нные времена:
«То был расцвет Блаженного Края — долгие лета благоденствия и славы, кои в памяти сохранились ненадолго… Нолдор богатели мудростью и талантами, трудились радостно и что ни год придумывали что–нибудь новенькое и расчудесное. Среди прочего нолдор первыми изобрели письменность…»
Мрачные времена дали о себе знать впервые, когда отец Феанора сочетался вторым браком, неугодным сыну; затем — когда был освобожден Мелкор, провозвестивший погибель «великому Валинорскому краю». Мелкор припал к стопам Манве, прося у него прощения. Ульмо и Тулкас не поддались на обман Мелкора; и все же «они глубоко чтили слово Манве, ибо даже защитники власти не могут протестовать».
Тем более примечательно, что Феанор восстанет против Валар и самого могущественного из них — злодея Мелкора. А Мелкор между тем начал разносить повсюду грязные слухи, которые ускорят падение Феанора и нолдор:
«Наветами, кривотолками и подстрекательствами Мелкор заронил злобу в сердца нолдор, и спустя время порожденная им смута привела к гибели Валинора — на том и померкла его вековая слава».
Да и сам свободолюбивый Феанор, влюбленный, подобно неистовому романтику, в неоглядные дали и не желавший расставаться с Сильмариллами, которые он собственноручно огранил, тоже способствовал гибели Блаженного Края, когда отказался пожертвовать хотя бы одним Сильмариллом ради того, чтобы напоить его светом дерева Тельперион и Лаурелин. Валар предали Феанора позору, и тому пришлось отправиться в ссылку. Но
«гибель дерев не была им горше, нежели падение Феанора, ставшего жертвой самого, пожалуй, презренного из злодеяний Мелкора».
Вместе с Феанором оборвалась цепочка феодальных отношений, связывавших Валар, и воссоединить ее сумеет только Эарендил, «величайший мореход всех времен». С другой стороны, лишились своих прав и наследники Феанора:
«Как и предрекал Мандос, всех Феаноровых потомков стали величать Изгнанниками, ибо верховная власть перешла от их ветви к Финголфиновой, да и к тому же Сильмариллы были утеряны».
Даже над Тургоном, последним правителем нолдор, тяготело заклятие Мандоса. Как сказал Тургону Владыка океанской пучины Ульмо,
«может статься, заклятие нолдор падет и на тебя.. Когда же погибель будет близка, явится к тебе посланник из Невраста — он тебя предостережет, и благодаря ему, невзирая на разруху и пожарища, эльфы и люди вновь обретут надежду».
И надеждой той был, конечно, Эарендил:
«Испросил он милости для нолдор, эльфов и людей и избавления от постигшей их беды».
По большому счету, сюжет «Сильмариллиона» можно истолковать как историю сопротивления феодальному господству, несправедливо признанному незаконным. Мятежниками выступили и Моргот, и Феанор, и его сыновья, связанные проклятым обетом, который под конец вынудит их тоже восстать против Валар, да и всего мира.
Во «Властелине Колец» речь, по сути, идет о том же сопротивлении, правда, на сей раз — таинственному повелителю, господствующему почти над всем Средиземьем. Этот самодержец обладает властью духовной и светской, но он неизвестен, и меч, символ его власти, сломан. Властитель этот — Арагорн, сын Араторна и потомок Исилдура. И третья книга «Властелина Колец» частично посвящена как раз тому, что он мало–помалу собирает под своим началом всех главных героев этой эпопеи.
Однако перед тем знакомые нам хоббиты приносят клятву верности двум старым государям — властителю Мустангрима конунгу Теодену и Верховному Правителю княжества Гондор Денэтору. Обе клятвы почти одинаковы, и дают их два хоббита–воителя, которым суждено прославиться в великой битве, прежде чем они освободят от захватчиков и родную Хоббитанию. Итак, давайте посмотрим, как это было…
Представ перед Денэтором, Пиппин поведал Гондорскому Правителю о последних мгновениях жизни его сына Боромира, павшего в стычке с орками, когда он заслонил грудью хоббитов, то есть самого Пиппина и его родича Мериадока. А затем он прибавил:
««И то сказать, что там какой–то хоббит у трона повелителя людей; подумаешь, невысоклик из северной Хоббитании — ну и пожалуйста, я все равно плачу мой долг: примите мою жизнь». Пин откинул полу плаща, извлек меч из ножен и положил его к ногам Денэтора».
Денэтор, хоть и не ожидал такого, все же принял подношение. Тогда–то Пиппин и дал клятву:
«Сим присягаю верно служить Гондору и государю–наместнику великого княжества, клянусь по слову его молвить и молчать, исполнять и пресекать, являться и ходить — в годину изобилия или нужды, мира или войны, в радостный или же смертный час, отныне и навечно, ежели государь мой не отрешит меня от клятвы, или смерть меня от нее не избавит, или же не рухнет мироздание. Так говорю я, Перегрин, сын Паладина, невысоклик из Хоббитании».
Затем по требованию Денэтора Пиппин рассказывает, как погиб Боромир. Гэндальф одобряет поступок хоббита и говорит, что Денэтор принял его на службу. И лишь благодаря присутствию Пиппина в самую трагическую минуту для Минас–Тирита Фарамир избегнет погребального костра, куда его пытается увлечь за собой родной отец.
Что до Мерри, он присягает несколько позже. Теоден предлагает Мерри стать его оруженосцем. А Мерри отвечает, что меч у него и так есть. И вдруг,
«тронутый чуть не до слез лаской старого конунга, он внезапно опустился на одно колено, взял его руку и поцеловал. — Конунг Теоден, — воскликнул он, — позволь Мериадоку из Хоббитании присягнуть тебе на верность! Можно, я возложу свой меч тебе на колени? — С радостью позволяю, — ответствовал Теоден и в свою очередь возложил длинные старческие пясти на темно–русую голову хоббита…»
Кроме того, Теодену присягают на верность лешаки, дикий лесной народ, при обстоятельствах, не совсем подходящих для столь торжественного случая. Как уточняет Толкиен, лешаковское племя древнее, а службу Теодену от лица лешаков предлагает их вождь Ганбури–Ган. Он поведет Теоденово войско тайной тропой, которая известна лишь ему одному.
«Однако ристанийцам и в голову не приходило опасаться брюханов–лешаков».
А чуть погодя Арагорн повелит трубить в трубы и глашатаи возвестят:
««Внемлите слову Великого Князя Элессара! Друаданский лес отдается навечно во владение Ганбури–Гану и его народу! Отныне без их позволения да не ступит сюда ничья нога!» В ответ прогрохотали и стихли барабаны».
Арагорн торжествует как истинный властелин: он дает обет сохранить в мире порядок и щедро одаривает своих верноподданных, являя всем истинно царские достоинства. Впрочем, достоинства эти традиционны — точно так же описывает их в «Истории британских королей» и Гальфрид Монмутский(40):
«В ту пору был Артур пятнадцатилетним отроком, но доблесть его и щедрость не знали пределов, и по природной доброте своей был он столь великодушен, что народ возлюбил его всею душой. Будучи уже облеченным властью, завел он для себя обычай оделять верноподданных дарами».
Ибо великодушие есть привилегия королей. А кельты «более всего на свете уважали пышные празднества и пиры…»
Великодушие не таит в себе ни малейшей опасности для властителя, поскольку оно служит залогом благоденствия, к тому же оно обеспечивает властителю беззаветную любовь подданных. Но «истинно и то, — пишет Гальфрид Монмутский, — что природная щедрость и отвага могут обездолить благородного храбреца, однако ж быть ему в беде суждено недолго».
А в «Ланселоте»(41) один праведник искренне предостерегает Артура от неблаговидных деяний:
«Великодушие, сам знаешь, ограждает от беды… оно еще никого не доводило до сумы, а жадность многих довела до погибели».
После доблестных побед, пишет Вас(42) в романе «Брут», «Артур одарил почестями всех присных своих; так проявил он любовь и широту души своей к тем, кто был того достоин».
Будучи признанным государем, любил он одаривать и придворных и многочисленную свиту.
Но стоило Артуру отступиться от благородства, как сподвижники оставили его:
«И вот однажды Артур лишился великодушия. И потерял всякое желание содержать двор свой в довольстве… Завидев же, что благодетельствует он все реже, рыцари стали покидать двор его. Из трехсот семидесяти рыцарей, коих он обыкновенно держал при себе, остались с ним не больше двадцати пяти».
Впрочем, подобный финал есть неизменное следствие любого жизненного цикла. Так золотой век короля Артура пришел в упадок, положив начало проклятым временам. У Толкиена же, к счастью, золотой век с возвращением Арагорна воссиял с новой силой. И Арагорн, под стать величайшим самодержцам, выказывает поистине королевское великодушие, особенно своим сотоварищам по Братству Кольца. Когда он вновь встречает Эомера, тот говорит ему:
«С того дня, как возник ты предо мною в зеленой степной траве, я полюбил тебя, и полюбил навсегда».
Между тем «Арагорн просил Хранителей пока что держаться вместе. — Все на свете кончается, — сказал он, — однако же немного погодите: не все еще кончилось из того, в чем мы с вами были соучастниками…»
Он просит друзей дождаться, когда прорастет побег — отпрыск Древнейшего Валинорского Древа, залог мирского благоденствия и духовного блаженства.
И прозорливый Гэндальф говорит ему:
«Вот оно, твое нынешнее королевство, а станет оно несравненно больше. Третья Эпоха кончилась, наступают иные времена, и тебе суждено определить их начало, сохранив все, что можно сохранить… Все земли, какие ты видишь, и те.что лежат за ними, заселят люди, ибо настал черед их владычества, а Первенцы Времен рассеются, сгинут или уплывут».
Под Первенцами, как известно из истории, следует понимать первородные феодальные династии. Однако жестокий феодальный мир обречен — не будет потомков у фангорнских онтов, а эльфам придется уйти из Средиземья, оставив по себе воспоминания в другом мире, который тоже был миром Толкиена.