И впереди, и по обе руки простирались в тусклом свете неоглядные топи и хляби. Тяжелые испарения стелились над темными смрадными мочажинами. Их удушливое зловоние стояло в холодном воздухе. Далеко впереди, на юге, высились утесистые стены Мордора, словно черный вал грозовых туч над туманным морем».
Подобная символика пространства, объединяющая дороги и болота, горы и туманные дали, таит в себе важный духовно–нравственный смысл. Продвижение по зловещему Мордорскому краю становится медленным и на редкость тяжким. И краткое тому объяснение приводится в самом начале, когда герои только–только пускаются в долгое странствие:
«Безотрадные это были места, и продвигались они медленно и уныло. Верховой Фродо тоскливо оглядывал понурившихся друзей — даже Бродяжник казался мрачным и угрюмым».
Бродяжник — так обитатели Пригорья окрестили величайшего из Следопытов своего времени, как отзывался о нем Гэндальф. А звание Следопыта в мире Толкиена кое–что да значит: оно сродни титулу посвященного. Бродяжник–Следопыт подобен тому же Персивалю: он будто рожден, чтобы преодолевать всевозможные препятствия и невзгоды. Но порой и ему случается терпеть неудачи на тернистом пути странствий, а заодно с ним — и его спутникам. Так, например, в начале горного перехода им не удалось одолеть перевал: «Карадрас их сломал». Он встретил их снежным бураном и камнепадами, будто гора и впрямь обладала разумом и действовала по чьему–то злодейскому умыслу. Как замечает с горечью Гэндальф, враг далеко простер свою руку. Стоило, однако, путникам повернуть вспять, как, замечает Толкиен, все вокруг резко изменилось:
«Но гора, казалось, и сама успокоилась, как бы удовлетворенная отступлением пришельцев: начавшийся было камнепад иссяк, а тучи, закрывавшие перевал, рассеялись».
Но после тщетного штурма Карадраса братья по Кольцу готовятся спуститься в преисподнюю, в прямом и переносном смысле, — недра Мории. В этом зловещем месте обитают лишь призраки погибших гномов, пытавшихся отстоять в кровопролитной схватке с подземными чудовищами и орками добытые ими сокровища Подгорного царства:
«Дремал в глубинах грозный рок,
Но этого народ не знал -
Ковал оружие он впрок
И песни пел под кровлей скал.
Недвижный мрак крыла простер
Под грузным сводом древних гор,
И в их тени давным–давно
Зеркальное черным–черно;
Но опрокинут в бездну вод —
Короной звездной — небосвод
Как будто ждет он, словно встарь,
Когда проснется первый царь».
Впрочем, не всегда тяжек и тернист путь странников — порой он легок и приятен. Когда они входят в Кветлориэн, их окружают изумительные красоты и безмятежные островки покоя, пока что не тронутые грозной волной неумолимого океана времени. И путникам чудится, будто они попали в мир, которого уже давно нет, где все только еще готовится к пробуждению, в мир, которого еще ни разу не коснулась тень. Тут–то они и открыли для себя истинные loca amoena, благословенные земли, воспетые многими поэтами задолго до Толкиена. После долгого перехода путники «наконец увидели высокий фонтан, подсвеченный оливково–зелеными фонариками. За фонтаном, на самой вершине холма, рос особенно могучий ясень с матово–серебряной бархатистой корой и шелковой шелестящей золотой листвой…»
Путники взбираются на макушку чудо–дерева, олицетворяющего Axis mundi — Ось мира, соединяющую людей и небеса, или, в данном случае — эльфов с их богами. Затем Фродо попадает в овальный зал:
«…с изумрудным полом, лазоревым потолком и бирюзовыми стенами, зал казался драгоценным камнем, внутри которого застыло мгновение вечно длящейся волшебной жизни»
Среди этой возвышенной, в прямом и переносном смысле, обстановки возникает мир поистине сказочный, но легко уязвимый, обреченный на гибель после ухода эльфов в Серебристую Гавань. Мир этот словно из какой–то волшебной географии, о которой сохранились лишь ностальгические воспоминания. Так что география Толкиена тоже исполнена символики: деревья, цветы, леса, дороги и тропы, горы и ущелья — все это составляющие духовного мира, внутреннего красочного зрелища, которое захватывает читателя, увлекая его за собой, как если бы он и сам был неутомимым путешественником. И удача Толкиена как раз в том и заключается, что он обращает читателя в очарованного странника, непосредственного участника одного из самых невероятных путешествий–посвящений в истории литературы.
Толкиена вряд ли можно считать британцем по духу; любовь к водным просторам, особенно к морю, выдает в нем чистокровного англосакса, хотя он не был ни великим путешественником, ни мореплавателем. Но именно на морских просторах суждено снискать себе славу самому, пожалуй, значительному и знаменитому герою Толкиена — Эарендилу, получеловеку–полуэльфу, заслужившему прощение Валар за неблаговидные дела людей, из–за которых вce обитатели Средиземья оказались ввергнутыми в войну Великого Гнева, истинно священную войну против Моргота, всемирного Черного Врага.
Любовь к морю, озерам и рекам проходит через все творчество Толкиена, хотя наиболее ярко и определенно она выражена и обоснована в «Сильмариллионе», особенно в описании бога вод Ульмо, чье могущество «первое после Манве, главного Властителя, Владыки мира и Повелителя всех обитателей его».
Толкиен сразу обращает внимание на то, что Ульмо одинок, как одинока судьба самого автора, да и всей Великобритании. Одиночество даже являет собой одну из его сущностей:
«Он редко бывал на Совете Валар, ибо мысль его и без того могла объять всю Арду целиком, да и в крове ему не было никакой надобности»
Ульмо бестелесен, однако же в воинственном обличье своем он грозен, «точно громадный вал, готовый того и гляди обрушиться на берег; чело его венчает черный шлем, отороченный пеною морской и кольчужным воротом, искрящимся серебром». «Глас его гулок, подобен рокоту, исходящему из самой бездны океана, который лишь он один и созерцает».
Между тем, Ульмо отведена роль куда более важная, чем другим Валар:
«Любит он и эльфов, и людей и никогда не оставлял ни тех, ни других».
И все же Ульмо больше помогает советами эльфам; он же упреждает Тургона, дабы тот озаботился судьбой Гондолина. Ульмо олицетворяет спасение, грядущее с запада, откуда, если допустить подобную аналогию, пришло оно однажды для Западной Европы, в частности для Великобритании, во время двух мировых войн, чему Толкиен был непосредственным или косвенным свидетелем.
У Ульмо всегда под рукой огромные рога из белого перламутра, Улумури, и трубный их глас разносится повсюду, навевая воспоминания о былом. Говоря об Ульмо, нельзя не вспомнить знаменитую строку Бодлера:
«Свободный человек, всегда любить ты будешь море!..»
Толкиен при каждом удобном случае вспоминает море и музыку вод, которой внемлют и люди, и эльфы. Необоримый зов моря и ускорил исход эльфов из Средиземья. Тот же самый зов венчает и эпопею братьев по Кольцу.
Впрочем, Ульмо повелевает не только морем, но и озерами и реками, играя воистину всеобъемлющую роль в судьбе обитателей Арды.
«Ибо моря, озера, реки, источники и ручьи — все ему подвластно, и не случайно эльфы говорят, будто дух Ульмо струится в жилах мироздания»
Ульмо в некотором смысле управляет нервной системой Арды, через которую проходят все импульсы от земных раздражителей:
«Ему, сокрытому в глубинах вод, ведомы, однако, все нужды и горести Арды — от него–то про них и узнает великий Манве».
Ульмо своего рода единственный deus non otiosus — единственный истинно деятельный бог: он, не ведая покоя, вбирает в себя вести от всех водных источников, оказываясь, таким образом, самым близким к эльфам и людям среди богов. В 3–м томе «Властелина Колец» наследник древнейшего королевского рода Арагорн приносит своим сподвижникам благую весть о победе на воде. Не менее захватывает воображение и спуск братьев по Кольцу в лодках по широкому величавому Андуину, несущему свои_воды в Мордор (и в Минас–Тирит).
Так что не будет преувеличением сказать, что великая борьба во «Властелине Колец» разворачивается на фоне неоглядного водного пространства. Вода служит символом чистоты, радости и здоровья — если она струится по эльфийским землям. Но хрустальные источники вод могут в мгновение ока превратиться в затхлые болота, как это в недобрый час случилось с ручьями, реками и озерами Хоббитании. Впрочем, и в загрязнении хоббитанских водоемов Саруманом и его приспешниками есть нечто духовно–символическое: ведь по–латыни «загрязнение» означает засорение разума дурными видениями и мыслями. И коварство, и контр–посвящение через осквернение чистых водных источников есть одно из тяжких испытаний, через которое тоже нужно пройти. И первое, за что берутся четверо хоббитов по возвращении в родные края, — это очищение водных источников от занесенной скверны. То же самое и в зловещем Мордоре: Сэм с Фродо остерегаются пить тамошнюю воду, дабы не отравиться, памятуя о том, что даже мерзкие орки, не брезгующие никакой падалью, мрут от нее как мухи.
Одно из величайших странствий, о которых поведал нам Толкиен, — это поход нолдор на северно главе с Феанором. Поначалу это «великое переселение» напоминает об Исходе сынов Израилевых в Землю обетованную под водительством Моисея или о миграциях северных народов. Переселение это стало причиной немилости Валар, ввергшей Феанора в исступленную ярость: с этим он никак не мог примириться. И вот он, подобно Моисею, говорит:
«Останемся ли мы здесь сидеть сложа руки, чтобы засим обратиться в призраков и витать среди туманов, проливая напрасные слезы в остывшее море? Или же тронемся в путь и вновь обретем землю родную?.. Ну же! И да останутся в граде сем лишь слабые духом!»
Силясь поднять нолдор, он будто вторит Ницше:
«Какая славная цель зовет нас вперед, хоть путь к ней долог и тернист! Сорвите же с себя оковы нерешимости! Распрощайтесь с легкой долей! С бессильными распрощайтесь! И с благами прошлыми! Ибо все богатства обретем мы сызнова…»