11.
Хотя это уже стало клише, я процитирую анархиста Оскара Уайльда: «Что это, Утопия? Но если в мире она отсутствует, на такую карту мира не стоит и смотреть, потому что не увидим той земли, куда всё время стремится Человечество. Однако лишь ступив на этот берег, оно оглядывает горизонт и, завидев лучшие земли, устремляет свой парус в иные пределы. Прогресс есть претворение Утопий в жизнь»12. Мне не стыдно признать, что «Рай возможен»13.
Работа «Коммунитас: Средства к существованию и образы жизни», написанная Персивалем и Полом Гудманами, впервые изданная в 1947 году, посвящена городскому планированию. Что удивительно, им удалось сделать эту тему интересной. После обзора современных им теорий братья Гудманы разумно посчитали, что цели должны определять средства. Они представили три парадигмы локального сообщества, основанные на различных подробно разработанных вариантах выбора. Все из них лучше, чем статус-кво, поскольку каждая из этих парадигм, по меньшей мере, имеет смысл при своих собственных условиях. Первая – это «Город эффективного потребления» – в сущности, рационализованное общество потребления. Вторая – «Плановая безопасность с минимальным регулированием» – предлагает двухуровневую экономику: гарантированные доход и безопасность на самом основном уровне, а для тех, кто хочет большего – почти нерегулируемую рыночную экономику Это очень похоже на сегодняшние предложения безусловного базового дохода. Такая система не является анархистской, хотя был один анархист, который считал иначе14.
Но то, чего действительно хотели братья Гудманы, называлось «Новое сообщество: Ликвидация различия между производством и потреблением». Пол Гудман был широко известным комментатором событий в общественной жизни в 1950-е и 1960-е годы. Также он был анархо-коммунистом, но редко говорил об этом в культурной компании. Эта третья парадигма, верная утопической традиции, нивелирует различие между производством и потреблением, между городом и сельской местностью, между умственным и физическим трудом, и почти что разницу между работой и игрой.
Хаким Бей (псевдоним Питера Ламборна Уилсона) – современный американский постлевый анархист. Он и в самом деле, как писал Мюррей Букчин, является «одним из самых отталкивающих примеров анархизма образа жизни»15: декадентским, гедонистическим, иррациональным, мистическим, постмодернистским и т. п. На этот раз Букчин неправ лишь в основном, но не полностью. Бей – некогда мой личный друг – в некоторой степени действительно всё это в себе воплощал. Он специализируется на поверхностном синтезе противоположностей. Он представляет собой нечто вроде идеологического оппортуниста. Он пытался синтезировать примитивизм, антиработу и высокие технологии в «духовный палеолитизм»16, вызвав этим негодование у верховного жреца примитивизма Джона Зерзана17. И Букчин, и Зерзан – вероятно, никогда больше ни в чём не соглашавшиеся друг с другом – осудили его как постмодерниста.
Тем не менее Бей – творческий и оригинальный мыслитель. У него необычайно широкий круг интересов и познаний, включая восточные религии, научную фантастику, историю анархизма, поп-культуру, Ницше и Штирнера. Десять лет он прожил на Ближнем Востоке. Его концепция Временных Автономных Зон (ВАЗ) призывает выйти за пределы традиционных анархистских максималистских принципов «всё-или-ничего», таких, например, как «реформа против революции», при этом не сводя их к самому нижнему общему знаменателю – реформизму Временные анклавы социальной автономии действительно существовали. Некоторые могут действовать и сейчас. Другие могут возникнуть в будущем. Это места, где переживается и практикуется свобода – не как уход от мира, но как использование возможностей в большем масштабе и в более протяжённом периоде. До сих пор вся реально существовавшая анархия, такая как анархия первобытных обществ, оказывалась временной. Но это лишь означает, что порой через многие тысячи лет, а порой – через год или два она заканчивалась. Если однажды анархии, как и Вселенной, может прийти конец – это не повод её не возрождать.
Я присвоил Бею оригинальность, но его концепция ВАЗ несколько напоминает Союз эгоистов (Verein von Egoisten) Макса Штирнера. Бей хорошо знает Штирнера, а вот незнакомый с ним Мюррей Букчин жаловался: «Бей приветствует идеи Макса Штринера…»18. Штрирнер, которого левые, никогда его не читавшие, так часто объявляют антиобщественным индивидуалистом, на самом деле писал: «Первобытное состояние человека не обособленность или одиночество, а общественность… Общество – наше природное состояние»19. Но общество в целом слишком стесняет индивидуума. Оно должно быть не уничтожено, но распущено и преобразовано в вольное соглашение союзов свободно ассоциированных людей, вступающих в эти союзы и покидающих их в зависимости от того, насколько хорошо те служат их интересам. Такие союзы – это и источники свобод, и их ограничители. Однако Штирнер всегда с подозрительностью относился к возможности превращения этих союзов в «партии»20. Кроме отдельных намёков, Штирнер намеренно не сообщил ничего по поводу того, каким могло бы быть общество эгоистов.
Персиваль и Пол Гудманы. Новое сообщество: Ликвидация различия между производством и потреблением (пер. с англ. В. Садовского по: Goodman Р. & Р. Communitas: Means of Livelihood, and Ways of Life. Rev. ed. New York: Vintage Books, i960. P. 153–174).
Хаким Бей. Временная Автономная Зона (пер. с англ. В. Садовского по: Bey Н. T.A.Z.: The Temporary Autonomous Zone, Ontological Anarchy, Poetic Terrorism. Brooklyn, New York: Autonomedia: 1991. P. 97–108).
Новое сообщество. Ликвидация различия между производством и потреблениемПерсиваль и Пол Гудманы
Карантин для работы, карантин для домов
Людям нравится изготавливать вещи, работая с материалами, и смотреть, как они обретают форму и выходят такими, какими задумывались, и люди гордятся своими творениями. Люди также любят работать и быть полезными, так как у работы есть ритм, она происходит от спонтанных проявлений чувств, равно как и игра, и людям приятно от сознания своей полезности. Производительная работа – это своего рода созидание, это продление человеческой личности в природу. Но так же верно и то, что частные или государственные капиталистические отношения производства и механизированная промышленность, при какой бы системе она сейчас ни существовала, уже разрушили то инстинктивное удовольствие от работы, той экономической работы, которую так не любят все обычные люди. (Однако же люди боятся безработицы, а те, кому не нравится их работа, не знают, что делать со своим досугом.) В капиталистической или государственно-социалистической экономике эффективность измеряется прибылью и расширением производства, а не умением управлять средствами производства. Массовое производство, дробя трудовой процесс на мелкие операции и распространяя продукцию удалённо от производителя, разрушает у него чувство созидания. Ритм, чёткость, стиль определяются теперь скорее машиной, чем человеком.
Разделение экономики на два противостоящих полюса производства и потребления означает, что мы далеки от условий, при которых работа могла бы быть образом жизни. Образ жизни требует, в конечном счёте, объединения средств производства, а работа должна рассматриваться как непрерывный процесс деятельности, приносящей удовлетворение, – такой, которая приятна и сама по себе, и своим конечным полезным результатом. Подобные соображения приводили многих моралистов-экономистов к желанию обратить время вспять – к условиям ремесленного труда в ограниченном обществе, где взаимоотношения гильдий и небольших рынков дают мастеру-ремесленнику право голоса и руку помощи на каждой фазе производства, распределения и потребления. Можем ли мы достичь таких же ценностей с современными технологиями, общенациональной экономикой и демократическим обществом? Поставив эту цель, давайте ещё раз проанализируем эффективность и машинное производство.
Характерной чертой американских офисов и заводов является жёсткая дисциплина в вопросах пунктуальности. (В некоторых штатах закон предусматривает счётчики времени для защиты труда и расчёта сумм страхования.) Без сомнения, во многих случаях, когда рабочие трудятся в командах, когда бизнес ограничен предписаниями, когда машины подключают к источнику энергии в определённое время, строго пунктуальное и одновременное с остальными осуществление всех операций кардинально важно для эффективности производства. Но по сути дела не такая уж существенная разница, в котором часу у каждого начинается и заканчивается рабочий день, главное, чтобы сама работа была сделана. Нередко работу можно делать как в рабочем помещении, так и дома, или частично там, частично там. Но такая расслабленность никогда не дозволяется, за исключением типичных случаев написания текстов на заказ или коммерческого искусства – типичных, потому что у этих тружеников так или иначе непростое отношение к экономике. (Есть прелестная история о том, как Уильям Фолкнер спросил компанию “Metro-Goldwyn-Мауег”, не может ли он работать дома, а получив ответ «Конечно», уехал обратно к себе в Оксфорд, штат Миссисипи.)
Пунктуальность требуется в первую очередь не ради эффективности, но ради самой дисциплины. Дисциплина же необходима потому, что работа тягостна; вероятно, она делает мысли о работе ещё тягостней, но сама работа становится куда более терпимой, поскольку превращается в структуру, в решение. Дисциплина учреждает работу во внеличностной вторичной окружающей среде, где для человека, вставшего с постели рано утром, дальше всё легко идёт своим чередом. Регулирование времени, отделение от личной среды – вот признаки того, что работа не является образом жизни; это методы, при помощи которых, как бы там ни было, работа, которую невозможно осуществлять личными усилиями, может быть выполнена независимо от личной заинтересованности.
В планах Города-Сада «…технология была как бы отделена карантином» от жилых домов; говоря в более общем смысле, карантином мы отделяем работу от домашней жизни. Но ещё более правильным будет сказать, что мы ставим карантинный барьер, отделяющий дома от работы. К примеру, посещение женой или детьми мужа на его работе будет катастрофой; такая привилегия предусмотрена лишь для самого высокого начальства.
Заново анализируя производство
Планируя область для успешной промышленной работы, мы, таким образом, учитываем четыре основных принципа:
1. Более тесное отношение между персоналом и средой производства, делающее пунктуальность разумной, а не дисциплинирующей, а также введение фаз домашнего и мелкоцехового производства; и наоборот, поиск подходящих вариантов технического использования личных взаимоотношений, которые стали считаться непродуктивными.
2. Участие всех рабочих на всех стадиях производства продукции; право голоса и помощь для опытных рабочих в вопросах разработки дизайна изделия, а также дизайна и функционирования техники; право голоса для всех в политических вопросах общенациональной экономики, исходя из того, что они знают лучше всего, и их промышленной специализации.
3. Расписание работ, спланированное на основании учёта как психологических и моральных, так и технических факторов, чтобы предоставить наиболее гармоничную занятость каждому человеку в разнообразной среде. Даже в областях экономики и технологий люди настолько же цели, насколько и средства.
4. Небольшие производственные единицы со сравнительной самодостаточностью, так, чтобы каждое сообщество могло вступать в более крупные целостности, сохраняя сплочённость и независимость точки зрения.
Эти принципы взаимозависимы.
1. Чтобы отменить существующее разделение рабочей и домашней сред, мы можем действовать одновременно двумя путями: 1) вернуть определённые виды производств в домашние мастерские или придомовые территории; 2) ввести домашнюю работу и определённые производственные семейные отношения, которые в настоящее время совсем не признаются частью экономики, в стиль и отношения верхних уровней экономики.
а) Подумайте о современном разрастании машинной техники. Когда-то можно было сказать, что швейная машина была единственной широко распространяемой производительной машиной; но теперь, особенно в силу последней войны, идея тысяч небольших технически оборудованных мастерских, питаемых электричеством, стала хорошо знакомой; а компактные механизированные инструменты превратились в товары наибольшего спроса. В целом, переход от угля и пара к электричеству и нефти ослабил одну из важнейших причин для концентрации машинной техники вокруг одного приводного вала.
б) Боршоди[81], обращаясь к экономическому учению Аристотеля, доказывал, нередко с уморительным реализмом, что домашние работы, такие как приготовление еды, уборка, починка вещей и развлечения, имеют колоссальную экономическую стоимость, пусть и не в наличных деньгах. Проблема заключается в том, чтобы облегчить и обогатить домашние производства при помощи технических средств и некоторых экспертных подходов, свойственных общественному производству, при этом не разрушая их индивидуальность.
Но большая часть поисков удовлетворительной производственной жизни в домах и семьях состоит в анализе личных взаимоотношений и условий: например, производственного сотрудничества мужа и жены на ферме или производительных возможностей детей и пожилых, в настоящее время исключённых из экономики. Это подразумевает чрезвычайно глубокие и деликатные эмоциональные и моральные проблемы, которые могут быть решены только путём экспериментирования в интегрированных сообществах.
2. Абсурдность работы в промышленности заключается главным образом в том, что каждый оператор машины знаком лишь с несколькими процессами, а не со всей цепочкой производства. Он также не знает, как и где распространяются тысячи созданных при его участии продуктов. Эффективность внедряется сверху усилиями опытных менеджеров, которые сначала разбивают производство на простейшие процессы, потом соединяют их в комбинации, интегрированные с работой машин, а затем организуют логистику поставок и т. д. и только после этого распределяют работу.
Возражая против такой спущенной сверху эффективности, мы должны постараться передать эту функцию рабочим. Это осуществимо только если рабочие имеют целостное представление обо всех операциях. Необходима школа промышленности, научная и не участвующая непосредственно в производстве, но связанная с заводом. Теперь определим, кем будут её ученики и выпускники. Ученики наряду с обучением занимаются более монотонной работой; выпускники же – организаторскими и координирующими работами, тонкой работой, окончательной отделкой. В конце обучения ученик выполняет шедевр – образцовое изделие, новое изобретение, метод, или вносит другой практический вклад в развитие производства. Мастера являются учителями, и в их работу входит проведение свободных дискуссий, касающихся основных изменений.
Такая система обучения существенно отвлекает от графика непрерывного производства; но остаётся вопрос, не окажется ли она более эффективна в долгосрочной перспективе, побуждая людей работать на себя и иметь возможность влиять на дистрибуцию. Под этим мы подразумеваем не только экономическую демократию или социалистическую собственность. Это необходимые критерии, но сами по себе они не являются политическим смыслом индустриализма. Нужна же организация экономической демократии на основе производительных единиц, где каждая из них, полагаясь на собственный опыт и умение выгодно продать то, что она может предложить, взаимодействует со всем обществом в целом. Это синдикализм, проще говоря, собрание промышленного города. Чтобы гарантировать независимую силу каждой производительной единицы, она должна иметь относительную региональную самодостаточность; это может быть союз фермы и завода.
3. Машинный труд в своей сегодняшней форме часто оказывается отупляющим, а не «образом жизни». Выход заключается в распределении работ в соответствии как с психологическими и моральными, так и с техническими и экономическими основаниями. Целью является обеспечение всесторонне гармоничной занятости. Работу можно разделить на командную и индивидуальную или же на физическую и интеллектуальную. Отрасли промышленности можно сочетать в рамках одной местности, чтобы получить правильное разнообразие. Например, производство хрусталя, выдувного стекла и оптических инструментов; или, более обобщённо, сочетание промышленности и сельского хозяйства, завода и домашней работы. Вероятно, наиболее важным, но трудно достижимым является разделение с учётом возможностей и способностей, рутинной работы и инициации, повиновения и руководства.
Проблема заключается в возможности составить сбалансированный план работ для каждого человека и предоставить для него здания и фермы так, чтобы этот план был осуществимым.
4. Интегрирование заводов и ферм приводит нас к идее регионализма и соответствующей региону автономии. Вот основные её составные части:
а) Диверсифицированные фермерские хозяйства как основа самодостаточности, и следовательно, небольшие городские центры (с населением 200 000 человек).
б) Некоторое количество взаимозависимых промышленных центров, расположенных так, чтобы существенная часть национальной экономики была под надёжным контролем. (Идея в том, чтобы имеющаяся свобода была защищена реальной экономической силой.)
в) Эти промышленные предприятия развиваются на базе региональных ресурсов – сельскохозяйственного поля, шахты и источника энергии.
Фермеры, работающие в различных областях сельского хозяйства, могут быть независимыми, и в силу этого небольшие фермы всегда были основой социальной стабильности, но не обязательно служили опорой крестьянского консерватизма. С другой стороны, поскольку сейчас желательна машинная техника, фермеру нужны деньги и связи с более крупной экономикой города.
Город и его окрестности: 1. Городские кварталы. 2. и 3. Различные фермы, на территории которых размещаются все дети и их школы (родители, работающие в районе центральных кварталов, в основном проживают во внутреннем периметре). 4. Территория индустриализованных сельскохозяйственных предприятий и молочных хозяйств. 5. Открытые пространства, пастбища и т. д.
Политическая проблема промышленного рабочего заключается в обратном, поскольку каждая отрасль промышленности полностью зависит от национальной экономики как в материалах, так и в дистрибуции. Но при региональной взаимозависимости промышленных предприятий и тесной интеграции заводской и фермерской работы заводские рабочие приходят в поля для помощи в пиковые сезоны, фермеры заняты работой на заводе зимой; горожане, в особенности дети, могут проживать за городом; фермеры на дому изготовляют небольшие детали для заводов – промышленный регион как единое целое может обеспечить себя независимой договорной рабочей силой на общенациональном уровне.
Общим признаком этой федеральной системы будет отличие местных региональных рынков от общенационального.
Городские кварталы и фермы в пределах велосипедной доступности: принцип планировки заключается в том, что за исключением вредных производств на окраинах, ни одна из общественных или домашних функций не концентрируется изолированно в одной зоне. Таким образом, кварталы будут включать в себя библиотеки, фабрики, жилые дома, магазины, школы, рестораны и т. д., как это диктуют соображения функциональности, внешнего вида и настроений сообщества (ср. городскую площадь на с. 493). 1. Аэропорт и межрегиональный рынок. 2. Скоростные шоссе, зелёный пояс и вредные предприятия. 3. Фермы по 4 акра, дома родителей-горожан и начальные школы. Периферийные дороги, граничащие с шестиугольником города и обслуживающие местное автомобильное и грузовое движение, проходят над или под скоростными трассами или соединяются с ними посредством наклонных съездов
В области транспорта местные рынки обслуживаются пешеходами, велосипедами, повозками и автомобилями; общенациональный же рынок – самолётами и грузовыми трейлерами.
(Всё это – децентрализованные единицы, двойные рынки, выбор промышленной отрасли на основе как политических и психологических, так и экономических и технических факторов – выглядит странным и кружным путём достижения интегрированной национальной экономики, при том, что в настоящее время такое единство уже есть, настолько тесное, что нечего больше и пожелать, и даже чрезмерно эффективное. Однако мы нацелены на другой стандарт эффективности, такой, при котором наступит расцвет изобретений, а работа будет стимулом сама по себе; и самое важное, мы нацелены на достижение высочайших и ближайших к нам идеалов общественной жизни: свободы, ответственности, самоуважения как человека труда, и инициативы. Существующая система не может предложить нам ничего, сравнимого с этими целями.)
Расписание и его модель
Типичное расписание занятий для членов коммуны
(Цифры означают количество месяцев)
Примечания к расписанию
(а) Работа на заводе рабочего-мастера включает в себя исполнительную и тонкую работу.
(б) Период технического обучения идёт одновременно с периодом работы.
(в) Работа над выпускным проектом проводится в своё личное время и на своём личном месте – например, в жилом трейлере для путешествий или загородном домике; может включать в себя дизайн, черчение, сборку ручных механизмов (например, радиоприёмников или часов), заключительные действия (шлифовку линз) и т. п.
(г) Фермерская работа мастера на сельскохозяйственном производстве включает в себя надзор и поддержание хозяйства и по взаимному соглашению распределяется между рабочими, с тем чтобы быть круглогодичной. Более механизированные виды работ в пиковые сезоны выполняются заводскими подмастерьями.
(д) Работа фермерской семьи в промышленности включает в себя изготовление деталей для заводов, взаимодействие с сельскохозяйственным производством (например, полевыми кухнями), заботу о получающих образование в пансионах городских детях.
(е) Занятия молодёжи охватывают многие категории, включая два месяца путешествий, что тем самым знакомит их с различными возможностями.
(ж) Занятия по собственному выбору и воображению – профессиональные, любительские, рекреационные и т. п.
(√) Занятия по мере появления возможности.
Пьяцца в городе
Сегодня у нас в Америке человек, которому повезло иметь полезную и важную работу заниматься тем, что социально востребовано и одобрено, работу, требующую инициативы и применения всех его лучших стремлений, – такой человек (один на тысячу из всех нас) будет трудиться не только очень усердно, но даже со слишком большим усердием; он обнаружит, что, будто поневоле, он всегда возвращается к своей важной работе, словно праздные устремления общества его вовсе не привлекают. Но будем надеяться, что там, где у каждого есть такая работа и где общество организовано исключительно таким образом, чтобы её гарантировать, там и у людей будет более жизнерадостный и лёгкий характер. Не желая отделываться от своей работы ради столь малоценной для них праздности (нет работы – нет и развлечения), люди будут относиться к своей работе неторопливо – ведь всё это, так или иначе, будет не зря потраченным временем.
В этом новом сообществе есть замкнутые площади, подобные тем, о которых писал Камилло Зитте. Такие площади определяют образ города.
Площади – это не улицы с автомобильным или пешеходным движением, а локации, где люди находятся постоянно. До места работы и до дома рукой подать, но на городской площади находится нечто ещё более интересное – другие люди.
Лёгкая праздность пьяцц – это просто длинная пауза, ведь в наши дни беззаботные люди нередко более всего счастливы, когда едут на поезде или в машине на работу, такое «время между». И совесть чиста, поскольку занятие чем-то полезным начнётся в лишь в определённое время (нескоро). Рабочие этого нового сообщества позволяют себе довольно длительные перерывы на обед. Предположим, что для обслуживания какой-то машины или конвейера в течение четырёх часов необходимо десять человек: они договариваются начать где-то в середине дня, и где же им встретиться друг с другом, как не на площади-пьяцце.
С одной стороны пьяццы виден вход на фабрику; другой вход – в небольшую библиотеку, он оборудован урнами для окурков. Как и на всех прочих площадях, имеются часы-куранты; но они – напоминание, а не тиран.
Городская площадь: интеграция работы, любви и знания
Досуг на пьяццах состоит из повторяющихся маленьких удовольствий вроде кормления голубей или созерцания фонтана. Таким образом можно побыть среди людей и пообщаться. Крайне важно, чтобы внутри и снаружи зданий стояли столы с напитками и лёгкими закусками.
Неподалёку от магазинчиков слышен грохот от ударов молота и шум от настройки мотора. Но если это более тихая площадь, там могут быть музыканты. Полощутся окрашенные льняные и шёлковые ткани – это не флаги, а стирка! Ведь здесь всё перемешалось. В то же время есть здесь что-то и от формальности университетского городка.
Ещё один лик пьяццы – жилой многоквартирный дом, где городская семья готовит еду. Занимаются они этим так.
Оживлённая площадь
Спокойная площадь
На первом этаже здания расположен не только ресторан, но и продуктовый магазин; сюда фермеры поставляют свои продукты. Готовит семья этажом выше, они звонят вниз, заказывая свежее мясо, овощи, салат и другие ингредиенты, всё это доставляется им на кухонном подъёмнике, помытое и очищенное – картофель очищен, а шпинат вымыт машиной. Они разделывают и приправляют мясо по вкусу и отправляют его обратно вниз с запиской: «Прожарка Medium Rare к 18.45». Муж уже в двенадцатый раз рассказывает, что когда он был студентом в Париже, пекарь на углу имел привычку готовить цыплят в своей духовке. Люди попроще, живущие в блочных домах поменьше в конце квартала, считают эту процедуру сущей глупостью; они-то просто закупаются едой в магазинах, сами готовят её и едят. Но они не работают на заводах: у них токарные станки в подвалах.
Основной выход с площади почти перегорожен монументом с надписью. Но эту будущую надпись мы разобрать не можем. Площадь выглядит замкнутой.
На знаменитых пьяццах, описанных и измеренных во всей их асимметрии Камилло Зитте, главное здание, которое даёт название всему месту, к примеру, Пьяцца Сан Марко или Пьяцца деи Синьори, – это церковь, ратуша или здание гильдии. Какие же важнейшие здания на описываемых здесь площадях? Мы не знаем.
Ветряк и водонапорная башня, обеспечивающие работу фонтана и наполнение бассейна, были произвольно размещены на иллюстрации просто потому, что подобные искусные механизмы живописны.
Ферма и её дети
Давайте будем растить всех детей в естественной среде, где их будет много и они сами образуют общество друг для друга. Этот метод обладает огромным педагогическим преимуществом, поскольку всё ведение дел в окружающей сельской местности открыто для наблюдения, а не спрятано в счетах и за стенами фабрик. Механизм производства в городе для взрослых ясен; природа же фермерской деятельности взрослым не более очевидна, чем детям десяти- и одиннадцатилетнего возраста.
Схема производства на ферме. Принцип диверсифицированной фермы заключается в симбиозе при минимальном использовании искусственных удобрений. Городские нечистоты, обогащённые продуктами с фермы, по трубам поступают на поля для удобрения земли.
Интегрируя город и село, мы можем исправить существующую несправедливость, когда село берёт на себя бремя воспитания и образования большего числа детей, чем соответствует его доле во всём населении, а затем теряет 50 % от этих вложений по достижении детьми совершеннолетия. (А города потом жалуются, что молодёжь получила образование по сельским стандартам!) Если городские дети отправляются в загородные школы, город берёт на себя пропорциональную долю в расходах и приобретает право высказываться по этому вопросу.
Родители, работающие в городе, живут в небольших домиках на близлежащих фермах – там дом их детей. Но когда они уезжают на работу, дети не остаются одни – они всё ещё дома на ферме. Какая-то договорённость по этому вопросу необходима, так как очевидно, что поскольку городские дома продолжают деградировать, мы не можем быть удовлетворены плачевным состоянием яслей, подготовительных школ и детских садов.
А для фермеров городские семьи являются наиболее ценным источником денежного дохода.
Лучшее общество для воспитания детей после того, как они перестают быть абсолютно беспомощными, – другие дети, слегка постарше или помладше. Это суровое общество, но в худшем случае оно чревато конфликтами, а не любящей, абсолютной родительской властью. Теперь эти дети спят уже не рядом со своими родителями, а в спальных корпусах.
С весьма раннего возраста детей привлекают к работе – кормлению животных и поручениям по дому, что порою оказывается для них слишком сложным. Возможно, ощущение близости города сможет здесь облегчить и условия жизни на ферме, и настроение самих городских детей.
Двор; дом построен из сборных блоков и местных материалов
Первый этаж: большое пространство для собраний и принятия пищи, комната для занятий производством на дому, комната для детских игр и учёбы недалеко от рабочей мастерской и двора фермы. Второй этаж: спальни
Интерьер пространства гостиной и вид со стороны дороги.
Комбинирование заводской и ручной работы. Картина (репродукция Мондриана) не размещается напротив расписанной стены
Все восхваляют диверсифицированное фермерство в качестве образа жизни. Однако молодёжь с ферм устремляется в города, как только появляется такая возможность. (Так же, как все восхваляют прекрасную Ирландию, но молодые ирландцы уезжают толпами из своей страны.) Это неизбежно, когда все рекламируемые социальные ценности, транслируемые радио и кинематографом, – ценности городские. Все признают, что эти ценности – бессмысленная показуха; но они привлекательнее, чем совсем ничто. Чтобы противодействовать этой пропаганде, фермерские социологи пытаются положить начало специфически сельскому общественному мнению, они возрождают народные танцы и устраивают клубы 4·Н[82] и конкурсы, организованные работниками ферм и кооперативами.
Но нужно ли соперничество межу «фермой» и «городом»? Все ценности – это человеческие ценности.
Региональная и национальная экономики
Большое число диверсифицированных ферм означает, с одной стороны, что регион самодостаточен, но, с другой, говорит о том, что у фермеров лишь малая доля урожая экспортируется за пределы региона. Однако их денежные доходы поступают от городского рынка, от домашних производств, от некоторых сельскохозяйственных производств и от размещения горожан. Если фермеры выращивают специализированную культуру, такую как виноград или хлопок, то она перерабатывается в городе. Всё это гарантирует устойчивость местной экономики.
Даже если не брать в расчёт политическую свободу, такая надёжная местная экономика критически важна для тесного взаимодействия между производством и потреблением, поскольку это означает, что цены и стоимость труда не будут настолько зависеть от колебаний громадного общего рынка. Работа человека, важная для производства, сделает возможной дистрибуцию и получение товаров взамен. Это означает, что, в определённых рамках, чем ближе система подходит к экономике простого домохозяйства, тем больше она является экономикой конкретных предметов и услуг, обменивающихся бартером, а не экономикой обобщённых денег.
«Экономика предметов, а не денег» – в этой формуле вся сущность регионализма. Жители региона задействуют свои местные ресурсы и взаимодействуют напрямую, без посредничества государственной бухгалтерии с её миллионами противоречащих мотивов, никогда не разрешимых лицом к лицу. Региональное развитие Управления долины Теннесси соединило электроэнергию и удобрения для ферм, навигацию и предотвращение эрозий, контроль за наводнениями и переработку пищи, национальную рекреацию, и в этом естественном взаимодействии оно породило массу остроумных изобретений. Всё это (заложенное в его основании) проводилось при сравнительной автономии, в соответствии с нежёстким курсом на «всеобщее благосостояние».
Образ жизни, который мы ищем в этом новом сообществе, зависит от информированности о местных отличительных чертах, и это также является условием политической свободы как объединения промышленных предприятий и фермерских кооперативов, а не множества абстрактных голосов и потребителей при деньгах.
Но любая экономика машин является как национальной, так и интернациональной экономикой. Доля необходимых товаров, которые могут быть произведены в запланированном регионе, может быть весьма значительной, но это всего лишь доля. Этот факт спасителен для регионализма! Ведь иначе регионализм скатился бы до провинциализма – рассматриваем ли мы искусство или литературу, или характерные черты народа, или же тенденции в технологиях. Региональные промышленники на своём собрании обнаруживают, что именно потому что их регион силён и много производит, они оказываются зависимы от широкого спектра влияний, которые им придётся учитывать.
Усовершенствование
Попытаемся представить себе нравственный идеал такого сообщества, как описываемое нами.
В роскошном городе потребительских товаров общество развивалось в направлении роста экономики – инвестиции капитала и потребление должны были расти любой ценой или даже преимущественно любой ценой. В третьем сообществе, которое будет описано в нашей книге, сообществе «максимума безопасности и минимума регулирования», мы обнаружим, что ради достижения общественной безопасности и свободы человека рост некоей одной части экономики должен быть категорически запрещён.
Но в текущем, промежуточном плане нет никаких причин, по которым экономика должна или не должна расти. Каждая ситуация конкретна и сводится к конкретному вопросу: «Стоит ли расти в соответствии с этим новым курсом? Стоит ли продолжение следования старому курсу этих сложностей?»
Стулья уберегали нас от больших щелей и грязи на полу – но если у нас нет грязных полов и есть радиаторное отопление – зачем нам стулья?
Это деликатный подход, который нам, американцам, постичь нелегко: мы всегда предпочитаем делать побольше и получше, или перескакиваем на что-то новое, или уцепляемся за старое. Но когда люди привычны к своему знанию о том, ради чего они сдают в аренду свои руки, когда они в курсе производственных операций и отдачи, когда им не нужно доказывать что-то в конкурентной борьбе, тогда они просто заняты, так сказать, оцениванием соотношения средств и целей. Все они в этом случае – эксперты по эффективности. И тогда они на удивление быстро могут найти новую концепцию самой эффективности, совсем не похожую на ту, которой пользуются инженеры Веблена[83]. Когда они могут сказать: «Было бы эффективнее делать это таким образом», а потом продолжить: «А ещё эффективнее будет вообще забыть обо всём этом».
Эффективный для чего? Для образа в жизни в целом. Во все времена достойные люди пользовались этим критерием для отсеивания: «Мы так не делаем, даже если это удобно или прибыльно». Но они уверенно и изобретательно обдумывают это: «Давайте займёмся этим, это нам подходит. Или давайте воздержимся и упростим, это будет задержка и отставание».
Предположим, что один из мастеров в свои два месяца индивидуального труда занялся разработкой эскизов для мебели и, изучив мебель у японцев, решил обходиться без стульев. Такая проблема может повлечь жёсткую борьбу в национальной экономике, когда одно цепляется за другое.
Экономика, как и любая экономика машин, стала бы расти, поскольку она создаёт излишки. Она бы доросла до изысканности. Ярким примером является японский способ. Они покрывают пол толстыми моющимися циновками и обходятся без стульев и полового покрытия. Загромождать комнату мебелью для них слишком хлопотно. Но щедро тратить многодневные усилия на вырезание крошечной канавки на обратной стороне профиль-ручки перегородки-сёдзи – это для них не хлопотно. Они обходятся без обивки, но с большой тщательностью расставляют цветы. Они не воздвигают постоянных перегородок в комнате, потому что виды занятий в жизни всё время меняются.
Когда производство становится неотъемлемой частью жизни, труженик становится художником. Художник по своему определению следует за окружающей обстановкой и находит в ней новые возможности выражения. Его не ограничивает ни то, каким способом всегда делались и делаются определённые вещи, ни даже то, что делаются именно эти вещи. Наши промышленники – и даже компания IBM – в настоящее время очень сильно озабочены тем, как бы заполучить «креативных» людей, они организуют психологические исследования, чтобы узнать, как взрастить «атмосферу креативности»; но они не вполне учитывают ужасную вероятность того, что истинно творческие люди могут посоветовать им закрыть своё производство. Ведь они хотели бы использовать творчество как раз так, как его не следует использовать, ибо это процесс, который сам творит свои собственные цели.