На тот момент план Толкина заключался в том, что Фродо пойдет на Роковую гору в одиночку. Его будет преследовать Голлум, а Сэм, которому до этого Голлум подставил подножку, останется на склонах горы со сломанной ногой. Оказавшись в Огненных Палатах, Фродо не может завершить свою миссию. Голлум нападает на него и отбирает Кольцо, но тут появляется Сэм. Он борется с Голлумом, и оба падают в Роковую расселину. Дальше эта идея получила развитие. Саурон искушает Фродо, предлагая ему долю своей власти. Тот сначала в нерешительности «замирает между сопротивлением и согласием, а потом решает оставить Кольцо себе и стать „Королем королей“, сочинять „великие поэмы“ и петь „великие песни“, чтобы „расцвела вся земля“». Подоспевший Голлум рушит эту иллюзию. Вырывая Кольцо, он ломает Фродо палец и начинает победно скакать, но тут подкрадывается Сэм и сталкивает его с края пропасти. Потом Толкин подумал, что, может быть, Голлуму следует раскаяться и покончить с собой в огне вместе с Кольцом, — немного похоже на чудовище Виктора Франкенштейна, которое принесло себя в жертву в мерзлых пустошах. После этого, что странно, перед Фродо является призрак Кольца. «Здесь приходит конец всем нам», — шепчет он, но Фродо и Сэм бегут, их спасают орлы. Толкин несколько раз прорабатывал эту идею, упуская из виду важный момент: чтобы Голлум забрал Кольцо, он должен увидеть Фродо или хотя бы четко представлять, где хоббит находится. Тем не менее последовательность событий прояснилась, и после ряда пересмотров сцена оформилась окончательно[79].
Особенно существенным дополнением, включенным, видимо, в одну из последних редакций, можно считать то, что Фродо заявляет свои права на Кольцо. До этого писатель сосредоточивался на том, что Фродо просто не сможет выбросить Кольцо. Строка «Я не могу сделать то, для чего пришел» становится куда более зловещей: «Я не сделаю того, для чего пришел». Фродо не выполняет задачу не от усталости или неспособности действовать перед лицом чудовищных сил, а по собственной свободной воле, пусть ее и поколебало Кольцо[80].
Кольцо уничтожено, хоббиты спасены и воссоединяются в Минас-Тирите с шестью своими попутчиками, а Толкин даже на этом этапе продолжает обдумывать и пересматривать текст. Был вырезан трогательный момент, когда Гэндальф надевает на руку Фродо, по обеим сторонам от утраченного пальца, два изящных кольца из митриля. Некоторые давние вопросы были решены прямо. Эовин, например, все-таки выживает и выходит замуж за Фарамира. Арвен в новой версии оказалась обручена с Арагорном, и несколько сцен, посвященных его коронации в Гондоре, были написаны без особых колебаний и дальнейших пересмотров.
Но неясности оставались. «Что с Широм?» — все еще размышляет Толкин. Когда по дороге домой путникам встречается впавший в нищету Саруман, еще нет представления о масштабе произошедших там перемен — в лучшем случае намек на некие вредные проказы тамошних хоббитов. Встреча с Саруманом была выписана тщательно, с географическими подробностями и датами — здесь Толкин настроился на скрупулезную точность, а окончательную форму этот эпизод обретет лишь во втором печатном издании 1966 года.
Конец работы был не за горами, и, пока хоббиты шли домой из Ривенделла, Толкин быстро написал первый черновик об освобождении Шира. Многие аспекты этого варианта остались в итоговой версии — по крайней мере, до момента, когда четверых хоббитов загоняют в угол разбойники на ферме Коттона. Они с боем прорываются, и Фродо сразу наносит смертельный удар Шарки, а его товарищи убивают шестерых подельников и поднимают Шир. В первом черновике уже есть подробное описание первых шагов индустриализации, урбанизации и ненужной вырубки деревьев, но Праздничное дерево в Шире устояло, пусть и заброшено. Ярым поборником модернизации становится мельник Тед Сэндимен.
Затем Толкин передумал и посадил в Бэг Энде начальника по имени Шарки, хотя это еще не Саруман? Живший в доме хоббит-изменник Косимо (позже Лото) Саквилль-Бэггинс задушен. Фродо вызывает Шарки на дуэль и без особых усилий убивает его. Разбойники окончательно разбиты в битве при Байуотере. Потом последовательность событий стала обратной, а Шарки превратился в лицемерного Сарумана — в конце концов ему перерезает горло Змеиный Язык, что выглядит как подходящая месть. Можно сделать вывод, что Фродо в ранних черновиках совсем не такой, каким мы его знаем. Тот милосердный, не вынимающий меча хоббит, который в Мордоре отказался от любого применения оружия, появляется лишь к последним черновикам. Перо становится сильнее меча, и на заключительных страницах Фродо почти дописывает книгу Бильбо. Толкин примеряет разные заголовки и определяется с ними уже на стадии вычитки[81]. История завершена.
Как и в «Хоббите», сентиментальное изображение Шира в конце книги намеренно рушится, однако во «Властелине колец» эта «десентиментализация» гораздо грубее и обнажает безжалостную жестокость — пусть и с некой долей остроумия, когда писатель высмеивает ширрифов, бравую самоуверенность Мерри и Пиппина и сардоническую месть Сарумана.
Возвращение домой становится особенно безрадостным для Сэма, а ведь он в ходе романа страдает больше всех, наблюдая, как растет отрешенность Фродо. Это смелый авторский ход: нарисовать идиллию, которая будет жить в памяти в самые мрачные моменты повествования, а потом самым черствым образом ее погубить, разбить надежды и чаяния любимых героев. Усугубляет дело сознательный уход Гэндальфа от ответственности. Он загадочно замечает, что улаживать проблемы в Шире хоббиты должны самостоятельно, «для того их и готовили», а потом неожиданно отправляется повидаться с Томом Бомбадилом.
«Очищение Шира» в каком-то смысле отражает горечь победы, ощущавшуюся в Британии после Второй мировой. В Шире введены карточки, запрещены поездки без разрешения, действуют новые правила. В послевоенной Британии карточки, как уже упоминалось, отменят только в 1954 году. Дорога в Бэг Энд оказывается «одним из самых печальных мгновений их жизни»: Бэгшот-Роу превратили в каменоломню, Праздничное дерево срублено. «Это Мордор», — произносит Фродо. Зло не ограничено ни местом, ни человеком, ни группой: оно — пятно, загрязнение, яд, который может просочиться в хоббита точно так же, как может поразить волшебника.
На самый глубокий позор книга лишь намекает. Змеиный Язык, видимо, съел Лото Саквилль-Бэггинса, то есть хоббиты оказались не только порабощены тираном, но и сведены до уровня корма. Орки — каннибалы, тролли в «Хоббите» пожирают людей и гномов, ходят жуткие слухи про то, что Голлум крадет и поедает младенцев, — хоббит ест людей. Теперь оказывается, что и люди начали пожирать хоббитов, чтобы унизить противника, продемонстрировать абсолютную политическую власть.
Неудивительно, что Фродо слишком больно оставаться в Средиземье, и, цитируя философа Юджина Такера, ужас продолжающегося существования этого глубоко раненного и травмированного индивидуума «меньше связан с боязнью смерти и больше со страхом жизни». Таково незавидное положение Фродо в конце романа.
Последняя глава завершается открытым финалом, а потом историю добросовестно поддерживают приложения, постоянно расширяющие контексты. Этот акцент в виде метапрозы выразительно подтверждает интуитивную догадку Сэма: «Неужели великие сказания никогда не кончаются?» Фродо чуть не портит прощание, не пригласив Мерри и Пиппина, а Галадриэль в конце предстает носительницей третьего эльфийского кольца.
Фродо убил всех, кого любил: эльфов, Ривенделл, Галадриэль, Гэндальфа. Отрицать это невозможно. Его долгое наследие — поражение Волшебной страны. Последнее слово остается за Сэмом. Он дошел до самого края бессмертия и слышит, что ему пора домой. «Ну, вот я и вернулся!» — произносит он чудесно современную разговорную строфу этого писания. Шестьдесят лет глубоких размышлений выразились в паре слов. В этой короткой фразе — заявление о бытии и самосознании, о жизни в Средиземье, а не в бессмертных Землях эльфов за западными морями. Может быть, Толкин говорил те же слова Эдит (по крайней мере, про себя), вернувшись с мессы. Я причастился, соединился с бесконечной божьей милостью, а теперь возвращаюсь к заботам этого мира, и уже почти пора обедать…
Толкин прекрасно отдавал себе отчет в том, как он подходит к сочинительству. «Я давно перестал выдумывать... — писал он 14 января 1956 года. — Я жду, когда почувствую, что знаю, как оно было на самом деле. Или пока не напишется само собой». Его нерешительность по поводу сюжета — или, скорее, сюжетов, которые перед ним раскрываются, — его сомнения и колебания в отношении персонажей, погружения в несущественные подробности и отступления в косвенно связанные истории и отдельные нарративы отразились не только в этапах работы над «Властелином колец», но и на завершенной книге.
Как Толкин писал об «авторе» романа в предисловии к первому изданию, «Бильбо не был ни прилежным, ни последовательным рассказчиком, его изложение увлеченное и сбивчивое, иногда путаное». Многое в книге осталось необъясненным и неисследованным, и, как указывает критик Том Шиппи, в этом «плотность, избыточность и, следовательно, глубина» Средиземья. История полна других историй, найденных текстов, рассказов в рассказе, которые почти не помогают подтвердить истинность повествования.
В рассказах Бильбо сомневаются даже его собратья-хоббиты, но он тем не менее пишет мемуары. Гэндальф сообщает Фродо о прошлом Колец власти. Его слова подтверждены гравировкой на Кольце Всевластья и стихотворением, которое читатели уже встретили в качестве эпиграфа, то есть цитатой из источника, приведенного еще до начала нарратива. Фродо лжет соседям по Хоббитону о том, куда он собрался, и хоббиты затем путешествуют под прикрытием, согласно которому Фродо теперь сам пишет книгу. Свои истории есть у всех посещенных ими мест: Старого леса, дома Тома Бомбадила (его Толкин мог считать хижиной потерянных сказаний), Могильников, Тролличьей рощи. В Бри Барлиман Баттербур рассказывает о Страннике, и его история почти немедленно вступает в противоречие с письмом Гэндальфа. Арагорн делится собственными историями и поет песни древних времен. Гэндальф оставляет на Заверти почти невидимое и не поддающееся прочтению послание, понятное только одному Арагорну. Несколько тонких царапин на камне могут значить, что Гэндальф был здесь 3 октября, но, как признает Арагорн, «они могут обозначать нечто совершенно иное и не иметь никакого отношения к нам». Совет Элронда — целый праздник историй, и Гэндальф цитирует древний манускрипт, обнаруженный им в архивах Гондора. Шахты Мории пополняют копилку новыми историями, от небольшой загадки в виде надписи на Вратах до звонкой песни Гимли и воспоминаний Гэндальфа и Арагорна о том, как они путешествовали здесь раньше — правда, дорогу Гэндальф с тех пор забыл. Внутри шахт текстов еще больше: могила Балина и обрывочная Книга Мазарбул повествуют о попытке вновь заселить Морию.