гающему безмерное количество топлива. Все мыслимые и немыслимые преступления и загрязнения должны были быть совершены, чтобы заставить его двигаться. Целые виды исчезли с лица земли, целые народы рассеялись. Его тень на воде напоминает нефтяное пятно. Он засасывает птиц в турбины и перемалывает их в прах. Каждая его часть, как однажды нервно заметил Гас Гриссом[70] в отношении космических аппаратов, прежде чем сгорел в одном из них, была сделана компанией, предложившей самую низкую цену.
Цивилизация подобна Боингу-747: отфильтрованный воздух, фоновая музыка, сочащаяся из наушников, ложное ощущение безопасности, химическая еда, пластиковые подносы; все пассажиры, пассивно сидящие в пронумерованных рядах мягких сидений, пялятся на Смерть на экране. Цивилизация подобна реактивному самолёту: идиот-всезнайка в кабине пилота, оперирующий компьютеризированной системой управления, созданной угрюмыми наёмными рабочими, и зависящий в своих решениях от сонных техников, унюхавшихся амфетамином, чьи умы заполнены спортом и сексом.
Цивилизация подобна Боингу-747: забитый сверх лимита подневольными волонтёрами – некоторые из них влюблены в скорость, большинство же дрожит от ужаса и тошноты, но всё-таки соблазнилось рекламой и пропагандой. Цивилизация подобна ДС-ю[71]: этот самолёт столь невероятно герметичен, что вы хотите вырваться из стен этой консервной банки и сбежать, проложить свой собственный путь сквозь облака и покинуть этого грохочущего, визжащего демона, приближающегося к своей точке краха. Малейшая ошибка или техническая неисправность ведут к катастрофе, разбрасывающей ваши скорбные кишки по всей взлётно-посадочной полосе, подобно запоздалым предзнаменованиям, вышибающей вас из ботинок, ломающей все ваши кости как яичную скорлупу.
(Конечно, цивилизация подобна многим другим вещам, помимо самолётов, – но всегда вещам – сливному каналу для химических отходов, лесному массиву, вырубленному ради расширения взлётно-посадочной полосы или строительства нового блестящего торгового центра, в котором люди могут купить салатницы, сделанные из экзотических тропических деревьев, которые полностью исчезнут на следующей неделе; или, может быть, кладбищу машин, или подвесному мосту, который обрушивается из-за расшатывания одного металлического болта. Цивилизация – это гидра. В наличии имеется множество стилей, цветов и размеров Смерти на выбор.)
Цивилизация подобна Боингу «Джамбо Джет»[72], поскольку он транспортирует людей, которые никогда не ощущали свою человеческую природу там, где они были, в те места, куда им не следует попадать. По сути, он по большей части перевозит бизнесменов в костюмах с портфелями, наполненными схемами, контрактами, ещё больше горе-бизнесменов, которые повсюду одинаковы, а потому вообще нет никаких причин, чтобы заботиться об их перевозке. И она движется всё быстрее и быстрее, превращая всё больше и больше мест в аэропорты, (противо)естественную среду обитания бизнесменов.
Как у него получается подниматься с земли – совершенная загадка. Он катится по взлётно-посадочной полосе, мигающие огни вдоль неё похожи на рубцы на теле земли, он набирает скорость и издаёт некое подобие хрюканья, насилуя воздух, прокладывая свой путь вверх параллельно мерцающим волнам тепла и мусору, разлетающемуся прочь, подобно беженцам, покидающим город, подвергнутый бомбардировке. Да, это захватывающе, это чудо, когда жизнь была эвакуирована и даже сами камни убиты.
Но цивилизация, как и реактивный лайнер, этакий феникс-уродец, неспособный подняться из пепла, так же рушится оземь, подобно миллиону взрывающихся ос, огонь распространяется по взлётной полосе в щупальцах бензина, самсонита[73] и обугленной плоти. И всегда абсурдный мусор, конфетти Смерти, обломки, оставшиеся лежать в насмешку над нами вдоль изнурённой траектории умирающей птицы – голова куклы, ботинки, очки, пряжка пояса.
Реактивные самолёты падают, цивилизации падают, эта цивилизация падёт. Данные приборов будут неверно истолкованы в один снежный день (а возможно, и сами приборы откажут). Крылья, предположительно прошедшие противообледенительную обработку, окажутся слишком замёрзшими, чтобы бить по ветру, и птица утонет как жёрнов, поначалу беспричинно снеся мост (потому что цивилизация также подобна мосту, из Рая в Никуда), мост, полный, например, жителей пригородов на их пути на работу или с работы (можно сказать, в аэропорт или из аэропорта), упакованных в их машинах (бескрылых самолётах), подобно дополнительным особым жертвам ненасытной Медузе.
Затем он погрузится в ледяные воды реки, возможно, Потомака, Иордана или Леты[74]. И мы будем внутри, каждый из нас – у своего, специально отведённого для него иллюминатора, идя на снижение в последний раз, подобно головам кукол, упакованным в плексиглас.
Что такое зелёная анархия? Введение в антицивилизационную анархистскую мысль и практикуКоллектив “Green Anarchy”
Восполняя разрыв во времени и работе, нижеследующая статья впервые появилась в одном из вводных материалов журнала зелёных анархистов «Back to Basics»[75]. Её стоит рассматривать как первую ступеньку к дальнейшим исследованиям и дискуссиям. Она охватывает центральные темы как зелёной анархистской критики, так и перспектив этого направления. Это не законченный список, а скорее начало того, что, как мы надеемся, станет непрерывной дискуссией, которая получит обновление и развитие в последующих выпусках «Black Seed»[76].
Это пособие не претендует на статус ни «основополагающих принципов» зелёного анархистского «движения», ни антицивилизационного манифеста. Это просто взгляд на некоторые основные идеи и понятия, разделяемые участниками некоторой общности, которая идентифицирует себя с зелёным анархизмом. Мы понимаем и признаём необходимость придерживаться открытости в нашем ви́дении и стратегии и всегда приветствуем дискуссию. Мы убеждены, что наши мысли и наша суть в каждом своём аспекте постоянно должны сталкиваться с трудностями и оставаться гибкими, если мы хотим расти. Нас не интересует ни создание новой идеологии, ни увековечивание какого-то конкретного мировоззрения. Мы также понимаем, что не все зелёные анархисты имеют антицивилизационные взгляды (но нам действительно трудно понять, как можно отрицать любое господство, не доходя в этом отрицании до самых его основ – до самой цивилизации). Но по этому вопросу, однако, большинство из тех, кто использует термин «зелёный анархист», всё-таки действительно обвиняют цивилизацию и всё то, что она с собой несёт (одомашнивание, патриархат, разделение труда, технологию, производство, представительство, отчуждение, объективацию, контроль, разрушение жизни и т. д.). Хотя некоторые и склонны говорить с точки зрения прямой демократии и городского озеленения, нам представляется невозможным и нежелательным «озеленять» цивилизацию и/или делать её более «справедливой». Нам кажется важным двигаться в сторону радикально децентрализованного мира, бросить вызов логике и ментальности культуры смерти, положить конец любому посредничеству в нашей жизни, уничтожить все институты и физические проявления этого кошмара. Мы хотим стать нецивилизованными. Более общими словами: такова траектория зелёной анархии в мысли и на практике.
Анархия против анархизма
Нам кажется важным начать с различия между «анархией» и «анархизмом». Некоторые могут счесть это неважным, тривиальным или копающимся в нюансах семантики, но для большинства постлевых и антицивилизационных анархистов эта дифференциация имеет существенный смысл. Анархизм может служить важным историческим ориентиром, из него можно черпать вдохновение и уроки, но вместе с тем он стал слишком систематизированным, неподвижным и идеологизированным… всем тем, чем не является анархия. Как можно полагать, это относится в меньшей степени к социальной, политической и философской ориентации анархизма и в большей – к тем, кто самоопределяется как анархист. Без сомнения, многие в нашей анархистской династии были бы разочарованы этой тенденцией к омертвению того, что должно всегда находиться в движении. Первые стихийные анархисты (Прудон, Бакунин, Беркман, Бэльдман, Малатеста и другие) реагировали на окружающий их специфический контекст, обладали своими особыми мотивациями и желаниями. Современные анархисты слишком стремятся увидеть в этих личностях границы анархии, выработать к анархии отношение ЧББС («Что Бы Бакунин Сделал» или, точнее, подумал), что прискорбно и потенциально опасно. Сегодня те, кто определяет себя как «классических» анархистов, отказываются предпринимать какие-либо действия как в неизведанных областях внутри анархизма (например, таких как примитивизм, постлефтизм и т. п.), так и в направлениях, входящих в конфликт с рудиментарным подходом массового рабочего движения (например, индивидуализма, нигилизма и т. п.). Эти догматичные, ригидные и крайне нетворческие анархисты зашли так далеко, что провозгласили анархизм очень специфической социально-экономической методикой организации рабочего класса. Разумеется, это абсурдная крайность, но подобные тенденции прослеживаются в идеях и проектах многих современных анархо-левых (анархо-синдикалистов, анархо-коммунистов, платформистов, федерационистов). «Анархизм» в сегодняшней ситуации – это крайне левая идеология, и мы должны выйти за её пределы. В сравнении с ним «анархия» – это бесформенный, текучий, органический опыт, охватывающий многогранные ви́дения освобождения, как личного, так и коллективного, и всегда открытый. Будучи анархистами, мы не заинтересованы в создании новой рамки или структуры, чтобы жить внутри неё или под ней, какой бы «этичной» и «ненавязчивой» она себя ни провозглашала. Анархисты не могут обеспечить всем другой мир, но мы можем ставить вопросы и рождать идеи, стремиться уничтожить любое господство, всё, что мешает нашим жизням и мечтам, и жить в прямой связи с нашими стремлениями.
Что такое примитивизм?
Хотя и не все зелёные анархисты определяют себя как «примитивистов», но большинство признаёт то значение, которое примитивистская критика имела для перспектив антицивилизационного движения. Примитивизм – это просто антропологическое, интеллектуальное и экспериментальное наблюдение истоков цивилизации и тех обстоятельств, которые привели нас к тому кошмару, в котором мы оказались. Примитивизм считает, что большую часть человеческой истории мы прожили в сообществах прямого личного общения, в равновесии друг с другом и своим окружением, без формальных иерархий и институций для посредничества и контроля за нашими жизнями. Примитивисты хотят извлечь уроки из той динамики, которая имела место в прошлом, а также в современных примитивных обществах собирателей и охотников (которые существовали и продолжают существовать вне цивилизации). Хотя некоторые из них ратуют за немедленное и полное возвращение к обществам кочующих групп собирателей-охотников, большинство сознаёт, что признание успешности чего-то в прошлом не обязательно гарантирует, что это будет работать в будущем. Термин «Будущий первобытный человек», введённый анархо-примитивистом Джоном Зерзаном, намекает на то, что синтез примитивных идей и техник может в соединении с концепциями и устремлениями современных анархистов создавать здоровые, устойчивые и равноправные децентрализованные ситуации. Будучи применён не идеологически, анархо-примитивизм может стать важным инструментом децивилизационного проекта.
Что такое цивилизация?
Зелёные анархисты склонны рассматривать цивилизацию как логику, институции и физический аппарат одомашнивания, контроля и господства. В то время как разные индивидуумы и группы выделяют различные аспекты цивилизации (так, например, примитивисты обычно фокусируются на вопросах её возникновения, феминисты, как правило, фокусируются на истоках и проявлениях патриархата, а повстанческие анархисты в основном нацелены на уничтожение современных институтов контроля), большинство зелёных анархистов сходится в том, что это основополагающая проблема, корень угнетения, и её необходимо разрушить. Подъём человеческой цивилизации за последние 10 000 лет можно в общих чертах описать как смещение от плотно вплетённого в общую ткань жизни существования к существованию отдельному от неё и контролирующему все прочие проявления жизни. До наступления цивилизации у людей обычно было много свободного времени, существовали относительные равенство и автономность полов, неразрушительный подход к природному миру, не было организованного насилия, а также посреднических и вообще формальных институций, людям были свойственны крепкое здоровье и жизнестойкость. Цивилизация принесла с собой войну, подчинение женщин, рост населения, тяжёлый труд, понятие собственности, укоренение иерархий, практически все известные сегодня болезни, и это всего лишь некоторые из её катастрофических плодов. Цивилизация возникает, начиная с принудительного отказа от свободы инстинктов и на этом стоит. Её невозможно реформировать и, следовательно, она – наш противник.
Биоцентризм против антропоцентризма
Резкий диссонанс между мировоззрениями примитивных, связанных с землёй обществ и мировоззрением цивилизации можно анализировать через противопоставление биоцентрических взглядов антропоцентрическим. Биоцентрическая перспектива фокусируется и привязывает нас к земле и к сложной паутине населяющей её жизни, в то время как антропоцентризм, доминирующий в картине мира западной культуры, делает акцент на человеческом обществе, а все прочие проявления жизни исключает из рассмотрения. Биоцентрический взгляд не отвергает человеческое общество, а только лишает его преимущественного статуса, уравновешивая его с другими жизненными силами. Приоритет получает биорегиональный взгляд, который прочно связан с растениями, животными, насекомыми, климатом, географическими особенностями и духом того места, где мы обитаем. Мы никак не отделяемся от окружающей нас среды, так что и не может возникать ни объективации, ни отчуждённости от жизни. Разобщение и объективация лежат в основе нашей способности к власти и контролю, а взаимосвязанность, напротив, оказывается необходимым условием для вдумчивого воспитания, заботы и понимания. Зелёная анархия стремится выйти за пределы человеко-центричных идей и решений и приблизиться к скромному уважению всех проявлений жизни и динамике поддерживающей нас экосистемы.
Критика символической культуры
Ещё одним проблематичным аспектом наших взглядов и взаимодействия с миром может оказаться наш сдвиг в сторону почти полностью символической культуры, в том смысле, что это отдаляет нас от прямого взаимодействия. На это часто отвечают: «Ну, это вы просто хотите побрюзжать?» Возможно, кто-то и впрямь хочет побрюзжать, но обычно эта критика обращена к тем формам коммуникации и понимания, которые строятся преимущественно на символическом мышлении в ущерб другим чувственным и непосредственным опытам, а часто и полностью их исключая. Акцент на символическом – это отход от прямого восприятия в сторону опосредованного опыта в форме языка, искусства, чисел, времени и т. д. Символическая культура пропускает всё наше восприятие сквозь фильтр формальной и неформальной символики. Это далеко не только именование вещей, а целое взаимоотношение с миром, которое пропускается сквозь оптику репрезентации. До сих пор обсуждается, закодирована ли в нашем мозге склонность к символическому мышлению или же она развилась как культурное изменение или адаптация, но в любом случае символический способ выражения и понимания определённо ограничен, а чрезмерная зависимость от него ведёт к объективизации, отчуждению и сужению кругозора. Многие зелёные анархисты практикуют и ратуют за возвращение к недостаточно используемым методам взаимодействия и восприятия, таким как прикосновение, запах и телепатия, а также за экспериментальную разработку индивидуальных методов восприятия и самовыражения.
Одомашнивание жизни
Одомашнивание – это процесс, который цивилизация использует для внедрения своей логики и контроля за проявлениями жизни. Эти проверенные временем механизмы подчинения включают в себя: приручение, разведение, генетическую модификацию, обучение, содержание взаперти, устрашение, принуждение, пытки, обещание, порабощение, террор, убийство… в этот список можно включить почти любое социальное взаимодействие в рамках цивилизации. Функционирование и действие этих механизмов, усиленные разнообразными институтами, ритуалами и обычаями, можно наблюдать и почувствовать в любом месте общества. Благодаря этому же процессу ранее кочевые человеческие популяции стали сдвигаться в сторону оседлого образа жизни и поселений путём занятия сельским хозяйством и разведением скота. Этот тип одомашнивания требует тоталитарных отношений с одомашниваемой землёй, растениями и животными. Жизнь в диком состоянии делит ресурсы и конкурирует за них, а одомашнивание нарушает это равновесие. Одомашненный ландшафт (например, земли под выпас/поля под засев, и в меньшей степени – растениеводство и садоводство) приводит к отказу от открытого деления ресурсов, использовавшегося раньше; там, где прежде было «общее», теперь становится «моё». В романе «Измаил»[77] Дэниэл Куинн объясняет это превращение «Оставляющих» (тех, кто принимает всё, предлагаемое землей) в «Забирающих» (тех, кто требует от земли всё желаемое). Когда возникли собственность и власть, идея собственности заложила основу для социальной иерархии. Одомашнивание не только сменило свободную среду на тоталитарный режим, но и закабалило одомашненные виды. В общем и целом, чем более контролируемой является окружающая среда, тем она менее устойчива. Одомашнивание самого человечества потребовало сделать множество уступок, начиная с уровня собирательства и кочевого образа жизни. Следует отметить, что большинство переходов от кочевого собирательства к одомашниванию не происходило само по себе, а совершалось под угрозой клинка или ствола. В то время как всего лишь 2 000 лет назад большинство мирового населения составляли охотники-собиратели, сегодня это только 0,01 %. Путь одомашнивания – это колонизационная сила, которая принесла мириады патологий завоёванному населению, равно как и самим зачинщикам. Среди примеров – рост алиментарных заболеваний из-за излишней зависимости от однобокой диеты, около 40–60 болезней, проникших в массы человеческого населения через одомашненных животных (грипп, простуда, туберкулез и др.), возникновение избытка продовольствия, которым можно перекормить население сверх меры, и которое неизбежно связано с собственностью и подразумевает конец безусловного долевого распределения.
Истоки и развитие патриархата
В начале цивилизационного сдвига ранним результатом одомашнивания стал патриархат: закрепление мужского господства и развитие усиливающих его институций. Созданием ложных гендерных различий и разделений между мужчинами и женщинами цивилизация вновь порождает «другого», который поддаётся объективации, контролю, господству, использованию и превращению в товар. В общем русле это происходит параллельно с одомашниванием растений для земледелия и животных для животноводства, но и в частностях тоже есть сходство, например, в контроле за рождаемостью. Как и в других сферах социальной стратификации, женщинам назначаются роли в целях создания очень жёсткого и предсказуемого порядка, выгодного иерархическому обществу. Женщины рассматриваются как собственность, не отличающаяся от посевов в полях или овец на пастбищах. Владение и полный контроль – будь это земля, растения, животные, рабы, дети или женщины – часть установившейся цивилизационной динамики. Патриархат требует подчинения женского и узурпации природы, толкая нас к полному уничтожению. Он устанавливает власть, контроль и владычество над дикостью, свободой и жизнью. Патриархальные установки определяют все наши отношения: с самими собой, с нашей сексуальностью, наши отношения с другими, наше отношение к природе. Они серьёзно ограничивают спектр возможного опыта. Переплетённые взаимоотношения между логикой цивилизации и патриархатом невозможно отрицать: тысячелетиями они формировали человеческий опыт на каждом уровне, от институционального до личного, и одновременно пожирали всё живое. Если ты против цивилизации, ты должен быть против патриархата, а сомневаясь в патриархате, следует, как нам представляется, подвергать сомнению и цивилизацию.
Разделение труда и специализация
Цивилизация закрепляет технику сепарации и отчуждения – которая лишает нас способности самостоятельно заботиться о себе, обеспечивать себя всем необходимым. Если отдалить нас от собственных желаний и друг от друга через разделение труда и специализацию, мы становимся более полезными для системы и менее полезными для самих себя. Мы не можем уже пойти куда глаза глядят и по дороге обеспечивать себя и своих близких необходимым пропитанием и прочими нужными для выживания вещами. Вместо этого нас принудительно заталкивает в себя товарная система производства/ потребления, перед которой мы вечно находимся в долгу. Неравенство влияний возникает посредством эффективной власти разнообразных экспертов. Понятие специалиста, по сути, создает властную динамику и подрывает равенство в отношениях. Левые иногда могут политически признавать эти концепции, рассматривают их как необходимую динамику, которая требует контроля или регуляции, в то время как зелёные анархисты видят в разделении труда и специализации фундаментальные неразрешимые проблемы, которые определяют социальные отношения внутри цивилизации.
Отрицание науки
Большинство антицивилизационных анархистов отрицает науку как метод познания мира. Наука отнюдь не нейтральна. Её переполняют мотивы и допущения, вытекающие из той катастрофы разобщения, отчуждения и потребительской мертвенности, которую мы зовём «цивилизацией», и, в свою очередь, её укрепляющие. Наука предполагает отчуждённость. Это вложено в саму суть слова «наблюдение». «Наблюдать» за чем-либо означает постигать его, дистанцируясь, эмоционально и физически, имея односторонний канал для передачи «информации» от наблюдаемого объекта к «Я», каковое определяется как не являющееся частью этого объекта. Этот мертвенный или механистический взгляд является религией, господствующей религией нашей эпохи. Научный метод имеет дело только с исчисляемым. Он не признаёт ценности или эмоции, или то, как пахнет воздух перед началом дождя, – а если и имеет с такими вещами дело, то лишь обращая их в цифры, превращая наше единое целое с запахом дождя в абстрактную чепуху с химической формулой озона, претворяя вызванные этим чувства в умственную идею о том, что эмоции это всего лишь иллюзия возбуждаемых нейронов. Цифры сами по себе не являются истиной, а лишь избранным стилем мышления. Мы выбрали образ мышления, который обращает наше внимание на мир, вырванный из реальности, где ничто само по себе не имеет качества или сознательности или жизни. Мы предпочли превращать живое в мёртвое. Добросовестные учёные признают, что предметом их изучения является суженная симуляция сложного реального мира, но лишь немногие из них заметят, что этот узкий фокус сам себя подпитывает, создаёт технологические, экономические и политические системы, которые, работая сообща, втягивают через него нашу реальность. Уж насколько узок мир чисел, но научный метод не допускает туда даже всех чисел, – только те, которые воспроизводимы, предсказуемы и одинаковы для всех наблюдателей. Разумеется, реальность сама по себе невоспроизводима, непредсказуема и неодинакова для всех наблюдателей. Но и выдуманные миры не заимствованы из реальности. Наука продолжает втягивать нас не просто в выдуманный мир, а в выдуманный мир, превращающийся в кошмар, чьё содержание отобрано по признакам предсказуемости, контролируемости и единообразия. Всё удивительное и чувственное уничтожено. Благодаря науке все состояния сознания, которые не могут быть надёжно классифицированы, характеризуются как безумные или в лучшем случае как «необычные» и исключаются. Аномальный опыт, аномальные идеи, аномальные люди отвергаются или уничтожаются подобно бракованным деталям. Наука является лишь манифестацией и способом закрепления той жажды контроля, которую мы ощутили по крайней мере с того момента, когда начали возделывать поля и сбивать скот в стадо, вместо того чтобы бродить по менее предсказуемому (но более изобильному) реальному миру, или «природе». И с тех самых пор эта жажда руководила любыми решениями по поводу того, что считать «прогрессом», вплоть до генетической перестройки самой жизни.
Проблема технологии
Все зелёные анархисты так или иначе ставят технологии под сомнение. Есть и те, что до сих пор принимают концепцию «зелёной» или «приемлемой» технологии и ищут объяснений, чтобы остаться в рамках тех или иных форм одомашнивания, однако большинство отвергает технологии полностью. Технология – нечто большее, чем провода, кремний, пластик и сталь. Это сложная система, включающая разделение труда, извлечение ресурсов, эксплуатацию к выгоде тех, кто разрабатывает сам процесс. Интерфейс и результат технологии – это всегда отчуждённая, опосредованная и искажённая реальность. Несмотря на все заявления адептов постмодерна и прочих технофилов, технология не нейтральна. Ценности и цели тех, кто производит и контролирует технологии, всегда в них встроены. Технология отличается от простых инструментов во многих отношениях. Простой инструмент – это временное использование элемента из нашего непосредственного окружения для специфической задачи. Инструменты не задействуют сложные системы, которые отчуждают пользователя от действия. Технологии присуще это отчуждение, создающее нездоровый и опосредованный опыт, который ведет к различным формам влияния. Господство вырастает всякий раз, когда возникает новая, «экономящая время» технология, поскольку она прокладывает дорогу к созданию последующих технологий для поддержания, питания, содержания и ремонта исходной. Это очень быстро привело к созданию сложных технологических систем, которые, похоже, существуют независимо от людей, их создавших. Отработанные продукты технологического общества загрязняют нашу физическую и психологическую среду. Жизни тратятся на обслуживание Машины, а топливо её технологических систем и его ядовитые отходы – отнимают у нас воздух. Технология теперь воспроизводит саму себя, что походит на некое зловещее сознание. Технологическое общество – это инфекция планеты, движимая собственным импульсом, быстро организующая новую среду, предназначенную исключительно для механической эффективности и технологической экспансии. Эта технологическая система методично разрушает, уничтожает или подчиняет естественный мир, создавая мир, подходящий лишь для машин. Идеал, к которому стремится технологическая система, – это механизация всего, что ей встречается на пути.
Производство и индустриализм
Ключевой компонент современной техно-капиталистической структуры – это индустриализм, механизированная система производства, построенная на централизованной власти и эксплуатации людей и природы. Индустриализм не мог бы существовать без геноцида, экоцида и колониализма. Для его поддержания признаются приемлемыми (и даже благодатными) насилие, отъём земли, принудительный труд, культурное уничтожение, ассимиляция, экологическое разорение и глобальная торговля. Стандартизация жизни индустриализмом объективирует её и превращает в товар, в потенциальный ресурс. Критика же индустриализма является естественным продолжением анархистской критики государства, потому что индустриализм по своей сути авторитарен. Для того чтобы поддерживать индустриальное общество, необходимо завоёвывать и колонизировать новые земли, чтобы завладевать (как правило) невозобновляемыми ресурсами для топлива и смазки машин. Этот колониализм рационально обосновывается расизмом, сексизмом и культурным шовинизмом. В процессе захвата ресурсов территории нужно освобождать от населения. А чтобы заставить людей работать на заводах, которые производят машины, их следует порабощать, ставить в зависимое положение и всячески подчинять деструктивной, токсичной и унизительной индустриальной системе. Индустриализм не может существовать без массовой централизации и специализации: классовое господство – инструмент индустриальной системы, который закрывает людям доступ к ресурсам и знаниям, делая их беспомощными и лёгкими жертвами эксплуатации. Более того, индустриализм требует того, чтобы ресурсы для поддержания его существования стекались со всей планеты, и этот глобализм подрывает местную автономию и самодостаточность. Таков механистический взгляд на мир, стоящий за индустриализмом. Это же мировоззрение оправдывало рабство, уничтожение людей и подчинение женщин. Всем должно быть очевидно, что индустриализм не только подавляет людей, но и является фундаментально разрушительным для экологии.
За пределами левизны
К сожалению, многих анархистов продолжают рассматривать, да и сами себя они рассматривают, как часть левых. Эта тенденция меняется по мере того как постлевые и антицивилизационные анархисты чётко проводят различие между собственными перспективами и банкротством социалистического и либерального направлений. Левые не только продемонстрировали глобальный крах своих целей, но из всей истории, современной практики и идеологического костяка очевидно и то, что левые (представляясь альтруистами и сторонниками «свободы») по сути являются противоположностью освобождению. Левые никогда фундаментально не критиковали технологию, производство, организацию, представительство, отчуждение, авторитаризм, мораль или прогресс, равно как им почти что нечего сказать по поводу экологии, автономии или личности на каком-либо значимом уровне. «Левые» – это общий термин, приблизительно описывающий все социалистические уклоны (от социал-демократов и либералов до маоистов и сталинистов), которые желают ресоциализировать «массы» под флагом более «прогрессивной» повестки, зачастую используя принудительные и манипулятивные подходы для образования ложного «единства» или создания политических партий. И хотя методы или крайности реализации могут различаться, общий подход остаётся единым – институт обобществлённого и монолитного мировоззрения, построенного на морали.
Против массового общества
Большинство анархистов и «революционеров» тратят значительное время на разработку схем и механизмов производства, распространения, оценки и коммуникации между большим числом людей; другими словами, на функционирование сложного общества. Однако не все анархисты принимают за предпосылку необходимость глобальной (или даже региональной) социальной, политической и экономической координации и взаимосвязи или потребность в организации для управления этим. Мы отвергаем массовое общество по практическим и философским причинам. Главным образом, мы отрицаем неизбежное представительство, которое необходимо в ситуациях за пределами сферы непосредственного опыта (вне полностью децентрализованных моделей существования). Мы не желаем управлять обществом или организовывать другое общество, мы хотим совершенно другую систему координат. Мы желаем мира, где каждая группа самостоятельна и сама решает, как жить, а все взаимодействия строятся на основе общих интересов, где они свободны, открыты и лишены принуждения. Мы хотим жизнь, которую мы проживаем, а не пробегаем. Массовое общество входит в жесточайшее столкновение не только с самоуправлением и личностью, но и с нашей планетой. Просто является нестабильным (с точки зрения добычи ресурсов, систем транспорта и коммуникации, необходимых для любой глобальной экономической системы) продолжать поддержание массового общества в текущем виде или искать ему альтернативные планы развития. Ещё раз отметим: радикальная децентрализация представляется ключом к автономии и неиерархическим и устойчивым способам существования.
Освобождение против организации
Мы – существа, стремящиеся к глубокому и полному разрыву с цивилизованным порядком, анархисты, желающие неограниченной свободы. Мы боремся за освобождение, за децентрализованные и непосредственные отношения с нашим окружением и своими любимыми и близкими. Все организационные модели дают нам примерно те же самые бюрократический контроль и отчуждение, что мы имеем сегодня. В целом организационная модель порождается глубоко патерналистским и недоверчивым образом мышления (пусть порой и с добрыми намерениями), который противоречит анархии. Подлинные отношения общности возникают из глубокого понимания друг друга, развившегося из тесных отношений, основанных на потребностях повседневной жизни, а не построенных на организациях, идеологиях или абстрактных идеях. Обычно организационная модель подавляет личные потребности и желания ради «блага общества», поскольку она пытается стандартизировать как способность к противодействию, так и взгляды индивида. От партий к платформам и федерациям – похоже, что по мере роста масштаба проектов смысл и значение, которое они имеют для жизни личности, падают. Организации – это средства для стабилизации творческого потенциала, контроля за несогласием, сокращения «контрреволюционных устремлений» (как это обычно определяется элитой или руководством). Они, как правило, существуют в количественном измерении, а не в качественном, и оставляют мало пространства для независимой мысли или действий. Неформальные, выстроенные на общности ассоциации стремятся уменьшить отчуждение от решений и процессов и сокращают посредничество между нашими желаниями и нашими действиями. Отношения между подобными группами единомышленников предпочтительно оставлять естественными и изменяемыми, чем регламентированными и жёсткими.
Революция против реформы
Будучи анархистами, мы в принципе противостоим правительству и, соответственно, мы против любого сотрудничества или взаимодействия с государством (или с любой институцией, построенной на принципах иерархии и контроля). Эта позиция задаёт определённую последовательность, или направление стратегии, известную исторически как революция. Это понятие хотя и искажённое, размытое и взятое на вооружение разнообразными идеологиями и повестками, до сих пор имеет значение для анархистской и антиидеологической практики. Под революцией мы подразумеваем непрекращающуюся борьбу за изменение социального и политического ландшафта самым радикальным образом: для анархистов это означает его полное разрушение. Слово «революция» зависит от позиции его употребляющего, равно как и от того, что определяется как «революционная» деятельность. Для анархистов это та деятельность, которая нацелена на полное уничтожение власти. Реформа, с другой стороны, подразумевает деятельность или стратегию, нацеленные на корректировку, исправление или избирательный ремонт каких-то элементов существующей системы, как правило, с использованием методов или аппарата той же системы. Цели и методы революции не могут ни обусловливаться контекстом самой системы, ни реализовываться внутри него. Для анархистов революция и реформа подразумевают полностью несовместимые друг с другом методы и цели, и несмотря на некоторые анархо-либеральные подходы, не существуют в едином поле. Для анархистов антицивилизационного направления революционная деятельность подвергает сомнению сам порядок или парадигму цивилизации, бросает им вызов и работает над их сносом. Революция также не является отдалённым единичным событием, которое мы приближаем или подготавливаем к нему людей, а напротив, является образом жизни или практикой подхода к тем или иным ситуациям.
Сопротивление Мегамашине
Анархисты в целом, и в частности зелёные анархисты, предпочитают прямое действие любым формам опосредованного или символического сопротивления. Различные методы и подходы, включая подрывную деятельность в культуре, саботаж, партизанскую деятельность, политическое насилие (и этим список не ограничивается), всегда входили и входят в арсенал анархистских орудий нападения. Никакая тактика сама по себе не может значительно изменить существующий порядок или направление его развития, но в сочетании с прозрачной и непрекращающейся общественной критикой эти методы, несомненно, важны. Подрывные антисис-темные действия могут варьировать от неприметных до радикальных и быть важным элементом физического сопротивления. Саботаж всегда был важной частью анархистской деятельности, будь то в форме стихийного вандализма (открытого или под покровом ночи) или в форме нелегальной деятельности подпольных ячеек. Не так давно группы наподобие “Earth Liberation Front”[78] (радикальная экологическая группа, состоящая из автономных ячеек, нацеленных против тех, кто получает прибыль на уничтожении планеты) нанесли ущерб на несколько миллионов долларов корпоративным магазинам и офисам, банкам, лесопилкам, генетическим исследовательским центрам, спортивным автомобилям и роскошным домам. Эти акции (часто это поджоги) в сочетании с хорошо артикулированными коммюнике, обычно нацеленными против цивилизации, вдохновляли других на повторение и оказались действенной мерой не только в отношении привлечения внимания к разрушению окружающей среды, но и как устрашение для отдельных разрушителей. Растёт также и партизанская деятельность, множатся ситуации, угрожающие общественному спокойствию, где спонтанная человеческая ярость может выйти из-под контроля и перейти в революционное состояние. Бунты в Сиэтле в 1999 году, в Праге в 2000-м, в Генуе в 2001-м все были вспышками повстанческой активности (хотя и по-разному), и даже будучи ограничены в своих целях, могут рассматриваться как движение в сторону восстания и обозначают качественно иную степень разрыва с реформизмом и всей системой порабощения в целом. Политическое насилие, включающее преследование отдельных личностей, ответственных за конкретные репрессивные действия или решения, также исторически всегда было в арсенале анархистов. Наконец, с учетом колоссальных масштабов всепроникающей системы (социально, политически и технологически), атаки на технологическую сеть и инфраструктуру Мегамашины тоже входят в сферу внимания анархистов-антицивилизационистов. Насильственные действия в сочетании с глубоким анализом цивилизации, несмотря на разницу в подходах и степени активности, находятся на этапе роста.
Нужно быть критичными
По мере того как продолжается марш навстречу глобальному уничтожению, по мере того как общество становится всё менее здоровым, по мере того как мы всё более теряем контроль за собственными жизнями и не можем оказать сколько-нибудь значительное сопротивление этой культуре смерти, жизненно необходимой для нас становится крайняя критичность в отношении «революционных» движений прошлого, современной борьбы и наших собственных проектов. Мы не можем себе позволить упорно повторять ошибки прошлого или не замечать собственных недостатков. Радикальное экологическое движение насыщено одноразовыми кампаниями и символическими акциями, а анархистское – заражено левацкими и либеральными тенденциями. Оба подвержены довольно бессмысленному «активистскому» бурлению и редко пытаются объективно оценить его (бес)полезность. Зачастую этими общественными благодетелями руководят вина и стремление принести себя в жертву, а не собственный путь к свободе, когда они продолжают двигаться курсом, проложенным провалами предшественников. Левые – это гноящаяся рана на заднице человечества, экоактивисты не могут защитить ни кусочка дикой природы, а анархисты редко когда находят даже провокативные слова, не говоря уж о действиях. Хотя некоторые и против критики, потому что она «разделяет», любая по-настоящему радикальная перспектива потребует критического подхода для того, чтобы реально изменить нашу жизнь и мир, в котором мы живём. Те, кто хочет отложить все дебаты до времени «после революции», свести всю дискуссию к пустому и неопределённому трёпу, подчинить критику стратегии, тактике или идеям, они все идут в никуда и только нас тормозят. Ключевой аспект любого радикального анархистского подхода – подвергать сомнению всё подряд, включая, разумеется, и наши собственные идеи, проекты и действия.
Влияние и солидарность
Подход зелёного анархизма разнообразен и открыт, однако в нём действительно есть своя последовательность и базовые элементы. На него повлияли анархисты, примитивисты, луддиты, партизаны, ситуационисты, сюрреалисты, нигилисты, глубинные экологи, биорегионал исты, экофеминисты, разные туземные культуры, антиколониальная борьба, всё естественное, дикое, сама наша планета. Анархисты, разумеется, внесли свой антиавторитарный посыл, который бросает вызов любой власти на самом базовом уровне, стремясь к подлинно равноправным отношениям и пропагандируя сообщества взаимопомощи. Зелёные анархисты, однако, расширяют идеи отказа от господства над всеми проявлениями жизни, не только над человеком, выходя за пределы традиционного анархистского дискурса. От примитивистов зелёные анархисты позаимствовали критический и провокативный взгляд на истоки цивилизации: понимание того беспорядка, в котором мы оказались, и того, как мы в нём оказались, помогает сменить направление. Под вдохновением от луддитов зелёные анархисты пересматривают направление акций прямого действия против технологий и индустрии. Вклад партизан – в том подходе, который позволяет не ждать тонкой настройки кристально чёткой критики, а идентифицировать и стихийно атаковать цивилизационные институты, которые по сути ограничивают нашу свободу и желания. Анархисты-антицивилизационисты многим обязаны ситуационистам и их критике отчуждающего товарного общества, порвать с которым мы можем, опершись на свои мечты и непосредственные желания. Нигилистический отказ от любой из современных реальностей осознаёт глубоко укоренившееся нездоровье нашего общества и дает зелёным анархистам стратегию, которая не требует предлагать обществу разные ви́дения, а фокусируется вместо этого на его разрушении. Глубинная экология, несмотря на её мизантропию, придаёт взглядам зелёных анархистов понимание того, что процветание всей жизни связано в целом с осознанием внутренней сущностной ценности нечеловеческого мира, независимо от его полезности для человека. Восхищение глубинной экологии перед богатством и разнообразием жизни способствует осознанию того, что сегодняшнее взаимодействие человека с окружающим миром полно принуждения и избыточности, и эта ситуация всё время ухудшается. Биорегиона-листы привносят перспективу жизни в пределах собственной биообласти, в тесной связи с землёй, водой, климатом, растениями, животными и общими паттернами данного биорегиона. Экофеминизм сделал большой вклад в понимание истоков, динамики, проявлений и реальности патриархата, его воздействия на планету, на женщин в частности и на человечество в целом. Разрушительность отделения человечества от остальной планеты (цивилизация) в последнее время наиболее отчётливо и громко формулируется именно экофеминистами. Антицивилизационные анархисты испытывают и глубокое влияние различных культур коренных народов, существовавших в истории и сохранившихся поныне. В нашем смиренном постижении экоустойчивых техник выживания и здорового взаимодействия с жизнью и в их практике важно не упрощать и не обобщать опыты аборигенных народов, их культуры, уважать и пытаться понять их многообразие, не поглощая их культурную идентичность и черты. Солидарность, поддержка и стремление примкнуть к антиколониальной борьбе коренных народов (которая всегда была фронтом битвы с цивилизацией) крайне важны для наших попыток сокрушить машину смерти. Важно понимать, что все мы в какой-то момент произошли от земледельческих племён, мы все лишились этих связей с землёй по принуждению, а значит, и нам есть место в антиколониальной борьбе. Нас также вдохновляют дикари – те, кто избежал одомашнивания и воссоединился с дикой природой. И конечно сами дикие животные, из которых и состоит этот прекрасный голубой и зелёный организм по имени Земля. Нужно помнить и то, что хотя многие зелёные анархисты черпают вдохновение из общих источников, зелёная анархия остаётся очень личным отношением каждого, кто идентифицирует и соотносит себя с этими идеями и деятельностью. И в конечном итоге, перспективы, вырастающие из личного жизненного опыта в рамках культуры смерти (цивилизации) и личных желаний за пределами процесса одомашнивания, и есть самое сильное и важное в процессе расцивилизовывания.
Одичание и воссоединение
Для большинства анархистов – зелёных/антицивилизационистов/примитивистов – одичание и воссоединение с Землёй является проектом всей жизни. Оно не ограничено интеллектуальным постижением проблематики или практическим применением примитивных навыков, напротив – это глубокое понимание тех всепроникающих механизмов, которые нас одомашнили, раздробили и вырвали: самих из себя, друг из друга, из окружающего мира. И колоссальное ежедневное усилие по восстановлению былой цельности. Это одичание имеет физическую составляющую: возрождение навыков и разработка методов экоустойчивого сосуществования, включая то, как кормиться, укрываться и лечиться с помощью растений, животных и материалов, естественно встречающихся в нашем биорегионе. Сюда же входит уничтожение физических проявлений цивилизации, её аппарата и инфраструктуры. У одичания есть и эмоциональная составляющая: излечение нас самих и всех остальных от глубоких ран, нанесённых 10 000 лет назад, обучение навыкам совместной жизни в неиерархических и нерепрессивных сообществах, деконструкция одомашнивающего сознания в наших социальных поведенческих паттернах. Одичание подразумевает приоритет прямого опыта и чувства над опосредованием и отчуждением, переосмысление всех аспектов и движущих сил нашей действительности, возрождение нашей дикарской ярости для защиты собственной жизни и борьбы за свободное существование, выработка большей веры в собственную интуицию и собственные инстинкты, восстановление того баланса, который был практически полностью уничтожен за тысячелетия патриархального контроля и одомашнивания. Восстановление дикой природы – это процесс рас-цивилизовывания.
За уничтожение Цивилизации!
За воссоединение с Жизнью!