[76]. Вдобавок к проработке действия и сценографии Толкин тщательно выверял датировку основной и побочных сюжетных линий: набрасывал и перерабатывал временные шкалы, высчитывал по картам расстояния, преодолеваемые пешком и верхом на коне. Чтобы определить длину шага хоббитов, он даже придумал для них особую систему «длинных мер». Короче говоря, рассказ о войне был запланирован с военной же точностью.
Вдобавок Толкин уже держал в уме материал для приложений и начал черновик «Похода к Эребору», который благодаря описанию встречи Гэндальфа с Торином в «Гарцующем пони» в Бри теснее связывал «Хоббита» с «Властелином колец». Примечательно, что, складывая по кусочкам сложную мозаику сюжетов, Толкин одновременно набрасывал подкрепляющие истории и дополнительные побочные линии. Впрочем, «Поход к Эребору» оказался слишком длинным для публикации и вышел только в 1980 году в рамках «Неоконченных сказаний».
Связи между многочисленными сюжетами критики удачно называют «сплетением», хотя этой путанице больше подойдет сравнение с узлом, клубком или, как у Шекспира, с «работой эльфов». В созданных автором связях путаются и герои, и читатели, но только из-за того, что и тем и другим приходится бороться с ними в самой гуще плодящихся повествований. Бросающаяся в глаза симметричность сюжета — Пиппин в Гондоре, Мерри в Рохане — всего лишь совпадение, она опровергается массой асимметричных материалов. У читателя возникает ощущение, что перед ним и героями стоят одинаковые трудности, и это тоже похоже на творчество Шекспира, где почти всё на странице и на сцене — частная точка зрения разных персонажей. «Властелин колец» отличается тем, что смущает даже самого автора, который находит путь не благодаря общему плану, давно заданной или знакомой структуре сюжета, но — цитируя «Короля Лира» — «видит на ощупь». Сэм, наделенный острым глазом критика, говорит в Лотлориэне, что как будто «попал внутрь песни», а когда вместе с Фродо доходит до Мордора и оказывается в затруднительном положении — что «очутился в истории». «В какую историю угодили мы?» — задается он вопросом. Ответ — в очень извилистую.
Во время осады Минас-Тирита происходит примечательная встреча Гэндальфа и предводителя назгулов. В одной из ранних версий волшебник преграждает путь Королю-колдуну и повторяет слова, ранее адресованные балрогу: «Ты не пройдешь…» Король хохочет, но тут кричит петух — «ничего не зная ни о колдовстве, ни о войне, он приветствовал утро, которое пришло далеко и высоко над тенями смерти. И словно в ответ, издалека донеслись иные звуки: яростно трубили большие рога с Севера. Наконец пришел Рохан». Толкин рассказывал, что это одна из сцен, которые сохранились у него в памяти после завершения книги и по-прежнему трогают его. На самом деле это очередная отсылка к Шекспиру — призрак отца Гамлета вздрагивает и уходит с пением петуха:
Он стал незрим при петушином крике.
Есть слух, что каждый год близ той поры,
Когда родился на земле спаситель,
Певец зари не молкнет до утра;
Тогда не смеют шелохнуться духи,
Целебны ночи, не разят планеты,
Безвредны феи, ведьмы не чаруют, —
Так благостно и свято это время[77].
Поющий петух занимал в английском фольклоре почетное место. В 1725 году любитель древностей Генри Борн отмечал: «Среди простонародья бытует представление, что во время крика петуха полночные духи покидают наши нижние пределы и отправляются в положенное им место». Борн видел в сюжете с поющим петухом и божественное утешение: под петушиный крик «был рожден Спаситель мира, и Силы небесные спустились провозгласить Благую весть, <…> а Ангелы Тьмы пришли в ужас и смятение и сразу же улетели». Следовательно, «Духи Тьмы, вечно помня о том роковом для них часе, пугаются и в страхе бегут, когда петух возвещает об этом». О таком веровании писал еще в IV веке римский христианский поэт Пруденций.
Толкин все еще полагал, что Минас-Моргул будет взят союзными силами Рохана, Гондора и следопытов и они пойдут в поход на Мордор. Теперь к ним должны были присоединиться эльфы Лотлориэна и энты. Они вызывают Саурона на бой, но тот отправляет прислужника со сплетенной из митриля кольчугой, принадлежащей Фродо, — доказательством, что хоббит схвачен, — и с крайне тяжелыми для Гондора и Рохана условиями заключения мира. Гэндальф понимает, что Саурон не мог вернуть себе Кольцо, и отвергает соглашение. Объединенное воинство попадает в мордорскую засаду, и в этот момент происходит уничтожение Кольца. Саурон повержен, но успевает в отместку взорвать палантир Ортанка в надежде убить Арагорна.
Наверное, Толкин почувствовал, что многоликая армия слишком напоминает о Битве пяти воинств в конце «Хоббита», а взрывающийся палантир — ненужная сенсация. В окончательной версии текста триумф Гондора и Рохана в битве при Пеленнорских полях оказывается смазан тем фактом, что Саурон остановлен, но не повержен и по-прежнему командует крупными силами. С военной точки зрения решение сойтись с его армией у Черных врат совершенно бессмысленно и обречено на неминуемое поражение, но это может отвлечь внимание Саурона и дать мизерную надежду, что Фродо преуспеет в своем антипоиске. Любая лобовая атака на Мордор выглядела бы излишне самонадеянной, поэтому в конце концов Толкин заменил ее отчаянным походом к Черным вратам.
Встреча Эовин с предводителем назгулов, Королем-колдуном Ангмара, тем временем развивалась по образцу противостояния Макбета с Макдуфом у Шекспира:
Макбет:
Я зачарован: жизнь мою не сломит
Рожденный женщиной.
Макдуф:
Разочаруйся,
И пусть тебе поведает тот ангел,
Которому служил ты, что Макдуф
Из чрева матери ножом исторгнут[78].
Короля-колдуна, разумеется, не может убить ни один муж. В первом варианте поединка Эовин срезала волосы, чтобы выдать себя за Дернхельма, но в последнюю минуту Толкин передумал и заставил ее картинно распустить длинные золотые локоны. В черновиках этой сцены начала проявляться и роль Мерри в победе: он ранит предводителя назгулов мечом, который носил с тех пор, как попал в засаду умертвий. Когда-то этот клинок был выкован именно для борьбы с Королем-колдуном, поэтому рана подрывает силы врага и делает его уязвимым для смертельного удара Эовин.
Мерри после схватки тяжело заболевает, но, «блуждая, полуслепой и едва в сознании», все же добирается до Минас-Тирита. Там его находит Пиппин, а потом лечит Арагорн. Спутники, расставшиеся после недолгой встречи в Изенгарде, снова вместе, побочные линии вплетаются в единую сюжетную нить. История в очередной раз набирает обороты.
Толкин добавляет предложения со ссылками на Ривенделл и формирование Братства Кольца, чтобы подчеркнуть роль Мерри в победе над предводителем назгулов и оправдать тем самым его включение в отряд. Он задумался и о том, как использовать Кольцо против Саурона — эти мысли изложены в одном из черновиков к главе «Последний совет», посвященной военному планированию. Кто-то могущественный — Арагорн, Элронд, Гэндальф — мог бы стать бессмертным Повелителем Кольца. Он правил бы умами, высасывал бы из всех и каждого силы и мысли. Саурон и его слуги не стали бы исключением: они поклонялись бы Повелителю Кольца как божеству. Саурон был бы повержен и истреблен, «но внемлите, вот он, Саурон…». В той же главе изначально присутствовал рассказ Гимли о Тропах Мертвых, но в итоге он был перемещен ближе к началу и превращен во внутренний монолог гнома, впоследствии отказывающегося говорить о пережитом. Наконец, объединенное войско Запада идет на встречу с Сауроном у Черных врат. Мерри и Пиппина сначала не берут в поход, но затем последний получает разрешение сопровождать обреченную армию.
Параллельно Фродо и Сэм продолжают до боли медленно идти через Мордор. Толкин твердо решил, что орки должны схватить Фродо, и еще в 1944 году набросал эту сцену. Митрильную кольчугу и другие вещи относят Саурону в Барад-Дур, а тот передает их своему парламентеру для переговоров у Черных врат. Эта важнейшая точка соединения сюжета с побочными линиями повествования представляла для Фродо и Сэма ужасную угрозу, но у Фродо должна была остаться возможность бежать и продолжить путь, и только спустя три года Толкин попытался выручить его из беды. В итоге писатель остановился на том, что орки начали ссориться по поводу захваченных вещей, подрались и перебили друг друга. И все это на глазах у Сэма, который нашел Фродо — и сделал это с помощью песни. Эту идею писатель почерпнул в одной из легенд о Ричарде Львиное Сердце, где короля берет в плен герцог Австрии. Менестрель Блондель пытается найти его и приходит к замку, где держат единственного заключенного. «Блондель сел прямо у окна замка… и запел на французском языке песню, которую они с королем Ричардом когда-то сочинили вместе. Король услышал ее и понял, что его менестрель рядом. Когда песня оборвалась на середине, он подхватил ее и допел».
Песни во «Властелине колец» выполняют много функций: они сопровождают путешественников и рассказывают об истории, они бывают жалобными элегиями и веселой бессмыслицей, они превращаются в оружие, как боевые гимны, и, как в данном случае, спасают погибающего.
Затем хоббиты спускаются на равнины Мордора и волей-неволей превращаются в исследователей этой похожей на ад страны. Толкин посмотрел на регион глазом реалиста, описал его географию и инфраструктуру и попутно уделил пристальное внимание датам, расстояниям, снабжению водой и провиантом. Земля тьмы благодаря этому не кажется плодом безумного воображения: в ней есть дороги и емкости с водой для перемещения отрядов, есть лагеря орков. По мере приближения к Роковой горе местность выглядит кошмарно осязаемой. Оттуда, однако, возврата нет: запасы пищи и воды подошли к концу.