В анархистской среде отношение к левой идеологии было двояким. Один подход, одобрявшийся Кропоткиным и даже Бенджамином Такером, состоит в том, что анархизм рассматривается как левое крыло социализма1. Второй же утверждает, что анархизм отличен от социализма2. Данный взгляд – что анархизм не является социализмом, а левая политика не революционна – я сам разделяю с тех пор, как стал анархистом3. Это не какая-то новая ересь декадентствующих анархистов. Этот подход появился ещё 1840-х годах во Франции4. В 1966 году два академических учёных – составителей антологии анархизма – услужливо написали, что «нам сослужит хорошую услугу, если мы поскорее откажемся от мнения, будто анархизм – это только аванпосты на передовых рубежах социализма»5. Нет особой необходимости давать здесь определение левой идеологии. Левизна – это не столько болезнь, сколько совокупность симптомов. К левым относят в основном по самоопределению6. Они разделяют, в той или иной степени и сочетаниях, такие черты, как стремление к организации, возвеличивание рабочего класса, феминизм, технофилия, морализм, авторитаризм и фанатизм. Двадцать лет назад я полагал, что анархо-левизна находится в упадке, по крайней мере, в Соединённых Штатах. Однако теперь мне приходится согласиться с высказыванием: «То, что выглядит как анархистская политическая сцена в США, остаётся под властью левой идеологии, старающейся свести бунтарскую неуправляемость и разнообразие анархических идей и практик до всего лишь придатка к поклонению демократии, политике идентичности и другим формам социального группового мышления»7. Тем не менее здесь прав Джон Зерзан: «Сегодня оппозиция или анархистская, или несуществующая. Таково самое минимальное обоснование в борьбе против всепоглощающей тотальности»8.
Одной из тем, где анархо-левизна предаёт свои анархистские обещания, является вопрос насилия. Насилие – это не определение и не характерная черта анархизма. Оно никогда не было превалирующей формой анархистского действия. В некоторые эпохи и в некоторых регионах не было или почти не было насильственных действий со стороны анархистов. Но отрицать историю смысла ещё меньше, чем превозносить её. Иногда она бывала славной. Это признаёт большинство левых. Но чем дальше от них это насилие отстоит в пространстве и во времени, тем для них лучше. Если же оно оказывается слишком близко к ним, то они, присоединяясь к политикам и журналистам, называют его «терроризмом»9. Левые доходят до того, что даже обвиняют анархистский «Чёрный блок» в полицейском насилии против левых митингов и маршей10. Они боятся за своё право белого среднего класса на вежливое несогласие11. Левый – это социал-реформист или социал-революци-онер, сознательно или несознательно желающий получить работу в органах власти. Также: «Марксизм – это профессор, желающий управлять; тем самым он является законнорождённым отпрыском Карла Маркса»12.
Многие другие тексты, вошедшие в эту книгу, критикуют различные аспекты левизны. В этом же разделе помещены те, которые обращаются к левым напрямую.
Лоуренс Джэрак. Левизна: Вводный курс (пер. с англ. В. Садовского 110: Jarach L. Leftism 101 ⁄⁄ Uncivilized: The Best of Green Anarchy. [Eugene, Oregon]: Green Anarchy Press, 2012. P 92–9913).
Вольфи Ландштрайхер. От политики к жизни: Освобождая анархию от левацкого бремени (пер. с англ. В. Садовского по: Landstreicher W. From Politics to Life: Ridding Anarchy of the Leftist Millstone // Anarchy: Ajournai of Desire Armed. No. 54. Winter 2002–2003. P. 47–51).
Джон Зерзан. Левые? Спасибо, но нет! (пер. с англ. В. Садовского по: Zerzan J. The Left? No Thanks! // Anarchy: Ajournai of Desire Armed. No. 67. Spring – Summer 2009. P. 65–66).
Левизна: Вводный курсЛоуренс Джэрак
Что такое левизна?
Для большинства это означает некую форму социализма, несмотря на тот факт, что есть множество левых, вовсе не оппонирующих капитализму (так же как и не все социалисты – противники капитализма, что ясно видно из реальной истории социализма). На этот счёт можно привести ещё множество аргументов, но давайте постараемся не усложнять, и допустим, что эти два термина являются синонимами. Однако, как это бывает с большинством самых туманных терминов, проще дать список их характеристик, чем определение. Левизна заключает в себе множество разнородных идей, стратегий и тактик; существуют ли в таком случае общие тенденции, объединяющие всех левых, несмотря некоторые очевидные различия? Чтобы приступить к поискам ответа на этот вопрос, необходимо исследовать философские корни того, что в широком смысле можно назвать социализмом.
Либерализм, Гуманизм и Республиканизм – это политические и философские учения, происходящие из европейской традиции Нового времени (появившейся примерно в период Возрождения). Не удаляясь в детали, следует отметить, что приверженцы этих трёх учений (в особенности либерализма) предполагают существование идеального индивида, мужчины, владеющего собственностью, целиком рационального (или, по крайней мере, потенциально рационального) в своих поступках. Этот идеализированный индивид противостоит властному произволу экономической и политической систем монархизма и феодализма, а равно и духовной власти Католической Церкви. Все три эти учения (ЛГР) предполагают способность каждого человека (мужчины) посредством образования и упорного труда преуспеть на свободном рынке (товаров и идей). Конкуренция превалирует в этосе всех трёх учений.
Сторонники ЛГР настаивают, что эти философии нового времени – в сравнении с монархизмом, элитизмом и феодализмом – являются достижениями на пути к свободе человека. Они верят, что достижению того, что они называют «Высшим благом», скорее поспособствует следование и распространение философии, которая по крайней мере предлагает каждому возможность хоть как-то управлять свей жизнью в таких областях, как образование, экономическое процветание или политические взаимодействия. Конечными целями ЛГР является устранение экономической нужды и интеллектуальной ⁄духовной нищеты посредством распространения идеи более демократического правления. Всё это они продвигают под вывеской Справедливости, а Государство рассматривают как её абсолютного гаранта.
Эти три философии оказали существенное влияние на социализм как современное движение. Подобно приверженцам ЛГР, левые озабочены экономической и социальной несправедливостью и противостоят ей. Все они предлагают смягчение социальных зол посредством активного вмешательства или благотворительности, будь они под покровительством государства, НГО или иных официальных организаций. Совсем немногие из предлагаемых решений или временных мер предлагают (или даже допускают) самоорганизацию тех, кто напрямую страдает от этих зол. Повышение благосостояния, программы позитивной дискриминации, психиатрические лечебницы, услуги по реабилитации наркоманов и т. д. – всё это примеры всевозможных попыток что-то сделать с социальными проблемами. Учитывая предпосылки этих накладывающихся друг на друга философий и их практические системы взглядов, эти меры создают видимость, что являются результатами разума и знаний, соединёнными с эмпатией и желанием помочь людям. Сотрудничество ради Высшего блага выглядит более благотворным для человечества, нежели индивидуальное соперничество. Однако социализм также принимает существование конкуренции как должное. И либералы, и социалисты верят, что люди по природе не могут ладить друг с другом, и поэтому им необходимо дать образование и побуждать к сотрудничеству. Когда же все такие попытки терпят крах, Государство всегда может навязать это силой.
Умеренные, радикальные и крайне левые взгляды
Несмотря на то что существует множество наложений и смешений, препятствующих появлению настоящих дискретных границ, я надеюсь, что описание этих различных проявлений левой идеологии будет способом выявить её определённые характерные черты.
В вопросах стратегии и тактики умеренные левые полагают, что положение может быть улучшено работой внутри существующих структур и институтов. Будучи явными реформистами, умеренные левые способствуют легальным, ненасильственным и осторожным поверхностным переменам статус-кво, в конечном счёте, надеясь на установление социализма законодательным путём. Та демократия, которую они так отстаивают, является буржуазной: один человек, один голос, правление большинства.
Радикальные левые ратуют за смешение легальных и нелегальных тактик, в зависимости от того, что в текущий момент имеет большие шансы на успех, но, в конечном счёте, они хотят официального утверждения некоторых должным образом оформленных правовых институтов (в особенности когда им нужно придать большинству правил законную силу). Они прагматичны, надеются на мирные перемены, но готовы сражаться, если считают это необходимым. Отстаиваемая ими демократия более пролетарская: их не заботят процессы любых выборов, лишь бы в выигрыше не оказывались боссы и мейнстримные политики.
Крайние левые – это аморальные прагматики, их стратегическая ориентация может быть также названа оппортунистической. Они категорически грубы, откровенно желают разрушения существующих институтов (часто включая в их число и Государство) и хотят переделать их так, чтобы самим писать законы и принуждать к их выполнению. Куда больше чем остальные они готовы прибегать к силе для осуществления своих целей. Демократия, которую они отстаивают, как правило, основана на принципе Партии.
Все левые признают за рабочим привилегированный статус как за рабочим-производителем, то есть в рамках категории, существующей лишь в сфере экономики. Умеренные левые выступают за права рабочих (на забастовки, на охрану и безопасность своего труда, на честные и справедливые контракты), пытаясь смягчить наиболее явные злоупотребления начальства при помощи реформ и внедрения прогрессивного законодательства. Они хотят, чтобы капитализм был организован по принципу «люди превыше доходов» (как гласит этот затасканный лозунг), игнорируя внутреннюю логику и историю капитализма. Умеренные левые агитируют за социально ответственное инвестирование и желают более справедливого распределения богатств; общественного благосостояния в форме столь настойчиво навязываемой «страховочной сетки»[14] и личного благосостояния в форме более высоких зарплат и повышенного налогообложения корпораций и богачей. Они хотят уравновесить права собственности и труда.
Радикальные левые поддерживают рабочих за счёт их боссов. По мнению леворадикала, рабочие всегда правы. Они стремятся поменять правовые структуры так, чтобы они отражали этот фаворитизм, что, как предполагается, способно компенсировать предыдущую историю эксплуатации. Перераспределение состояний в представлении радикальных левых основано на более высоких зарплатах и увеличении налогообложения корпораций и богачей, которое должно будет включать в себя и избирательную экспроприацию/национализацию (с компенсацией или без неё) различных ресурсов (к примеру, банков и полезных ископаемых).
Крайние левые предлагают тотальную экспроприацию – без компенсаций – класса капиталистов, не только ради исправления зол экономической эксплуатации, но также с целью отстранить капиталистов как класс от политической власти. В какой-то момент рабочие будут как минимум номинально руководить принятием экономических и политических решений (хотя обычно при посредничестве вождей Партии).
Во взглядах левых государство предстаёт как непрерывная неопределённость. Большинству ясно, что роль государства состоит в содействии целям любого класса, который правит в тот или иной период; более того, все они признают, что правящий класс всегда оставляет за собой право на монополию на законное использование силы и насилия для упрочнения своего правления. В политических фантазиях всех умеренных и некоторых радикальных левых Государство (даже при абсолютно капиталистическом правящем классе) может быть использовано для исправления многих социальных проблем, начиная от произвола транснациональных корпораций до злоупотреблений тех, кто традиционно подвергался дискриминации (иммигранты, женщины, меньшинства, бездомные и т. д.). По мнению же крайних левых, только их собственное Государство способно решить эти проблемы, поскольку в интересах нынешнего правящего класса поддерживать разделение между теми, кто к нему не принадлежит. Несмотря на такую неопределённость, у них остаётся привязанность к функциям власти, исполняемым Государством. Это и есть главнейшее место конфликта между всеми левыми и всеми анархистами, несмотря на то, что исторически анархизм помещают внутри левого спектра – о чём ещё будет сказано ниже.
Во всех этих разновидностях левой идеологии недостаёт дискуссии о индивидууме. И хотя ЛГР вкратце его упоминает, эти философии не принимают во внимание не обладающих собственностью мужчин, женщин и детей – они, по сути, сами считаются собственностью нормативного индивидуума: взрослого мужчины-собственника. Следствием этого стало полное отсутствие интереса к крестьянам и рабочим (а также к их эксплуатации), – игнорирование, которое предположительно должен был бы исправить социализм. К сожалению, практически все социалисты лишь постулируют категорию Рабочего и Крестьянина как коллективных классов – массы, которая должна быть сформирована и направляема, – никогда не учитывая желания и интересы отдельного рабочего или крестьянина (мужчины или женщины) распоряжаться своей собственной жизнью. Согласно идеологическим императивам левого мышления, самостоятельная деятельность этих масс воспринимается с подозрением в силу своего зашоренного идеологического подхода к конкурентному духу капитализма (поскольку массы ещё недостаточно сознательны, чтобы быть социалистами); возможно, рабочие и смогут организоваться в защитные профсоюзы с целью сохранить свои зарплаты, а вот крестьяне захотят лишь владеть своими собственными наделами земли и их возделывать. Получается, что для этих масс опять же необходимы образование и внедрение кооперации, чтобы они стали сознательными политическими радикалами.
Итак, все левые разделяют задачи исправления несправедливости путём постановлений, откуда бы эти постановления ни исходили, – от лучших или более ответственных представителей и вождей, из более демократичного политического процесса, из уничтожения всякой политической значимости сил вне рабочего класса. Все они хотят организовать, мобилизовать и направить народные массы, с конечной целью заполучить более или менее сплочённое большинство, чтобы стимулировать прогрессивные и демократические изменения общественных институтов. Вербовка, образование и насаждение левых ценностей – вот некоторые из самых рутинных стратегий, которые левые используют для повышения своего влияния на более широком политическом ландшафте.
Все левые разделяют общее недоверие к обычным (не-политическим/неполитизированным) людям, способным самостоятельно выбирать способы разрешения проблем, с которыми они сталкиваются. Все левые свято верят в руководство. Это не просто вера в конкретных вождей, представляющихся обладателями неких более высоких моральных или этических добродетелей, чем обычные люди, но в сам принцип руководства. Такая уверенность в руководстве никогда не ставит под сомнение политику представительства. Аксиомой является существование избранных или назначенных руководителей, говорящих и действующих от имени (или вместо) отдельных личностей и групп, посредничество в политической сфере воспринимается как необходимость, что означает удаление людей и групп от принятия большинства решений. Левые разделяют такую приверженность руководству и представительству – они полагают себя способными честно представлять тех, кто традиционно исключался из участия в политике: лишённых привилегий, безголосых, слабых.
Левый активист, будучи представителем тех, кто страдает, – это человек, верящий, что она/он необходим для улучшения жизней других. Это проистекает из двойного тезиса, общего для всех левых:
1. Далёкие от политики люди, предоставленные своим собственным мыслям, никогда не смогут радикально или революционно изменить своё положение (здесь приходит на ум игнорирование Лениным рабочих как не способных перешагнуть через «профсоюзную ментальность» без некоторой помощи от профессионалов извне);
2. Люди, обладающие более высоким интеллектом или способностью анализировать, являются достаточно умудрёнными и нравственными для того, чтобы возглавлять (как своим собственным примером, так и посредством приказов) и организовывать других ради их же блага и, что, вероятно, ещё важнее, ради всеобщего блага.
Открыто не высказываемой, но подразумеваемой темой, пронизывающей это краткое определение левой философии, является доверие к авторитарным связям, как взятым на себя, так и к навязанным, жёстко напористым или мягко рациональным. Существование экономики (обмена товарами на рынке) предполагает наличие одного или нескольких институтов для посредничества между теми, кто производит, теми, кто владеет, и теми, кто потребляет; существование представительского политического процесса подразумевает наличие одного или нескольких институтов для посредничества в спорах между различными партиями, основанными на общих интересах (часто с конфликтующими целями); существование руководства предполагает наличие существенных различий в эмоциональных и интеллектуальных способностях тех, кто направляет, и тех, кто следует за ними. Есть множество эффективных и целесообразных усовершенствований, способствующих поддержанию таких институтов социального контроля (школы, тюрьмы, вооружённые силы, рабочее место), но, в конечном счёте, все эти институты полагаются на легитимное (санкционированное Государством) использование власти принуждать к выполнению решений. Левые разделяют веру в способность мудрых и высоконравственных вождей примирять, работая в рамках политически нейтральных социально-прогрессивных и гуманных институтов. Но совершенно иерархическая и авторитарная природа левых должна быть очевидна даже при беглом взгляде.
Все ли формы анархизма – левые?
Общим для всех анархистов является стремление ликвидировать власть; таково само определение анархизма. Начиная с Бакунина, анархизм носил ярко выраженный антигосударственный, антикапиталистический и антиавторитарный характер; ни один серьёзный анархист не ставит это под сомнение. Левые же последовательно поддерживали и распространяли функции Государства, у них неоднозначное отношение к капиталистическому развитию и все они заинтересованы в поддержании иерархических отношений. Вдобавок, исторически они либо молчаливо игнорировали, либо активно подавляли стремления личностей и групп к автономии и самоорганизации, ещё больше разрушая любую доверительную солидарность между собой и анархистами. В таком случае, на уровне определения должно проводиться автоматическое различие между левыми и анархистами, вне зависимости от того, как их отношения складывались в истории.
Несмотря на эти различия, многие анархисты рассматривали себя как левых экстремистов – и продолжают так считать – поскольку во многом разделяют одну и ту же аналитику и интересы (к примеру, неприязнь к капитализму и требование революции), что и левые; многие революционные левые также считали анархистов своими (наивными) товарищами – за исключением моментов, когда левые добивались какой-либо власти – тогда анархистов либо кооптировали, либо сажали в тюрьмы или казнили. Вероятность того, что левый экстремист будет и антигосударственником, может быть высокой, но это совсем не гарантировано, что показывает любой анализ исторических событий.
Левые анархисты сохранили некоторую привязанность к ЛГР- и социалистическим философам XIX века, предпочитая широкое, обобщённое (а следовательно, и крайне смутное) понимание категории социализм/антикапитализм, и придерживались стратегии массовой политической борьбы, основанной на коалициях с другими левыми, всё это время практически не интересуясь (если интересуясь вообще) поддержкой индивидуальной и групповой автономии. С такими предпосылками они довольно легко подпадают под влияние централистских тенденций и действий руководства, доминирующих в тактике левых. Они быстро находят цитаты из Бакунина (а также из Кропоткина) и защищают те организационные формы, которые считались подходящими в эру Первого Интернационала, явно не заметив стремительных изменений, произошедших в мире за последние сто с лишним лет, – при этом они ещё имеют наглость высмеивать марксистов за их преданность устаревшим теориям Маркса, как будто умалчивая о своих собственных пристрастиях в отношении других покойников, они оказываются гарантированы от подобных ошибок.
Однако недостатки и проблемы марксизма, – например, то, что он поддерживает идею линейной прогрессии в истории: порядка, появляющегося из хаоса, свободы, развивающейся из угнетения, материального изобилия – из недостатка, социализма – из капитализма плюс абсолютная вера в Науку как идеологически нейтральное занятие чистого Разума и сходная с ней вера в освободительную функцию всех технологий – это те же недостатки и проблемы, что и у анархизма Бакунина и Кропоткина. Похоже, что ничего из этого левые анархисты так и не поняли. Они не задумываясь продолжают продвигать анархизм вековой давности, явно не зная или игнорируя то, что провалы левой политики в философии и на практике – в том, как она рассматривает личность, природный мир, подходящие способы сопротивления продолжающемуся господству гибкого, адаптирующегося и расширяющегося капитализма – свойственны и этой архаичной форме анархизма.
Тем из нас, кто заинтересован в наращивании радикальных социальных перемен в целом и анархии в частности, нужно копировать и развивать успешные (хотя и временные) революционные проекты освобождения, вместо того чтобы гордиться своим статусом наследников Бакунина (и прочих). Лучше всего это у нас получится, если мы освободимся от исторического багажа, а также от идеологического и стратегического давления всех разновидностей левизны.