В больнице началось что-то невероятное. В соревнования (на призы!) включились и взрослые корпуса. Яблоки при этом поглощались тоннами.
Помология — это наука о плодах и, в частности, о яблоках. А Валя стала настоящим знатоком яблок. Да и мы все теперь запросто отличаем «боровинку» от «штрейфлинга», «осеннее полосатое» от «коричного полосатого». Но особенно полюбился нам сорт «кныш». Вкуснющие громадные яблоки, каждое с полкило, сочные, хрустящие под зубами.
Валю тоже, как прежде Володю и Фому, пригласили на совещание врачей травматологического центра и тоже вручили премию. При этом академик Деревянко привел странные подсчеты. Из них следовало, что яблоки ускоряют выздоровление, значит, уменьшают количество койко-дней, а койко-дни это такое условное понятие, которым обозначается стоимость лечения.
Но даже Валю не тешили так ее помологические успехи, как Валентина Павловича. С его лица не сходила тихая и счастливая улыбка. Я подумала, что интересно бы посмотреть на Валентина Павловича, когда он спит. Может, у него и во сне такая прекрасная улыбка?
Но сегодня эту улыбку на лице Валентина Павловича стерло выражение смущенное и нерешительное.
— Там, Оля, — сказал он, — к тебе приехали… Я позволил прийти… Там твой отец. Ну… — он смутился еще больше. — Не Николай Иванович, а… И твои братья. Я ничего не знал об этом… И если ты сейчас не хочешь… — он еще больше смутился.
— Нет. Я очень рада.
Я сказала неправду. Не была я очень рада. Я волновалась из-за Вики и всего, что узнала, и боялась, что не сумею приветливо и хорошо разговаривать с моим родным отцом и с моими братьями, которых я никогда не видела и никаких родственных чувств к ним не питала.
Я этого вообще не могу понять. Ведь я для моего родного отца совершенно чужой человек. Девочку соседки по лестничной площадке он видел чаще, чем меня, и знал лучше, чем меня. Почему же я его интересую? Почему он регулярно присылает поздравления с Октябрьскими и Первомайскими праздниками? И с Новым годом? А недавно он даже звонил по телефону и разговаривал с мамой.
Мама мне потом, чуть запинаясь, рассказала, что моего отца по службе перевели из Новосибирска в Москву, что он теперь там начальник важного военного управления, что он почти заместитель министра, и что он приглашает меня в гости.
— Не хочу я туда в гости, — ответила я, не задумываясь, и мамино лицо разгладилось. Но все-таки она ворчливо добавила:
— Ты уже большая. Решай сама.
«Как же зовут этих моих братьев?» — с тревогой подумала я.
Они были близнецами. Шестиклассниками. Я сразу же вспомнила, как их зовут. Дима и Ростик.
Лицо моего родного отца уже не было таким красным и зубы такими белыми. И ростом он мне показался ниже, чем при прошлой встрече. Может быть, потому, что рядом с ним, справа и слева, стояли невозможно длинные, невозможно тощие и невозможно похожие друг на друга Дима и Ростик, с одинаковыми круглыми лицами первоклассников и в одинаковых круглых очках. Как их отличал друг от друга отец? А учителя? Вот кому следовало бы носить таблички с именами!
— Здравствуй, Оля, — сказали одновременно басом мои братья.
— Здравствуй, Оля, — сказал за ними таким же басом мой родной отец. — Это, — кивнул он в сторону того, что справа, — Дима, а это — Ростик.
— Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста.
— Как нога? — спросил Дима.
— Срослась. Уже хожу. Пока на костылях.
— Мы тоже ходили на костылях, — объявил Ростик. — Мы тоже поломали ноги.
— Как это? Сразу оба? Четыре ноги?
— Оба, — ответил Дима. — Зимой. На лыжах. Только не четыре ноги, а две. Я — правую, Ростик — левую.
Ну, знаете! Я сама читала в журнале «Наука и жизнь», что однояйцовые близнецы бывают очень похожими. Но чтоб они одновременно поломали ноги? Это уж чересчур. Даже как-то неправдоподобно.
—. Мы только на один день, — нахмурился и покраснел Ростик, и сразу же нахмурился и покраснел Дима. — К тебе. По важному делу. Мы были в юридической консультации, — продолжал Ростик. — На Арбате. И нам адвокат сказал, что мы имеем полное право…
Мой отец молчал и только переводил взгляд с Димы на Ростика, с Ростика на меня, а потом снова на Диму. Лицо его сохраняло серьезное выражение, но у него подрагивали уголки губ и, видимо, разговор этот доставлял ему удовольствие.
— Нам нужна сестра, — вдруг сорвался Дима с баса на тоненький писклявый голосок. — Мама говорит, что если мы хотим, она нам может родить сестру. Только нам это не подходит. Нам нужна старшая сестра.
— Ты уже много лет прожила у своей мамы, — тоже пропищал Ростик, снял и протер очки. Глаза у него стали совсем беззащитными. — Адвокат-консультант сказал нам, что ты теперь столько же лет можешь прожить у папы.
— Мы убрали все свои тетрадки, все свои штаны и другие вещи из детской комнаты, — тоже снял и протер очки Дима, — и у тебя будет отдельное помещение. Мы тебе перенесли полированный письменный стол с шестью ящиками, и ты сможешь на нем писать стихи.
Я очень испугалась и осторожно спросила:
— А для чего вам старшая сестра?
— Мама всегда ездит с севера на юг и с юга на север, — ответил Ростик. — Она — климатолог. Папа всегда на работе. Никто нам не варит борща. Мы умеем сами, только невкусно.
— И одним не интересно. Мы будем тебе помогать. Чистить картошку, и свеклу, и морковь, — поддержал брата Дима. — И в Москве требования выше, чем в Новосибирске. У нас — четверки, а мы хотим быть отличниками.
— Ты будешь писать с нами диктанты. И следить, чтоб мы делали уроки. Особенно устные, — продолжал Ростик.
У них все было продумано! Эти странные, впервые увиденные мной братья были настолько уверены в своем праве на меня, что я совсем растерялась.
— А если мы… Если не понравимся друг другу?
— Понравимся, — твердо пообещал Дима. — Мы тебя будем слушаться.
— Мы будем стараться, — пробасил Ростик. — Мы напишем торжестве иное обещание, подпишемся и повесим его на стенку. В столовой. Чтоб все видели. И мы его никогда и ни за что не нарушим.
— Да нет, — замялась я. — Я не об этом. Если я вам не понравлюсь?..
— Как это? — одновременно удивились Дима и Ростик. — Ты наша сестра, и мы про тебя все знаем, — продолжал Дима.
— Мы выучили наизусть твои стихи, — обрадовал меня Ростик.
— Мы читали про «Если ты поедешь в Прагу», — подхватил Дима, — и папа сказал, что он нас с тобой повезет в Чехословакию на зимние каникулы, чтоб мы вместе проверили, правильно ли у тебя написано.
— А для начала, — поддержал моих братьев мой родной отец, — хорошо бы тебе приехать к нам хоть ненадолго когда ты выпишешься из больницы. Осмотришься, познакомишься поближе с нами со всеми.
Отец был с братьями заодно.
Я не хотела к ним ехать. Но совсем не знала, как это сказать. Я была очень растрогана и взволнована этим интересом моих братьев ко мне и этим их желанием жить вместе со мной и слушаться меня. Вероятно, они все-таки были лучшими людьми, чем я, раз они обо мне думали и заботились, а я о них — никогда.
И хоть все это мне показалось очень странно, я не могла, ну просто совсем не могла ответить «нет». Вместо этого я нерешительно сказала:
— Я к вам обязательно приеду. Только ненадолго. И не сейчас, а на каникулы.
На лицах моих братьев было написано разочарование и некоторая надежда.
— Мы тебе взяли котенка, — мрачно сказал Ростик. — Сиамского. С голубыми глазами.
— Мы его назвали Маска. У него на лице коричневая маска, как нарисованная, — продолжал мрачно Дима.
— Мама сказала, что это кошечка и что лучше бы ты ее сама назвала. А нашей маме мы хотим, чтоб ты первые десять дней, пока вы привыкнете друг к другу, говорила Инна Ивановна, — предупредил меня Ростик.
— А потом, как мы, — мама, — потребовал Дима.
Цепкие ребята попались мне в братья. Они уже все решили!
Наши переговоры прервал приход медсестры Анечки.
— Вика, — объявила она, задыхаясь, — ты только не волнуйся, он живой…
— Кто? — встревожено вскрикнула Юлька.
— Уже наложили швы, Олимпиада Семеновна, одиннадцать, значит, рана пятнадцать сантиметров, шов через полтора сантиметра, порез неглубокий…
— Фома? — спросила Вика.
— Фома, — подтвердила Анечка, — только ты не волнуйся, плечо, сосуды не задеты, крови потеряно мало, а он положил троих с переломами, они уже в больнице, под охраной, четвертый убежал, ищут…
— Анечка, — попросила Юлька. — Не спеши, скажи понятно, что с Фомой и кто убежал.
И Анечка, как всегда, скороговоркой, как всегда, то с конца, то с начала, но все-таки в конце концов рассказала, что на Фому недалеко от травматологического центра напали хулиганы. Но Фома и сам оказался невозможным драчуном. Хулиганов этих было четыре человека, и были они самыми настоящими бандитами с ножами, однако Фома знает какие-то особые приемы, и когда в драке его полосонули ножом, он, Фома, трех тут же положил рядком на тротуар, а четвертый убежал.
— Где же был Володя? — с подозрением спросила Вика.
Мы все уже как-то не представляли себе, что Володя и Фома могут где-то находиться отдельно друг от друга.
— В магазине. Он к нам и привез Фому. Володя и сейчас возле Фомы.
— А мне можно к Фоме? — спросила я.
— Можно. Только попозже.
Я старалась не показать моему родному отцу и моим братьям Диме и Ростику, как я встревожена и расстроена всем этим, но это все равно было видно, и отец сказал, что им уже пора собираться, что они хотят сегодня еще побывать в музее Отечественной войны и в Киево-Печерском историческом заповеднике «Лавра», но в это время пришел Володя. Я его познакомила с моим отцом и братьями. Я не стала им говорить, что это Володя сбил меня автомашиной и поломал мне ногу, слишком долго все это объяснять, а просто сказала, что он наш друг. Я сказала — «наш», имея в виду себя и папу, и маму, и, по-моему, отец и братья так это и поняли.
Отец посмотрел на Володю внимательно и оценивающе и попросил объяснить, что произошло.