Эрнест Манн (= earnest man, «искренний человек») – это псевдоним американца Ларри Джонсона (1927–1996). Двадцать лет он проработал в мире бизнеса, включая десять лет в сфере продаж. В 1969 году, когда ему было 42, он решил оставить эти «крысиные бега». Он ушёл с работы и продал большую часть своего имущества. Потом много путешествовал и много размышлял. Насколько я знаю, а я переписывался с ним несколько лет, Эрнест Манн никогда не читал ничего политического из написанного анархистами, марксистами или ещё кем-то. Однако он самостоятельно изобрёл анархо-коммунизм и «нульработу», не называя их так. Он выступал за Свободную Систему, за экономику без цен. Если все мы будем работать бесплатно тогда, когда хотим, и в тех областях, где хотим, если будем безвозмездно отдавать свои продукты и услуги, тогда все мы тоже будем свободными. С 1969 по 1996 год он распространял эту простую, но глубокую мысль в своей самодельной газете “Little Free Press” (всего вышло 138 её номеров). Он предугадал революцию зинов, и когда она проявилась, сам влился в неё. Именно так я и открыл его для себя. Мы стали переписываться. Он из тех, о ком я больше всего жалею, что нам не удалось встретиться лично.
Легко было бы отмахнуться от Эрнеста Манна как от юродивого дурачка (хотя он был атеистом): этакого праведного идиота из романа Достоевского. Насколько я знаю, исходя из его личных взаимоотношений, он был праведным, но отнюдь не идиотом. Без всякого сомнения, он был анархистом29 и куда лучшим, чем многие из теперешних позёров, хоть и не принимал этого ярлыка. Может быть, сейчас утопия действительно возможна, если мы освободим себя от достаточного числа предубеждений. Анархия же, по моему мнению, возможна лишь в том случае, если она проста. Бульварный писатель Г. Ф. Лавкрафт как-то заметил: «Мир не может не становиться скучнее, всё более усложняясь»30. Я бы связал эту мысль с анархистским требованием децентрализации: «Анархизм настаивает на всемирной децентрализации власти и на всемирном упрощении жизни»31. Дело не только в том, что децентрализованное общество более понятное и более дружелюбное. Оно действительно более интересное, чем общество специалистов32. Мне предпочтительнее общество с простыми институтами, но сложными людьми. Сейчас же всё наоборот.
У Эрнеста Манна был внук, оказавшийся проблемным ребёнком. Когда его отвергли все остальные, дедушка взял его к себе. В 1996 году внук убил своего деда, а затем покончил жизнь самоубийством33.
С. Л. Лаундис. Зачем работать? (пер. с англ. С. Михайленко по: Lowndes S.L. Why Work? ⁄⁄ London Sunday Times. 1982. Aug. 8).
Боб Блэк. У рабочей зоны нет будущего (пер. с англ. В. Садовского по: Black В. No Future for the Workplace // Black В. Friendly Fire. Brooklyn, New York: Autonomedia, 1992. P. 13–18).
Тони Гибсон. Кто будет делать грязную работу? (пер. с англ. В. Садовского по: Gibson Т. Who Will Do the Dirty Work? // Why Work? Arguments for the Leisure Society / Ed. V. Richards. London: Freedom Press, 1983. P. 108–114; впервые опубл, в 1952 г.).
Лен Брэкен. Солярная экономика (пер. с англ. В. Садовского по: Bracken L. Solar Economics ⁄⁄ Bracken L. The Arch-Conspirator. Kempton, Illinois: Adventures Unlimited Press, 1999. P. 192–199).
Федерико Кампанья. Последняя ночь (пер. с англ. В. Садовского по: Campagna F. The East Night: Anti-Work, Atheism, Adventure. Winchester, England: Zero Books, 2013.P. 8-17, 28–31,35-37).
Эрнест Мани. Бесценная экономика (пер. с англ. В. Садовского по: Mann Е. The Priceless Economy ⁄⁄ Mann Е. I Was Robot (Utopia Now Possible). Cushing, Minnesota: Little Free Press, 1990. P. 72–83).
Зачем работать?С. Л. Лаундис
Я разделаюсь со всей грязью прежде, чем ею начнут кидаться в меня. Я – бездельник. Паразит. Я не патриотичен. Понятно? Теперь, когда все мои секреты раскрыты, давайте начнём. Я не попал под сокращение штатов, я отказался от работы добровольно. Для меня и таких людей как я протестантской трудовой этики никогда не существовало. Проблема заключается в том, что против этого кажущегося простым выбора «не работать» действует всё промышленно развитое общество на Западе, а возможно, и на Востоке.
«Такой-то очень хорошо устроился». Это предложение всегда звучит для меня угрожающе. По нему я сразу могу точно определить, что мне сейчас презентуют список достижений какого-то олигофрена. Обычно родители (в данном случае – мои родители) получают садистское удовольствие, торжественно излагая успехи потомства миссис Как-её-там. Выглядит так, как будто им кажется, что я в итоге буду вдохновлён на достижение вершин мира бизнеса. Без шансов, мам.
Я нахожусь в крайне запутанной ситуации. С одной стороны, мне хочется кое-каких материальных богатств, которые может принести стабильная работа. С другой стороны, у меня уже есть моё собственное сокровище. У меня есть пустые теннисные корты, долгие прогулки, библиотека, послеобеденный сон, покой и свобода. Долгое время я думал, что одинок в таком своём отношении к работе, успеху и т. д. Однако пообщавшись с друзьями, я осознал, что это может стать полноценным новым общественным движением. Набирает силу мнение, что работа только для лохов и трусов. Лишь дураки работают добровольно, остальных втягивают в это посредством подкупа или шантажа. В принципе, можно сказать, что холостых подкупают, а женатых – шантажируют.
Давайте взглянем на того, кто вписывается в этот мир ожидаемым от него образом. Боб – помощник менеджера по работе с клиентами. В течение шести лет он верой и правдой трудился на своего работодателя – и во имя чего? Дорога в офис и домой крайне утомительна, а кредитный лимит на его банковской карте всегда превышен. Чтобы соответствовать тому образу, который должен представлять собой молодой работающий мужчина, ему нужно жить не по средствам. Так почему же он делает это? Он – не дурак, он – всего лишь такой же, как и все остальные в утренней электричке; он – трус. Его страшат последствия того, что он станет безработным.
Я могу лишь посочувствовать всем этим молодым выпускникам, прочёсывающим доски объявлений в центре трудоустройства. Они думают, что работа будет решением всех их проблем. Кто-то ввёл их в заблуждение. Ах, какие у них мечты! Деньги, друзья, одежда, машина, квартира! Я бы хотел обратить их внимание на монотонность работы в конторе, муки физического труда и бесконечную скуку однообразного повторения. Работа – это не решение проблем, даже финансовых.
Можно сказать, что «зелен виноград», ведь я безработный. Не существует работы, достаточно хорошей для меня. Не существует работы, достаточно хорошей для кого бы то ни было. Меня никогда не перестаёт удивлять тот факт, что в этом мире, где столь многое возможно, и где от столь многого может захватить дух, столь многие готовы довольствоваться настолько малым.
Это поднимает мне настроение, когда я иду по улице в жаркий полдень. Вот я, в шортах и футболке, а вот – вьючные животные. Мужчины, пропотевшие в своих мятых костюмах, и девушки, нелепо разодетые по последнему писку моды. Вперёд, купи эту новую машину, обзаведись «миленьким» жилищем. Желаю удачи, но это не для меня.
У рабочей зоны нет будущегоБоб Блэк
Лучше будущее для рабочей зоны (как и для поля битвы) – это полное отсутствие будущего. Запоздало заметив кризис в организации рабочей зоны, консультанты ринулись вперёд с предложениями недолговечных реформ, общий знаменатель которых состоит в том, что они мало касаются самой рабочей зоны. Эти реформы были предложены рабочим, а не завоёваны рабочими, – они, как обычно, в сущности являются бизнесом ради бизнеса. Эти реформы могут временно поднять производительность, пока их новизна не выветрится, но размышления над тем, кто, что, когда и где будет заниматься работой, не затрагивают саму суть этой болезни: а зачем вообще работать?
Сменить рабочую зону на надомную работу – всё равно что эмигрировать из Румынии в Эфиопию в поисках лучшей жизни. Скользящий график – это для тех профессионалов, кто, как в офисном анекдоте, может работать любые 60 часов в неделю по своему выбору. Он не для сектора услуг, где занято больше всего людей; он не поможет ни поварам защитить свои прерогативы в часы обеда, ни водителям автобусов в часы пик. Обогащение работы[6] – это отчасти собрание ради укрепления корпоративного духа, отчасти болеутоляющее средство – духовный подъём и аспирин. Даже рабочий контроль, немыслимый для большинства американских менеджеров, это лишь самоуправляемое служение, всё равно что дозволение заключённым самим выбирать себе тюремщиков.
Для западных работодателей, равно как и для уходящих восточноевропейских диктаторов, гласность и перестройка оказались слишком незначительными и слишком запоздалыми. Оценки, которые высказывались социалистами и анархистами XIX века (да, вот у кого их списали консультанты), сейчас в лучшем случае встречают с угрюмым безразличием, а в худшем воспринимают как признаки слабости. Особенно в случае американских боссов, относительно отсталых в плане стиля менеджмента (как и в остальном), такие уступки только породят ожидания, которые они не могут выполнить и всё же при этом останутся на своих постах. Движения за демократию по всему миру смели мелкую сошку. Единственный враг – это общий враг. Рабочая зона – это последний бастион авторитарного принуждения. Разочарование в работе заходит здесь так же глубоко, как и разочарование в коммунизме на Востоке. Для начала отметим, что многие и не были очарованы. Почему же они подчинились? Почему подчиняемся мы? У нас нет выбора.
Есть куда больше свидетельств восстания против работы, чем было свидетельств восстания против коммунизма. В противном случае не существовало бы рынка таких транквилизаторов, как «реорганизация работы» или «обогащение работы». Рабочий на работе, как и, к великому сожалению, вне работы, пассивно-агрессивен. Героический эпос о коллективной солидарности пролетарского прошлого не для него. Но систематические прогулы, частая смена мест работы, воровство товаров и услуг, самоуспокоение алкоголем или наркотиками и работа настолько небрежная, что её можно посчитать саботажем, – всё это действия мелкой рыбёшки, пытающейся прикинуться крупной рыбой, которая спекулирует бросовыми облигациями и грабит ссудо-сберегательные ассоциации. А что если бы произошла всеобщая забастовка – и стала бы перманентной, потому что не выдвигалось бы никаких требований, ведь она сама по себе