Другими словами, в такой стране, как Британия, нет места необузданным энтам и подлинно дикой природе. Толкиновский экоактивизм какой угодно, только не прямолинейный. Это поле битвы, и борьба не угасает.
Некоторые из этих тонкостей сохранились в «Кольцах» и в «Хоббитах». Кинематографический Древень, озвученный Джоном Рис-Дэвисом, сыгравшим также роль Гимли, мягок, и полон сострадания, и уж точно не слишком тороплив. Очевидно при этом, что в нем можно разбудить большие страсти и нрав у него буйный. Энты разрушают Изенгард почти походя. Тем временем Лихолесье в «Неожиданном путешествии» Питер Джексон представляет в виде фантомного леса, искажающего реальность, превращающего ее в лабиринт небывалых, ветвящихся древесных стволов, изогнутых до совершенной путаницы, — настоящий кошмар дендрофоба.
Но больше всего интригует то, что в расширенное издание «Двух крепостей» Джексон включил некую версию Старого Вяза. Мерри и Пиппин просыпаются в Фангорне. Древень уже ушел по своим делам, и они остались одни — по крайней мере, им так кажется. Когда они пьют воду из реки под названием Энтова Купель, дерево обвивает их корнями вокруг лодыжек и запирает внутри себя. Вернувшийся Древень укоряет его, вызволяет хоббитов и предупреждает, что лес пробуждается и «в нем небезопасно». «Деревья выросли дикими и грозными, — продолжает он. — Сердца их отравлены гневом и черны. Сильна их ненависть. Они причинят вам вред, если только смогут». Это предупреждение напоминает слова Тома Бомбадила о том, что деревья в Старом лесу полны злобы и «ненависти к существам, которые свободно передвигаются по земле», а у Старого Вяза «сердце сгнило, зато сила была зелена». В этих пассажах хорошо заметны лютое отвращение деревьев к свободным живым существам, их склонность к грубому насилию и коварству, видны злоба и тлетворное влияние Старого Вяза.
Разумные деревья — это природа, последовательно превращенная в оружие скрытого (хуорны) и прямого (энты) нападения. Глубины лесов и рощ для Толкина не обязательно безмятежны. Недружелюбная среда из листьев и волшебной древесины вырабатывает собственные, иногда безжалостные законы и придерживается ценностей, которые следуют из мыслей «мрачных и странных». Леса существуют, но они непостижимы для народов Средиземья — именно это Толкин подразумевает под примитивным неологизмом tree-ish, «свойственный деревьям».
В этом отношении писатель далеко опередил свое время и созвучен современным защитникам природы в их восприятии прав деревьев, лесных пространств и лесного дела: нужно сосуществовать с растениями и понимать, что они сильно отличаются от других живых существ. Энты, может быть, уйдут, но в этих местах по-прежнему следует ступать осмотрительно. Сама почва там способна предать, флора вероломна, а лес скрывает в себе силу, он может пробудиться и вступить в войну.
Том Бомбадил знает о деревьях все, но он — невероятно сложная фигура. Противоречивых персонажей много, но среди них во всем Средиземье нет более двусмысленного, чем Бомбадил. «Очень странный герой», — говорил о нем сам Толкин.
Том — тайна с самого начала. Он был до возникновения «Властелина колец», он в буквальном смысле находится вне Средиземья — в записках писателя он «коренной житель этой земли» и тем самым «старейший», видевший первую каплю дождя и первый желудь. Он своего рода божество и существует в собственном игривом мире. Это почти Толкин, лукавый и противоречивый автор, который присутствует в сотворенном пространстве, размышляет над ним, радуется и приветствует свое творение легкомысленными песнями.
Том рассказывает о Старом лесе, делая акцент на Старом Вязе и недоброжелательности деревьев. Он совершенно невосприимчив к Кольцу Всевластья. Оно не просто на него не действует: он видит сквозь вуаль невидимости, когда Фродо ненадолго надевает артефакт на палец. Он дважды спасает хоббитов и оказывает им щедрое гостеприимство, рассеивает их кошмары, вооружает. Оружие, полученное Мерри от Бомбадила, оказывается решающим в победе над Королем-чародеем. Сэм вспоминает о Томе в логове Шелоб, когда кладет руку на меч из Могильников, Бомбадилу посвящено одно из последних воспоминаний Фродо перед уходом из Средиземья.
Невиллу Когхиллу, ученому-медиевалисту и переводчику Чосера, Толкин писал, что Том не будет объяснен. Он хотел оставить эту линию намеренно незакрытой, неподходящей к преданию о Кольце Всевластья, предполагая, что, парафразируя Шекспира, есть многое в Средиземье, что и не снилось летописцам, а также рассказчикам, творцам наследия и легендариумов. Этот персонаж не должен быть понят. По словам Златеники, на которой Бомбадил счастливо женат, все просто: «Он есть».
И все-таки самую узнаваемую черту Тома Бомбадила — пение — стоит рассмотреть подробнее. Он воспевает землю песнями-бессмыслицами, действующими как заклинание. Хоббиты тоже пели в пути, но песни Тома — заговоры, защищающие от зла, спасающие от Старого Вяза, рассеивающие умертвий. Его песни углубляют воздействие стихов и песен в целом, предупреждают читателя о важности этих элементов романа.
После Бомбадила тоже много поют и декламируют. Фродо с катастрофическими последствиями поет в «Гарцующем пони», Арагорн представляется стихотворением. Сэм поет о Гиль-Галаде, а Арагорн — о Тинувиэль. Гимли поет о Дварроуделве, Леголас — о Нимродели. В Лотлориэне Фродо и Сэм сочиняют песню про Гэндальфа. В Рохане нет книг, но песен много. Теоден объявляет, что даже их поражение «станут прославлять в песнях», а последняя вылазка из Хорнбурга станет гибелью, которая будет «достойна песни». Поет Древень. Даже Голлум поет, когда добирается до Мертвых топей. Сэм берет Кольцо из опасения, что песен больше не будет. Почти одновременно с этим Пиппин поет Денетору. Рохирримы распевают боевые песни на Пеленнорских полях и песней превозносят павших. Сэм поет, чтобы найти Фродо в Башне Кирит-Унгола. Наконец, гондорский менестрель воспевает Фродо, Сэма, Эовин и Фарамира.
Это лишь некоторые примеры из необычайно обширного перечня песен и стихов «Властелина колец». С их помощью герои прокладывают себе путь сквозь время и пространство, через историю и ландшафты. В Лотлориэне у Сэма возникает ощущение, будто он попал «внутрь песни», потому что наконец-то мелодия и место гармонируют друг с другом. Всадники Рохана идут в Гондор через горы по дороге, построенной в «древние времена, о которых не сохранилось даже песен», поэтому песня и время связаны между собой — песни становятся единицей измерения и подсчета. Можно сказать, что песни здесь — это соединительная ткань, позволяющая создать множество культурных слоев. Очень немногие литературные герои столько поют, если не брать собственно музыкальные произведения, например: «Оперу нищего» (1728) Джона Гея, детскую литературу (здесь примечателен «Винни Пух») и Шекспира. В лучшем случае у персонажей есть собственные напевы, чтобы придать территории свою идентичность, — и никто не делает это больше, чем Том Бомбадил.
Когда хоббиты по дороге из Шира встречают двух ужасающих врагов, пение Бомбадила расстраивает опасные планы. Он вооружает песней и своих гостей — рифмы должны быть наготове, как мечи, — встраивая их в многоголосье свободных народов Средиземья, чье пение — эхо божественных мелодий айнур из толкиновского мифа о сотворении мира из Великой Музыки.
Не считая рощ и лесов, ландшафты Средиземья в более общем смысле тоже представляют собой элемент борьбы. Фродо и Сэм лезут вверх по усеянному острыми камнями Эмин-Муилю, потом достигают предательски зыбких Мертвых топей. За ними остается отравленный пейзаж, наводящий на мысли об изрытых взрывами панорамах Великой войны и промышленных пустошах «Черной страны» вокруг Бирмингема. Последние изображены в духе соцреализма на картинах Эдвина Батлера Бейлисса (1871–1950): даже если Толкин не видел этих серо-черных, сырых фабричных пейзажей с режущими глаз дымящими трубами, он как минимум был с детства знаком с мрачным оригиналом.
Хоббиты становятся призраками в пепельном ландшафте, духами терзаемого войной готического прошлого. Земля «неизлечимо больна», и Сэму тошно в этой прогнившей местности. Отчасти Черные Всадники такие жуткие потому, что кажутся эманацией знакомых пейзажей Шира. С другой стороны, полученные Братством лотлориэнские плащи позволяют слиться с окружением. География ощущается и переживается. Как предполагает Брайан Роузбери, Толкин не просто описывает пейзажи, а прослеживает их эмоциональное воздействие на героев.
Враг приводит в действие в том числе и погоду. На Могильниках она непредсказуема, и хоббиты теряются в тумане. Саруман призывает бурю, метель и камнепад с вершины Карадраса, а также ливень в Хорнбурге, когда орки идут в атаку (в «Кольцах» это делает мизансцену битвы еще больше ошеломляющей). Чтобы прикрыть полчища Мордора, Саурон наводит на Гондор тьму. Аномалии, однако, не могут длиться вечно, и подувший с моря ветер рассеивает тень Мордора, а над затопленным Изенгардом поднимается радуга. Дождь бывает очищающим: Фродо проходит через него, чтобы попасть в Валинор, и вспоминает о дожде, который приснился ему в доме Тома Бомбадила. Надежда есть.
Итак, я описал, насколько глубоко конфликт пронизывает различные аспекты толкиновских произведений. Можно было бы ожидать, что теперь я перейду к рассмотрению положения Англии в 1940-х годах и завершу главу вопросами государственности и национальной идентичности. В конце концов, читатели никогда не устают от рассказов про английскость Толкина и про то, что Хоббитон — это уорикширская деревня времен алмазного юбилея королевы Виктории (1897), а «Очищение Шира» — повесть о послевоенном разрушении английских загородных пейзажей (хотя, если уж на то пошло, Толкин прямо это отрицал) и даже о том, что Том Бомбадил — это «гений места» сельской центральной Англии. Но вместо этого я, прежде чем приступить к последней главе книги, начну доказывать, что Толкин сегодня уже не сводится к ностальгии по ушедш