытны — в прямом смысле слова, но при всем том совершенно не приспособлены к суровым условиям, в которых оказываются волею судеб. Пиппин воротит нос от весьма скудной походной трапезы, рискуя навлечь на себя гнев Гэндальфа. Неудержимая словоохотливость хоббитов, как, например, в трактире «Гарцующий пони», нередко выходит им боком. У Пиппина язык развязывается не в самом подходящем месте, а Фродо затягивает песню и, раззадорившись, попадает под власть Кольца, которое, как на грех, само наделось ему на палец, будто там ему и место. Отныне тайна хоббитов раскрыта, и ничего хорошего их не ожидает — одни только упреки со стороны Следопыта и Гэндальфа, правда, слишком запоздалые.
Как бы то ни было, один из хоббитов и после пережитых приключений, похоже, остался таким, каким был прежде: это, конечно же, прозорливый Сэм, маленький садовник, влюбленный в «прекрасных» эльфов. Уже в самом начале Сэм исполняется решимости и готовности защитить своего хозяина, став ему верной опорой во всем. Это он вызволил Фродо из щупальцев озерного чудища у врат в Морию; это он нес на руках своего хозяина, когда силы оставили его после схватки с пауком; он же по недомыслию настроился против Бродяжника и Фарамира со свойственной хоббиту подозрительностью к людям. Сэм и впрямь не семи пядей во лбу, и не случайно Фарамир требует, чтобы он прикусил язык, когда говорит его «мудрый» хозяин. Однако некоторая бестолковость Сэма объясняется его неодолимой потребностью стоять грудью за своего хозяина, подобно телохранителю. И поступить иначе Сэм не может. Доброта и отвага проявляются в нем уже в первом томе, когда он, маленький садовник, защищает пони, с которым худо обращаются: он привязывается к коньку, называет его Биллом, и после всех треволнений они в конце концов находят друг друга.
Храбрость Сэма бессознательна и непринужденна. Он очертя голову бросается на орков, которые ввергали в ужас его и других хоббитов в самом начале эпопеи. Одному из врагов он отсекает руку, и тому едва удается спастись бегством. Кидается Сэм и на Горлума, после чего тот всегда будет держаться от него в стороне. В этом проявляется одна из крайностей, которые приписывает своему герою Толкиен. Для Сэма, как и для большинства читателей Толкиена, всякий герой либо белый, либо черный, а Горлум — то светло- , то темно–серый. Сэм грозит Горлуму на словах и силой, хотя жесты его не столь резки, как слова. Как натура цивилизованная, он испытывает отвращение к Горлуму, когда тот хочет поймать рыбу или птицу — животных, как мы дальше увидим, неприкасаемых.
Сказав о том, что Сэм остался таким, каким был всегда, я вовсе не имею в виду, что он ничуть не изменился, в отличие от других хоббитов из Братства Кольца. Кольцо и пережитые из–за него невзгоды до того преобразили Фродо, что впоследствии он решил больше никогда не брать в руки оружия. Чудодейственный онтский напиток — по сути, живая вода, — преображает физически Мерри и Пиппина. Но если они делаются сильнее и храбрее, то Фродо преображается духовно, становясь более благородным; соплеменники в конце концов даже начинают презирать его за то, что он противится всякому жестокому кровопролитию, отказывается взяться за оружие и дать отпор новоявленным злодеям. Только Сэм и остается самим собой, продолжая жить по принципам чисто аристотелевской этики, — разумное поведение и умеренность. К нему–то и обращается Рози Кроттон с просьбой отомстить лиходеям в конце эпопеи; это ему придется сеять семенную пыль — дар Галадриэли, чтобы в Хоббитании снова взросли травы и деревья. Вот когда Сэм возвеличивается в глазах своих соплеменников — и те избирают его, и будут переизбирать впредь главой Хоббитании. Он все такой же искусный садовник; повидав леса Лориэна, он неизменно стремится достичь в своем искусстве истинного совершенства. Садоводство — и впрямь занятие важное, ибо оно позволяет воссоздать на земле маленький рукотворный рай, locus amoenus, то самое «Дивное Место», что было воспето не одним поколением греческих, латинских, итальянских и французских сочинителей, в том числе Кретьеном де Труа