– А если их нет, – резко отвечает женщина, – нам что же, голодать, пока они не появятся?!
В ответ на это активистка в гневе вылетает из кухни. У выхода из ресторана на улицу она оборачивается к людям, всё ещё беседующим за столиками. Она поднимает кулак и выкрикивает: «Вся власть Советам Рабочих! Вся Власть Комитетам Совета!» Никто не поворачивается, чтобы взглянуть на неё. Люди просто продолжают свои разговоры.
Взлёт, падение и повторное падение фальшивого РейхаГрегор Томц
Эрекция
В которой мы обнаруживаем, что в мире ничего не встаёт так крепко, как правда на Рассвете.
«Женни, вот и они, – воскликнул он. – Приберись-ка, а то тут словно помойка. И передай детям, чтобы духу их здесь не было».
«Боже, да не нервничай ты так». Она дала детям денег и проводила их до пожарного выхода, быстро протёрла стол и разложила набор для игры в «Монополию». Как раз, когда она разливала вино по бокалам, Фридрих и Лиззи зашли в их квартиру на втором этаже в доме на рю де Рюс.
Карл и Фридрих принялись меняться своими женщинами с тех пор, как обосновались в Брюсселе. Это происходило примерно так: они играли в «Монополию», выпивали и разговаривали, в основном о политике, в основном говорил Карл. Когда Женни и Лиззи начинали всерьёз проявлять недовольство, Карл отводил Лиззи, а Фридрих – Женни, каждый в свою отдельную комнату. Особой пикантности всему этому добавляло то, что ни одна пара не предавалась любовным ласкам на виду у другой, никогда не говорила скабрезностей, даже никогда не намекала на то, что, как все знали, сейчас начнётся. Пока они играли, в атмосфере всегда царил дух добросердечия и благопристойности. Но когда дамы начинали зевать, двое кавалеров воспринимали это как сигнал к действию. (Зевали ли Женни и Лиззи потому, что просто им наскучивала игра, или так они старались намекнуть, что им нужно хорошенько перепихнуться? Историки диалектического материализма на сей счёт умалчивают. Но давайте вернёмся к нашему рассказу.)
Поначалу Женни было с ним нелегко. Не то чтобы кровати были слишком тесными, в конце концов, всегда можно было заняться этим и на полу. Главной проблемой было то, что его член был крупнее и твёрже того, к которому она успела привыкнуть в давние трирские денёчки, а Фридрих обрабатывал её мощными фрикциями. Но её сочная щёлка скоро привыкла к его гигантскому стволу, и хотя ей было нелегко брать в рот, а ещё сложнее принимать весь его нектар, струёй извергавшийся в её горло и стекавший с уголков её рта, так как она никогда не любила сглатывать, так вот, несмотря на всё это, она страстно хотела, чтобы Карл отрастил себе такой же елдак.
Лиззи же была привычна к более регулярным занятиям любовью с этим жеребцом из Бармена, однако она утешала себя тем фактом, что Карл лучше умел делать куни, или, по крайней мере, занимался этим с большей готовностью, чем её собственный муж.
Женни разделась. Она встала на колени перед Фридрихом в своих панталонах с ластовицами, полупрозрачном лифчике и чёрных чулках, поддерживавшихся алыми подвязками; руками, дрожащими от пьянящего желания, она с большим трудом расстёгивала его ширинку. Она постанывала и тяжело дышала, пока, наконец, не высвободила его член и принялась неистово сосать.
В соседней комнате Карл как раз принялся ласкать киску Лиззи, размышляя при этом, почему это Женни никогда не стонет так же, занимаясь любовью с ним. Пока он думал, его стояк становился всё слабее и слабее. Ему пришло в голову, что Фридрих напрашивается на месть.
И только Карл принялся обдумывать варианты мести, когда раздался громкий стук в дверь. «Чёрт побери, – подумала Женни, – если это дети, я прибью их».
«Надеюсь, это не Мэри», – подумал Фридрих, вынимая свой тугой жезл из мягкой складочки Женни.
«Где это я?» – встрепенулась Лиззи – продолжающийся стук разбудил её.
«Слава богу», – подумал Карл, шагая сначала по коридору, а потом к двери, так и оставаясь в одних носках.
На пороге стояли двое полицейских. Они предъявили ордер, подписанный самим королём, который гласил, что Карл и вся его семья должны покинуть территорию Бельгии в течение 24 часов. Причина: эксгибиционизм.
На следующий день их депортировали до французской границы, откуда они проследовали в Париж. Они поселились в «Частных апартаментах» на третьем этаже дома на рю Морг в самом центре города. Карл не мог позволить себе такого, так что счёт оплатил Фридрих.
Однажды утром, после безвкусного завтрака, мучаясь похмельем от множества бокалов дешёвого французского вина, выпитого прошлым вечером, Карл поднимался по лестнице, отделявшей его от возможности вздремнуть, когда ему на глаза попалась одна из горничных, шедшая по своим делам.
«Эй, Ами, будь так добра, помоги-ка мне раздеться, – сказал он ей на своём французском с сильным акцентом. – Каждый раз как поем, одежда меня просто душит».
Ами раскраснелась, не зная, что ей делать. Из страха потерять свою работу она боялась обидеть его, но, с другой стороны, вид этого косматого седовласого мужчины с большим брюхом и гнусной вонью, исходящей изо рта, был ей отвратителен. Она была совсем не против небольших шалостей время от времени; при её скудном жалованье денежные подарки от господ были весьма подходящей прибавкой, но ведь должны же у девушки быть какие-то принципы. Пока она взвешивала все доводы за и против секса с ним, Карл уже решил за неё. Он взял её за руку, и прежде чем девушка успела осознать, она уже снимала с него одежду. Однако просто полежать голым на кровати (как на то втайне надеялась Ами) Карлу для хорошего досуга было явно недостаточно.
– Ну-ка, поцелуй меня, шлюшка. И снимай свои обноски. Я же по твоим глазам вижу, как ты хочешь со мной в койку.
– А что я с этого получу? – спросила Ами с некоторой дерзостью.
– Да заплачу я тебе, сучка. Всё зависит от твоего умения и старания.
Ами препоручила себя своей судьбе. Она решила отделаться от него как можно скорее. Она брала его член в свои руки, в рот, обращалась к нему, говорила с ним, пыталась убеждать, проклинала его, наконец, упрашивала его, но почти без всякого эффекта. Ей-таки удалось привести его в слегка эрегированное состояние и успеть сразу же запихнуть его в себя, пока он случайно не поменял настроение. Только с помощью своих вагинальных мышц она удерживала его внутри. Будучи не из слабых, она вся покрылась потом и была на грани изнеможения, когда он, наконец, достиг оргазма. Он так ничего не изверг из себя – единственный плюс в этой ситуации, как она вспоминала потом.
– Держу пари, Эмма, это был лучший трах в твоей жизни, – похвастался Карл, всё ещё с трудом хватая воздух.
– Как скажете, партнёр. Так что насчёт денег, которые вы обещали мне заплатить? Вам ведь понравилось, не так ли?
В ответ Карл лишь разразился смехом. Он поднялся и принялся надевать свои штаны. «Я ещё не разобрался с твоими стараниями и умениями. Нам стоит повторить наш небольшой эксперимент ещё пару раз». Он засмеялся от собственного остроумия.
Она тоже выдала несколько саркастических смешков. «Да-да, как мило. Но мне-то что с того?»
Карл уже получил, что хотел, от этой неблагодарной юной особы. Он велел ей убираться. Она начинала действовать ему на нервы, тогда как ему уже следовало бы заниматься своей книгой о классовой войне во Франции.
Ами решила отомстить. Сначала она хотела найти где-нибудь нож и ударить им его, но подумав, решила действовать рациональнее. Вместо этого она взяла телефон и вызвала жандармов. Она рассказала им всё об этом человеке, пытающемся развязать классовую войну в одной из комнат на третьем этаже «Частных апартаментов». Полицейские практически сразу оказалась на месте преступления, занялись расследованием и на всякий случай арестовали Карла. На следующий день его вместе со всей семьёй депортировали в Германию, где они поселились в Кёльне. С тех пор Ами больше ничего не слышала о нём. Но, конечно же, это был не последний раз, когда мир слышал о Карле Марксе.
Пенетрация
С древних времён и до наших дней единство возникает путём жестокости и очищения, которые отличают нас от прочих животных.
Семьюдесятью годами позже двое невысоких и довольно коренастых мужчин среднего возраста гуляли по улицам Москвы, заключив друг друга в тёплые объятья. Был День Эрекции, страна жила в период Новой Экономической Программы – Нэпушки, как её нежно называли революционные массы. В те дни в первой стране социализма было много свободного капиталистического предпринимательства.
«Ух-ты, Владимир, только взгляни на этого монстра!» – закричал младший из этих людей, похожих на птицеводов. Они остановились перед фасадом колоссального Центра Всенародного Эроса, располагавшегося на месте бывшей православной церкви, стоявшей на Красной площади. Громадина, привлёкшая внимание Иосифа, и столь восхитившая его, представляла собой колоссальный член из пластика, демонстрировавшийся на красном подиуме посреди нарядов для бондажа, плетей, надувных кукол, фетишистского нижнего белья и прочих развратных диковинок такого рода.
Владимир застыл, словно в трансе. Всё его тело непроизвольно тряслось, как на пороге эпилептического припадка. Эти симптомы были хорошо знакомы Иосифу. Он сумел угомонить Владимира, дав ему какую-то сладость, взяв за руку и проведя его внутрь, поближе… к Нему!
Внутри Центр оказался похожим на гигантское лоно. Далеко не сразу они нашли тот магазин, который искали. Всё это время Владимир продолжал обильно потеть и невнятно постанывать.
Владелец магазина рассказал своим новым клиентам, что этот колосс по сути был точной копией того самого оружия, которое Маркс так ловко и столь успешно использовал в классовых войнах предыдущего столетия.
Эта история происхождения монстра возбудила их ещё сильнее. Они захотели попробовать его прямо здесь и сейчас; хозяину стоило немалых усилий угомонить их.
«Я хочу это дилдо, хочу прямо сейчас, – забормотал Владимир, продолжая: – Самотыки возникли как развитие и прямое продолжение фундаментальных атрибутов траханья в целом. Разумеется, это может произойти только на наивысшей стадии его развития, когда некоторые из его атрибутов начинают трансформироваться, принимать форму и проявляться в этом направлении, будучи материальными средствами эмансипации». Тут он расправил Его, засунул себе в рот, щекоча языком залупу, двигаясь дальше вниз по стволу и вылизывая Его резиновые яйца. Он принялся неистово крутиться и долбить самого себя в рот всё быстрее и быстрее, глубже и глубже. Хозяин магазина наблюдал за ним в совершенном изумлении. Ему потребовалось время, чтобы снова взять себя в руки. Он пригрозил вызвать полицию, но было уже слишком поздно. Владимир уже не был способен сдерживать себя. «Я кончаю, я кончаю», – простонал он.
После столь убедительной демонстрации Его мощи двое мужчин с готовностью заплатили за этого Монстра непомерную цену в 60 рублей и поспешили домой, в Зимний дворец.
Уперев дилдо в своё обнажённое тело, Иосиф воткнул его в более чем жаждущий задний проход Владимира. Всю долгую русскую зимнюю ночь он снова и снова совершал это насилие над Владимиром.
Владимир стал одержим Им. Он всё меньше и меньше занимался государственными делами и требовал всё больше и больше персонального внимания Иосифа. А тот постепенно начинал уставать от всего этого, особенно от того, что Владимир был настолько поглощён Монстром, что редко теперь вспоминал о том, чтобы отсосать ему. Он начал избегать Владимира. Того же это привело в такую ярость, что на XI съезде ВКП(б) он потребовал исключения Иосифа за нарушения партийной дисциплины, однако это его намерение было единодушно отвергнуто. Владимир попробовал снова пофлиртовать со Львом, но тот оставался равнодушным. Он пристрастился к участию в оргиях с молодыми фанатами Партии и заявил Владимиру, чтобы тот проваливал. Тогда Владимир обращался к Григорию, упрашивал Михаила, пытался подкупить Николая, убедить Вячеслава, договориться с Феликсом, но всё без малейшего успеха. Все они предпочитали партийные оргии.
Теперь, когда никто не мог помочь ему утешаться Монстром, когда его жена мечтала о его верности, покупая себе трусики с разрезом, чтобы соблазнить его войти в поржавевшую дверь своего тайного прохода, чей порог он не трогал уже Бог знает сколько лет, когда она теребила своего мужа каждую ночь, лишая его надежд на женоубийство, Владимир занемог.
В своём знаменитом теперь завещании он писал, что Лев был старым дураком и потому не мог причинить своей пиписькой вреда, однако Партии в самом деле стоит опасаться Иосифа – не обладавшего в должной мере терпением, лояльностью, учтивостью и воспитанностью, а значит представлявшего потенциальную опасность для них всех. Но члены партии предпочитали думать о других вещах и не слушали старого Владимира…
С тех пор как Иосиф перебрался во Дворец, что-то пошло не так. Сперва он избавился от Сергея, владельца того магазина в Центре, обвинив его в задирании цен. Потом он ликвидировал сам Центр и ввёл монополию Партии – Иосиф стал единственным судьёй, выносящим решения об ошибках в мире эротики. Став председателем, он принялся прививать в постреволюционном обществе фаллоимитаторы всех возможных размеров и материалов – от пластика до стали. Процесс отбора кандидатов для членства в Партии стал значительно более жёстким, и тип искусственного члена, использовавшийся каждым, отражал его позицию не только внутри партии, но и в обществе в целом.
Мужчины и женщины оказались строго разделены. Для члена Партии было просто немыслимо опробовать девичье лоно своим штырём. С одной стороны, это бы свидетельствовало о плохом вкусе, а с другой – стало чем-то, чем «люди занимались раньше», на заре истории человечества, и потому с наступлением Великого Общества это стало считаться в лучшем случае устаревшим, а то и контрреволюционным. Поэтому быть застигнутым со своей оглоблей в чьей-то пещерке было не только крайне аморальным, но и, весьма вероятно, стало бы рассматриваться как реакционный проступок.
Но никто, включая и самого Иосифа, не мог использовать Монстра. Его они положили рядом с мумией Владимира, и солдаты денно и нощно стояли в карауле вокруг них. Иосиф пытался опробовать на себе этот член, но каждый раз его заставали с поличным. И вскоре он пришёл к убеждению, что Он, этот Монстр, преследует и пытается его погубить.
Репродукция
Последствием борьбы станет наступление и дальнейшее развитие демократии, увенчивающееся полным триумфом порядка.
Они выглядели настолько реальными, что вдруг показалось, будто в настоящих людях больше нет нужды; настолько живыми, что скоро никто уже не будет нуждаться в по-настоящему живых людях. Энвер возбуждённо проходил по выставке в Народном Эксгибиционистском Центре Всех Прогрессивных Народов Мира, организованной по случаю 50-летия Великой Заднепроходной Пенетрации, на которой демонстрировались достоинства каждой секс-куклы в сравнении с другими многочисленными родственными моделями. Версии де-люкс с тремя отверстиями: вагиной, анусом и ртом; супер де-люкс версии, в которых половые органы ритмично вибрировали; надувные резиновые модели, которые хорошо умещаются в небольшие чемоданы в сдутом состоянии; оригинальные изделия («для людей с изысканным вкусом»); имитации («для нуворишей»); дорогие («для бедных»); дешёвые («для женщин, детей и военнослужащих»); миловидные («для не столь опытных»); уродливые («для гурманов»); молодые («для пожилых»); старые («для чувствующих себя незащищёнными»); мужчины («для натуралов»); женщины («для лиц с более грубыми запросами»); и так далее.
«Что скажешь, Ахмед? Разве это не самое величайшее изделие со времён того дилдо-Монстра? Сказать по существу, Он нам больше и не нужен!» – Энвер взял своего сына и престолонаследника за руку и пристально посмотрел в его глаза.
«Не сомневаюсь, о Великий Кормчий, – отвечал его сын. – Если ты спрашиваешь, то я отвечу, что Он устарел. Думаю, что будущее за резиновыми моделями. С их помощью мир будет наш. Насколько они функциональны! Всё, что им требуется – лишь немного воздуха, чтобы они заработали. Фантастика! Они никогда не перечат в постели. Они принимают потоки кончи в свои задницы, с готовностью открывают свои отверстия каждый раз, когда тебе хочется, ты можешь помочиться им во рты по своей прихоти… да, будущее и впрямь выглядит лучезарным!»
«Всё это, без сомнения, именно так, о, мой сын и наследник. Но ты забываешь их главное преимущество, то, что действительно их отличает». Энвер говорил как учитель, кем он и являлся на самом деле, учителем своего народа и всех прогрессивных народов мира. «В отличие от живых людей, эти модели никогда не жалуются, с ними ты можешь делать всё, что пожелаешь. Больше никаких сомнений, больше никакой неуверенности. И никаких больше выборов. Мы владеем ими, используем их по своей воле. И когда они встанут на места своих предшественников, классовая борьба будет ликвидирована раз и навсегда».
Когда Энвер закончил свою импровизированную речь, прозвучали громкие спонтанные аплодисменты. Однако, как всегда, у него был заготовлен и другой туз в рукаве, то, что действительно изумит всех присутствующих, собьёт их с ног и заставит просить ещё большего. Он внимательно посмотрел на свою свиту, а затем не спеша повёл их в доселе не осмотренную комнату. В ней была только одна витрина и только одна-единственная модель на подиуме. Нет нужды говорить, что это была потрясающая красотка, сделанная из наилучшего пластика, какой только можно купить за деньги. Но эта необычайная красота не была её единственным или даже главным достоинством. Энвер сделал паузу, дождавшись, пока не стихли вздохи умиления. Когда в комнате воцарилась тишина, настолько полная, что летящий комар звучал, как вертолёт в отдалении, он произнёс: «Дорогие товарищи, дорогой наследник, дорогой я – сегодня мы имеем большую честь лицезреть особую, изготовленную по спецзаказу модель для Великого Кормчего. Персонально. Вы можете посчитать, что уже всю её осмотрели, но позвольте заметить – вас ожидает сюрприз. По сути, вы ещё не видели ничего, если не увидели Энру. Её внешность блекнет в сравнении с её внутренними способностями. Простым нажатием кнопок на моём пульте дистанционного управления моя крошка способна делать практически всё – она может садиться, вставать, наклонять голову, кивать, ложиться (на спину, на живот или на бедро), вставать на колени, рыдать и управлять всей известной бытовой техникой». Рассказывая им обо всех её талантах, он страстно нажимал кнопки на пульте, а Энра резко меняла свои позы и настроение. «Ах да, чуть не забыл! Она способна раздвигать свои ноги и принимать позы для более чем сотни вариантов секса. Разумеется, в рот она тоже берёт. Она немного стесняется, так что я не буду демонстрировать её умения перед вами. Вам придётся поверить мне на слово».
Тут он понимающе подмигнул своей аудитории, а затем продолжил. «Внутри у неё есть все органы нормального человеческого тела. Ну, практически все, скажем так. Только представьте – я, например, могу покормить её. Процессы выделения у неё полностью автоматизированы. Вдумайтесь, какие огромные возможности это представляет для секса!»
В этот момент несколько слушателей действительно потеряли сознание от перевозбуждения. Шпики быстро унесли их, а Энвер продолжал: «И если вы полагаете, что это всё, то вот вам, товарищи, ещё один сюрприз. Моя детка может ещё и говорить! Заметьте – лишь говорить, а не отговариваться. Послушайте!»
Лёжа на спине, с ногами, раздвинутыми насколько это было возможно, кукла заговорила: «Я больше не в силах ждать, Энвер. Позволь мне кончить. Революционная задача рабочего класса есть задача историческая, выполнение которой потребует деятельности поколений, её, безусловно, невозможно выполнить за одну ночь. О, Энвер, но не думай об этом, а лишь засунь свой могучий кол вглубь моей влажной пещеры. Опыт участия в интернациональном движении ясно говорит, что если поколения революции неправильно вонзают, революционная задача, поставленная Вождём рабочего класса, будет обречена на прерывание процесса, а моя порочная задница будет продолжать жаждать ещё. О, детка, да, я кончаю! Залей мою киску своей малафьёй! Нашей партии повезло иметь возлюбленного наследника, чествуемого как единственный преемник Великого Кормчего и как гениальный производитель нашей партии и народа, что делает для нас возможным наилучшим образом выполнить революционную задачу, поставленную нашим Вождём. О, Энвер, не останавливайся, делай то, что ты сейчас делаешь со мной. Благодаря любимому руководству твоего крепкого члена я не только получаю повторные оргазмы, но и стала твёрдо уверенной в том, что ночь за ночью мы способны производить одно революционное поколение за другим!»
Когда Энру отымели, раздались многочисленные спонтанные аплодисменты. Все были вне себя от радости. Впоследствии было множество чествований, празднеств и парадов. И я уверяю вас, люди и сейчас развлекают себя, распевая революционные песни, в которых прославляют Великого Кормчего и его наследника.