Недруги анархистов, в особенности левые, часто упрекают их в «индивидуализме». Марксисты, начиная с Маркса и Энгельса, говорят об этом с того момента, как стали марксистами. В Соединённых Штатах это никоим образом не помогло получить анархистам одобрение масс – хотя американцы и гордятся своим индивидуализмом, однако, как отмечает Джеймс Скотт: «Вопреки созданному ими самими образу нации несгибаемых индивидуалистов, американцы являются одними из самых унифицированных и управляемых людей в мире»1. В действительности практически забытая традиция (в основном американского) анархо-индивидуализма, берущая своё начало в 1820-е годы2, всё же существует. Она породила несколько выдающихся личностей и несколько запоминающихся текстов. Но на сегодняшний день она не имеет ничего общего ни с анархизмом (как утверждают марксисты), ни с постлевым анархизмом (как утверждают левые анархисты)3. Подобно Максу Штирнеру, в конечном счёте повлиявшему на некоторых из них, ранние американские анархо-индивидуалисты не были либералами, поборниками свободного рынка4. Бенджамин Такер, самый выдающийся из этих индивидуалистов, называл себя социалистом5.
Напротив, если они и не были настоящими коммунистами, то весьма часто были коммунитаристами. Американские утописты основали множество идейных общин, в основном в 1820-1860-е годы6. Некоторые носили ярко выраженный индивидуалистический характер или считали себя такими. В 1840-е годы до 100 000 «ассоцианистов», как они себя называли, жили в коммунах, основанных на идеях Фурье7. Вскоре большинство из этих коммун потерпело крах. Самыми упорными обычно были религиозные объединения8. В 1949 году Джордж Вудкок посетил колонию духоборов в Канаде. Это были русские сектанты, которых Толстой и Кропоткин считали «достойными восхищения крестьянскими радикалами – природными анархистами». Кропоткин действительно организовал их эмиграцию в Канаду9. Помимо этого они были пацифистами и нудистами, беспрекословно подчинявшимися человеку, называвшему себя «Архангелом Михаилом». Десять лет спустя, после визита Вудкока они исчезли10.
Всякий анархизм, с презрением относящийся к индивиду, – ни в коей мере анархизмом не является. Индивидуальность, заложенная в каждом человеке, – это единственная возможная точка отсчёта для социальных революционеров11. Французский анархист Пьер Шардон, общепризнанный индивидуалист, писал «Мы без устали будем повторять: то, что отделяет анархизм от всех интеллектуальных обобщений, от всех социальных систем, и составляет его собственную суть – это индивидуализм»12. Современный израильский анархист Ури Гордон обращается к «индивидуалистским аспектам анархизма, существующим во всех его формах»13. Даже крайний сторонник анархо-лефтистской организации, Александр Скирда, пишет, что анархизм всегда «рассматривал особенности личности как точку старта и финиша своего революционного проекта»14.
Но если анархизм по своей природе индивидуалистический, то он же и самый общественный из всех вариантов политической философии. Отсюда бакунинское высказывание: человек – «самое индивидуальное и самое социальное из всех существ»15. Анархизм выступает за общество, в котором индивиды преуспевают сообща. Они не будут преуспевать, по отдельности или вместе, в условиях неравенства, иерархии, бюрократии и институционального насилия. Анархисты предпочитают сотрудничество, а не соперничество. Им нравятся такие социальные практики, как свободные ассоциации, солидарность, взаимопомощь и прямое действие. Они призывают к радикальной децентрализации16. Индивиды обнаруживают в других индивидах, членах общества, высшую стадию выражения своих собственных индивидуальностей17. Даже такой крайний анархо-индивидуалист, как Бенджамин Такер, мог написать: «Анархисты не отрицают, что общество есть реально существующий организм; напротив, они на этом настаивают. Следовательно, у них нет намерения или желания уничтожить его»18.
Что есть классовая политика, если не политика собственных интересов? Жертвенность контрреволюционна19. Люди могут разделять между собой интересы только тогда, когда у каждого из них есть собственные интересы и желание их продвигать. Для анархистов обращение к интересу значит обращение к принципу: «Давно пришло время радикалам избавиться от своего страха перед индивидуальностью и эгоизмом и понять, что только у личностей, желающих отбросить свои малодушные колебания и готовых добиваться того, чего они хотят, есть шанс побороть социальный порядок»20. Даже Бакунин в период, когда он считал себя социалистом, писал, что социалист «от чистого республиканца… отличается своим искренним и человечным эгоизмом, живя открыто и без громких фраз для самого себя»21.
Анархисты, таким образом, не против «организации» – поскольку, как правило, они не против общества, – на самом деле они нередко рассматривают себя как защитников общества от государства. Они лишь против огосударствленного общества, не потому что оно общество, а потому, что оно находится внутри государства. У каждого общества есть свой образ жизни, свои традиционные жизненные уклады, порождающие закономерные ожидания, и определённая степень взаимного доверия. Это не является предметом спора среди анархистов об «организации», хотя именно так утверждают левые. Споры идут не об общественной организации утопии будущего, но о желательности анархических организаций сейчас: нужны ли мелкие группки с напыщенными названиями, с членскими взносами и официальными платформами, обычно с нечитабельными публикациями и своим бюрократическим аппаратом, пусть и небольшим22. Высока и текучесть их членов. Североамериканские анархо-левые с большим пафосом основали несколько таких организаций в конце XX века. Все они развалились в силу идеологических противоречий, личных конфликтов, расколов и исключений из состава, а также незначительного и всё время сокращающегося членства. Они исчезли в течение нескольких лет. Все эти организации подтверждают аргумент Роберта Михельса о том, что даже синдикалисты и анархисты, будучи организованными, в той же мере, что и любая марксистская партия, подвержены действию железного закона олигархии23.
Вопреки мнению Александра Скирды, не все классические анархисты были сторонниками организаций. В конце концов, многие из них не становились членами организаций анархистов, даже если такие организации были для них доступны. Сложно найти более ортодоксального анархиста, чем Луиджи Галлеани. И тем не менее в 1925 году он писал: «Сдержанно, но твёрдо мы оппонируем тем анархистам, кто называет себя организационистами, хотят ли они политически организовать анархистскую партию, желают ли они усилить такую партию, основывая её на базе уже существующих рабочих организаций или тех, которые они сами хотят организовать как более соответствующие их целям»24.
Спорны также и аргументы об исторической роли анархистских организаций. Поистине безумным среди них остаётся утверждение, что вся история анархизма – это история организаций анархистов25. Если бы это было так, то стало бы объяснением провала анархистов. На более рациональном уровне анархисты с жаром дискутировали о роли испанских анархистских организаций – CNT (федерации профсоюзов) и FAI (чисто анархистских активистов)[11] – в Испанской революции 1936 года. Лидеры CNT/FAI действительно входили в состав правительств республиканской Испании и Каталонии. Гарсиа Оливер, известный активист CNT и бывший террорист, был министром юстиции. Он возглавил национальную полицию и концентрационные лагеря для политических заключённых26. Не только некоторые позднейшие анархисты, такие как Вернон Ричардс и Стюарт Кристи27, но также и несколько академических учёных-историков28 отстаивали мысль о том, что поддерживаемые Советским Союзом коммунисты задушили социальную революцию в Испании во имя победы в войне – которую они проиграли – а аппаратчики CNT/FAI им в этом не противодействовали. Члены правительственного кабинета из CNT/FAI, оказавшиеся в эмиграции после того, как республиканское правительство проиграло войну, продолжали приносить извинения за своё крайне неанархическое поведение будучи уже в пожилом возрасте, даже в 1980 году29.
Организационный вопрос впервые обратил на себя внимание более современных североамериканских анархистов (ранее никогда не объединённых в общенациональную организацию), когда Фреди Перлман перевёл и издал книгу «Об организации» Жака Каматта и Джанни Коллу30. Каматт происходит из бордигистской, лево-марксистской среды. Он является ветераном крайне левых организаций: французы называли их «групускулы». Это слово может напомнить читателю о «пустулах». Тогда же Каматт и Коллу разоблачали эти организации как «банды» и «сборища» по своей сути. Я не включаю сюда это эссе, так как оно слишком длинное; в основном оно посвящено узким темам и вопросам своего времени, а его авторы никогда не были анархистами. Вместо этого я начну с «Тезисов о разрастании эгократов» Фреди Перлмана, проникающих в суть Каматта с анархистской точки зрения. Перлман был одним из важнейших источников вдохновения для постклассических анархистов вплоть до своей безвременной кончины в 1985 году31.
Место Мюррея Букчина в современном анархизме по меньшей мере неоднозначное. Он последовательно успел побывать сталинистом, троцкистом, леворадикальным марксистом, а с 1960-х годов – открыто признавал себя анархистом, хотя в этот период таких открыто признанных анархистов было немного. Он не сумел оказать влияния на «новых левых». Позднее он участвовал в экологическом движении, однако его «Социальная экология» не привлекла к себе внимания. После 1980 года он отошёл от анархистского движения