предшественнику рода Sapiens повезло больше, потому что он еще ничего не знал. Но с тех пор, как человек начал мыслить, он стал задумываться о конце своего пути и в попытке предотвратить этот конец фантазировал о неизвестных мирах или о том, как остаться жить в памяти своего или будущих поколений посредством произведений или, как это нередко случается, собственной гробницы.
Микеланджело Буонарроти воздвиг усыпальницу папе Юлию II за много лет до смерти последнего. Гробница со знаменитым Моисеем находится в церкви Сан-Пьетро-ин-Винколи в Риме.
В большинстве случаев страх смерти (танатофобия) переживается как физиологическое состояние, обычный недуг, возникающий по неизвестным причинам и скрывающийся в такой области мозга, которую нельзя рассмотреть даже с помощью МРТ. Потому ее и называют бессознательным, чем-то не вмешивающимся в существование индивида.
Однако иногда случается, и это подтверждается психиатрическим и, в особенности, психоаналитическим опытом, что воспоминания о будущем, связанные со страхом смерти, могут порождать мучительную постоянную тревогу, которая мешает пациенту жить нормальной жизнью, воплощать свои способности и таланты.
Известный психоаналитик Ирвин Ялом в работе «Вглядываясь в солнце» рассматривает именно проблему страха, связанного с осознанием смерти, обсуждает и рекомендует психотерапевтическую методику для того, чтобы противостоять сопутствующему беспокойству. Автор предлагает анализировать это состояние, как бы пристально смотреть на солнце без вреда для глаз.
Мудрый и верный с точки зрения терапии подход к проблеме предлагает и Бенедетто Кроче в последних своих заметках под названием «Монолог» (Soliloquio), опубликованных в 1951 году, через год после его смерти:
«Как бы тосклива и печальна ни была смерть, мне, как философу, ясно видно, сколь ужасно было бы, если бы человек не мог умереть и был заперт в тюрьме, которая есть жизнь, […] Итак, вся жизнь – это подготовка к смерти, и ничего не остается, кроме как продолжать жить, ревностно и преданно выполняя все обязанности, которые на нас возложены. Смерть придет и упокоит нас […] но она не может сделать ничего, только прервать наше существование, так же, как и мы не можем сделать ничего, только позволить ей прервать наше существование, ибо ей не застать нас в глупой праздности».
2. Эразм снова размышляет
Эразм Роттердамский, уставший, но счастливый, скакал по направлению к землям Альбиона и вновь размышлял о леди Глупости и ее словах, таких соблазнительных и убедительных. Он видел себя со стороны, склонившегося над книгами в средиземноморских библиотеках, и пока скакал, перед его взором расстилались зеленые луга, а на закате небо расцвечивалось великолепными красками. Перед внутренним взором вставали коллеги кардиналы, критикующие его высказывания, и он вспоминал все, что вычитал в книгах, каждое слово, которое успел тщательно оценить и взвесить, а легкий благоуханный ветерок нес всевозможные еретические послания, навевал странные мысли. Эразм Роттердамский пытался изгнать греховные суждения, но те упорно возвращались и жалили его до знакомого с юности зуда, гармонично дополняющего окрестные красоты и удовольствие от конной прогулки: «А что если Леди Глупость права, и реальность не прячется в библиотеках и в книгах, а существует в окружающем мире, который Господь сотворил и для меня в том числе, подарил мне возможность, которая выпадает лишь раз?»
«Как бы тосклива и печальна ни была смерть, мне, как философу, ясно видно, сколь ужасно было бы, если бы человек не мог умереть и был заперт в тюрьме, которая есть жизнь, […] Итак, вся жизнь – это подготовка к смерти, и ничего не остается, кроме как продолжать жить, ревностно и преданно выполняя все обязанности, которые на нас возложены. Смерть придет и упокоит нас […] но она не может сделать ничего, только прервать наше существование, так же, как и мы не можем сделать ничего, только позволить ей прервать наше существование, ибо ей не застать нас в глупой праздности».
Ветер тихонько, чтобы никто другой не услышал, шептал Эразму Роттердамскому, что он должен жить, а не размышлять о жизни; и лошадь рысила медленно, будто разделяя его мысли.
Эразм Роттердамский больше не хотел быть пленником необъятной культуры. Его, как и всех художников, как всех безумцев, тянуло на луга собственного воображения, как выразилась бы Богиня, чье присутствие несомненно радует людские сердца. Эразм Роттердамский вновь тосковал по необозримому будущему.
Когда идея, как и слово, становится фактом, она превращается в прошлое, в память. Вот тут-то и приходит конец интеллектуальному оргазму: желание – это фаза возбуждения, сказала бы Леди Глупость, становление, вода, которая течет в реке удовольствия и познания, но исчезает безвозвратно. Перед мысленным взором человека предстает уже другая вода, в которой он может освежиться, но это не есть вечность, это смертная жизнь.
В конце концов, как заявил бы Гераклит, вода непрерывно течет, потому что не хочет умирать[66].
3. Буффальмакко и фрески пизанского кампосанто
В тот день, когда я мысленно перескакивал с ветки на ветку древа своего воображения, описывая размышления Эразма Роттердамского, на ступеньках школы мне повстречался коллега-искусствовед. Он собирался посетить знаменитое пизанское кладбище – Кампосанто, – чтобы изучить фрески Буффальмакко. Кто такой этот Буффальмакко? Имя художника было мне незнакомо, но тем не менее пробуждало какие-то ассоциации. Я сразу же загорелся желанием присоединиться к коллеге в его миссии.
Фреска Буонамико ди Мартино, более известного как Буффальмакко (1262–1340), изображала Триумф смерти и была выполнена между 1336 и 1341 годами. Это первая в серии из трех больших сцен, находящихся на монументальном кладбище Кампосанто в Пизе. После реставрации в апреле 2018 года она практически обрела исконный вид. Фреска – очень символичное произведение, богатое интересными деталями.
Буффальмакко жил во времена Джотто (около 1267–1337 годов), но по стилю совсем на него не похож, картины первого наполнены готической экспрессией, особенно это касается изображения смерти, демонов, рыцарей, дам и монахов.
Фреска, о которой идет речь, представляет собой сцену на тему memento mori[67]. Непрерывное противостояние между жизнью и смертью: с одной стороны – беззаботные дамы и рыцари, с другой – трупы на различных стадиях разложения, противопоставление бедности и богатства. Основное внимание привлекает фигура растрепанной старухи с фрулланой (так в регионе Тоскана называют большую косу), которой она косит людей. Это смерть. Рядом с ней ужасный дьявол, вырывающий «душу» из тела умершего человека.
Уже при входе на кладбище вас охватывает особое чувство благоговения; величие и красота этого места потрясают. Коллега-искусствовед рассказал мне много интересного, а когда мы подошли к творению Буффальмакко, то я узнал и о серьезных повреждениях, полученных фреской в июле 1944 года: из-за бомбардировки начался пожар и расплавленный свинец с крыши Кампосанто тек по стенам. В нижней части фрески я и правда заметил несколько царапин, которые, как мне подумалось в тот момент, тоже появились в результате бомбардировки. Но мой эрудированный гид предложил другое, более интересное объяснение: прихожане, посещавшие кладбище во времена Буффальмакко, были в основном людьми неграмотными, плохо разбирались в искусстве, их пугал вид дьяволов и всклокоченной старухи с косой, олицетворяющей смерть. Несчастные грешники, охваченные страхом перед грядущими адскими муками, швырялись камнями в стену, пытаясь таким образом отогнать нарисованных демонов, которые становились в их глазах реальнее, чем когда-либо прежде. Живописное изображение выступало веским доказательством, что нечисть существует. Если художник изобразил демонов такими, значит, так оно и есть на самом деле.
Мой друг рассказал, что подобную реакцию нередко вызывали и другие живописные произведения, изображающие наказания, которым подвергаются грешники в аду. В мрачной атмосфере Средневековья, воссозданной Ингмаром Бергманом в фильме «Седьмая печать», анонимный скандинавский художник расписывает стены часовни фресками на те же темы, стремясь напугать тех, кто их увидит.
Меня особенно поразил демон, представший перед мои взором во всем своем пугающем символизме: он вырывал душу из тела умершего. В какой-то момент я попытался отвлечься. Будучи нейрофизиологом, задумался о возможных механизмах, которые могли лежать в основе страха, охватывавшего моих далеких предков. Естественно, я подумал о миндалине, той части мозга, которая особенно чувствительна к страху.
И вот я смотрю на эти великие фрески, замечательно отреставрированные после полученных ими когда-то повреждений. Пытаюсь осознать всю мощь той силы, с которой время воздействует на человеческое восприятие; размышляю, какие впечатления могли бы вызвать у меня эти фрески, увидь я их через несколько веков, и о том, на какие отделы мозга я бы возложил тогда ответственность за охватывающий человека страх. А может, у меня и мысли бы такие не возникли, и я бы просто ужаснулся картине, открывшейся моим глазам, если время, как некоторые утверждают, и в самом деле идет по кругу.
Реакции на окружающую человека действительность меняются с течением времени, эти перемены мы называем, выражаясь академическим языком, культурой. Возможно, у животных нет таких проблем: кошка, жившая 700 лет назад, и кошка, живущая сейчас, вероятно, ни тогда, ни сейчас не придала бы значения никаким изменениям окружающей ее реальности. Самонадеянно и даже ошибочно проецировать особенности своего мышления на других существ.
Кошка – животное, предпочитающее одиночный образ жизни, независимое существо. Иногда, гуляя по саду, я с завистью наблюдаю, как она прохаживается неподалеку, на каждом шагу источая бессмертную мудрос