Здесь, в конце странствий Эриола, словно бы ощущается присутствие неприветливого, окутанного туманами мыса Холдернесс, в то время как море, неизменно противоречивое, отчасти утрачивает свой блеск и притягательность в его глазах – так же, как случилось и с Туором.
1918 год стал для Толкина тяжким испытанием. С наступлением нового года ему исполнилось двадцать шесть, он заметно окреп – а затем выздоровление замедлилось. Физподготовка по-прежнему совершенно его обессиливала, выглядел он слабым и изможденным. Два месяца спустя он слег с гриппом – и вынужден был пять дней соблюдать постельный режим; впрочем, это случилось до того, как во второй половине года в Европе разразилась чудовищная эпидемия «испанки» и унесла миллионы жизней.
Но в марте военврачи Хамберского гарнизона решили, что лечиться Толкину уже хватит. Королевский оборонительный корпус постепенно сворачивали, так что во вторник, 19 марта, Толкина отправили обратно в 3-й батальон Ланкаширских фузилёров в Тёртл-Бридж, чтобы он там окончательно «окреп». Он воссоединился с Эдит, и 10 апреля его снова признали бое способным. И, к вящему отчаянию Эдит, снова перевели в Кэннок-Чейз, в Стаффордшир, в 13-й батальон Ланкаширских фузилёров.
Военное министерство старалось поставить под ружье всех пригодных к службе. Немцы начали давно ожидавшееся Весеннее наступление 21 марта, задействовав огромные силы, высвободившееся на Восточном фронте, когда большевики вывели Россию из войны. Германия сделала свою последнюю ставку – прежде чем в ряды союзников вольются массированные подкрепления американских войск. На какое-то время могло показаться, что игральные кости выпали чрезвычайно удачно.
Войска немцев, отошедшие с позиций на Сомме в 1917 году, теперь хлынули через линии британских укреплений. Однополчане Толкина из 11-го батальона Ланкаширских фузилёров были среди тех, кого этот сокрушительный поток оттеснил назад: 26 марта, после шестнадцатимильного отступления с огромными потерями, они заняли прежнюю передовую линию на Сомме, где стояли в самом начале грандиозной битвы 1916 года. А это был только первый из пяти мощных немецких ударов.
Какими бы ни были планы военного министерства в отношении Толкина, первоначально его отправили в Пенкриджский лагерь – отдельную часть лагеря Рагли, на хребте к востоку от речушки Шер, где он проходил подготовку перед отправкой во Францию. Здесь голую пустошь немного оживляли зеленые насаждения, так что этой весной на Чейзе оказалось более терпимо, нежели когда Толкин впервые прибыл сюда в конце 1915 года. Позже его переместили в Броктонский лагерь на другом берегу речки.
Возвращение в Стаффордшир ознаменовало начало относительно счастливой передышки. Дженни Гроув и Эдит с маленьким Джоном сняли жилье – удобный и просторный дом под названием Джипси-Грин в Теддсли-Хей, поместье у западного подножия Чейза, и Толкин смог поселиться с ними вместе. После долгого перерыва он снова достал свои альбомы для эскизов и зарисовал дом, а также и несколько сцен семейной жизни. В своем номском лексиконе, где он набрасывал идеи для новых «Утраченных сказаний» в течение 1918 года, Джипси-Грин [буквально: Цыганская лужайка] следом за Уориком, Грейт-Хейвудом, Оксфордом и Уитернси вошла в топографию Одинокого острова как Фладвет Амрод, или Лужайка Кочевников, «место на Тол Эретрине, где Эриол жил некоторое время, близ Тавробеля». Летом совместные с Кристофером Уайзменом труды по подготовке к публикации поэтического наследия Дж. Б. Смита увенчались успехом: в издательстве «Эрскин Макдональд» вышел небольшой сборник стихотворений под названием «Весенняя жатва».
Но идиллия в Джипси-Грине, уж какая ни была, закончилась 29 июня: Толкин заболел гастритом в Броктонском лагере. Его отправили обратно в Бруклендский госпиталь в Халле, а по выздоровлении могли распределить куда-нибудь поблизости от Тёртл-Бриджа. «Думается мне, ты на всю жизнь отдохнул – учитывая, сколько времени ты провел в постели, с тех пор как вернулся из Франции почти два года назад», – поддразнивала мужа Эдит. Но она и сама чувствовала себя неважно – и снова переезжать отказалась. За два года, с тех пор как весной 1915 года Эдит уехала из Уорика, они с Дженни перебирались с одной съемной квартиры на другую двадцать два раза – и «горемычная, неприкаянная, бездомная жизнь» ей порядком надоела. Но скитания еще не закончились: сам Толкин, оглядываясь назад на период между рождением Джона и до 1925 года, вспоминал эту пору как «бесконечную череду кочевнических переездов из дома в дом, с квартиры на квартиру, которые оказывались просто ужасными – или хуже того: порою и просто никакого жилья не находилось!». Но решение потерявшей терпение Эдит остаться в Джипси-Грине оказалось весьма своевременным: остаток войны ее муж провел в госпитале.
Приступ гастрита, приключившийся с Толкином в 1918 году, вероятно, спас ему жизнь точно так же, как прежде – окопная лихорадка. Яростные «рывки» на Западном фронте нанесли тяжелый урон. Ряды воюющих редели и, невзирая на прибытие американцев, до победы было еще далеко. 26 июля, в пятницу, Толкин получил приказ на следующий же день отплыть в Булонь, чтобы воссоединиться со своим батальоном во Франции. Но едва приказ на посадку был отдан, как его тут же и отменили. Бюрократ из военного министерства не принял во внимание то, что лейтенант Толкин находился в госпитале, равно как и то, что его воинское подразделение фактически прекратило существование.
Немцы оттеснили 11-й батальон Ланкаширских фузилёров через все поле боя на старые позиции; после этого он был сразу же снова переброшен под Ипр – и как раз угодил под удар второго немецкого наступления 1918 года, 9 апреля. Невзирая на тяжелые потери, 25 апреля фузилёров бросили на штурм высоты Кеммель (на следующий день после того, как немцы уничтожили обороняющееся подразделение – 3-й батальон «Солфордских приятелей», в котором некогда воевал Дж. Б. Смит), но эта попытка успехом не увенчалась. Затем батальон был передислоцирован вглубь незнакомой территории во французском секторе укреплений на реке Эне. 27 мая на его позиции пришелся главный удар одного из самых яростных артобстрелов войны и третье немецкое наступление 1918 года. Бои длились два дня; Ланкаширские фузилёры вынуждены были отойти – и, закрепившись на очередном рубеже, оказали отчаянное сопротивление, прикрывая отступление остальных частей 74-й бригады. Более о них ничего не слышали. От батальона, в котором ранее сражался Толкин, уцелели только шестнадцать человек, остававшихся в резерве (во главе с майором Родни Безиком, который сражался вместе с Толкином за траншею «Регина»). 11-й батальон Ланкаширских фузилёров был официально расформирован в августе.
В Бруклендском госпитале Толкин продолжил трудиться над своей мифологией, разрабатывая квенья и голдогрин. Он освежил в памяти испанский и итальянский языки, а когда западные союзники фактически поддержали белогвардейцев в их борьбе против большевиков – начал учить русский. Но обязанности военной службы любого рода Толкину были не по силам. Всякий прием пищи вызывал боли и желудочные расстройства. Он похудел на два стоуна и снова набирал их медленно, с большим трудом. Медкомиссия Хамберского гарнизона постановила, что он вне опасности и теперь нуждается разве что в небольшом отдыхе; но военное министерство покончило с практикой отправлять офицеров выздоравливать домой, решив, что они просто не стараются поправиться.
Судьба спасла Толкина от участия в боевых действиях и на последний, переломный период. Массированные наступления Германии в 1918 году не решили исход войны в пользу кайзера. Теперь ситуация радикально поменялась – американские силы все прибывали, а «испанка» выкашивала голодающие немецкие войска. Очень скоро армада танков молниеносным ударом отвоевала Сомму – и продолжила наступление. Великая война стремительно заканчивалась.
В военном министерстве наконец-то осознали толкиновскую непреходящую проблему со здоровьем, или, скорее, потребность в людских ресурсах уже не стояла столь остро. При всей бюрократической волоките обязательства, налагаемые службой, расторгались на удивление быстро. В начале октября Толкину разрешили запросить новое министерство труда Ллойд Джорджа, нельзя ли ему подыскать себе гражданскую работу. Он более не был приписан к 3-му батальону Ланкаширских фузилёров.
11 октября Толкина выписали из Бруклендского госпиталя и отправили через всю северную Англию в Блэкпул, в санаторий «Савой».
Толкин уже достаточно поправился, чтобы принять участие в официальном итальянском обеде вместе с несколькими офицерами, в том числе двумя carabinieri, в воскресенье 13 октября. На следующий день медицинская комиссия признала его не годным ни к какой военной службе – но вполне годным к кабинетной работе. После чего из госпиталя его тут же выписали.
Великая война закончилась 11 ноября: на улицах Британии ликовали и радовались, а на «ничейной земле» царила «непривычная тишина». Толкин, который предпочел оставаться на службе в рядах Британской армии вплоть до демобилизации, после Дня перемирия попросил о направлении в Оксфорд «с целью завершения образования». Подобно столь многим, кто вновь оказался хозяином своей собственной судьбы после долгого перерыва, он тотчас же вернулся туда, где некогда был свободным человеком. До того как Толкин завербовался в армию, он мечтал о научной карьере, и ничто (уж конечно, не неопубликованная, неоконченная, дотошно прорабатываемая мифология) не заставило его передумать. Он поискал работу, ничего не нашел, но вот наконец его бывший наставник Уильям Крейги, обучавший его древнеисландскому, один из редакторов «Оксфордского словаря английского языка», предложил ему место помощника лексикографа. С точки зрения издателей словаря, Толкин мог считаться ценным приобретением, а для безработного солдата перед лицом будущего, которое никогда еще не казалось настолько неопределенным, это был грандиозный прорыв (о чем Толкин вспоминал с благодарностью в своем прощальном обращении сорок один год спустя, на исходе срока пребывания в должности Мертоновского профессора английского языка и литературы). Спустя какое-то время один из «старых эдвардианцев» в Оксфорде сообщил в школьную «Хронику»: «Мы счастливы, что Толкин по-прежнему с нами, – кроме того, до нас доходят слухи о словаре, рядом с которым все предыдущие словари будут все равно что жалкие глоссарии, и мы уже дрожим в предвкушении».