Его мысли вернулись к матери, и Ботолф помрачнел. Саксан права: его мать – вполне самостоятельная женщина, и если ей хочется поиграть в отшельницу, это ее право. Однако эти рассуждения не облегчили его тревоги. Мать никогда раньше так себя не вела.
– Я подожду еще неделю, а затем взломаю дверь, если потребуется, – сказал он.
– Ну, если ты считаешь, что должен так поступить… – пробормотала Саксан.
– Должен. Раньше такого с ней не случалось, и одно это вселяет в меня тревогу, независимо от того, питается она или нет. Кроме того, мы сделаем еще кое-что. Я больше не буду тянуть с объявлением о твоей беременности. Завтра вечером я сообщу ей эту новость. Кто знает, может быть, если она узнает о ребенке, то откажется от своего затворничества. Я попрошу Элизабет рассказать матери о моих планах.
– Правильно. Возможно, леди Мери сочтет своим долгом выслушать тебя.
Но и на следующий день добровольное изгнание леди Мери не закончилось. Новые события вытеснили из головы Саксан все мысли о свекрови. Ее дядя вернулся в Регенфорд и привез с собой Тьюсдей и все ее семейство.
– О, она прелестна, просто прелестна! – воскликнула Саксан, беря на руки новорожденную племянницу. – Мне жаль, что я не могла присутствовать при ее крещении.
– Если бы ты ездила на все крещения в нашей семье, то никогда бы не возвратилась домой, – рассмеялась Тьюсдей.
– Это такой сюрприз – видеть вас.
– Значит, он ничего не сказал тебе?
– Кто он?
– Твой муж, лорд Ботолф. Он написал Тине и мне, после того как на тебя напали. Но ты как будто в порядке.
– Да. Если вы поспешили приехать из-за этого, то, право, не было такой необходимости, – сказала Саксан.
– Нет, это не единственная причина. Я пропустила твою свадьбу и хотела посмотреть, как ты живешь. Мы с Тиной бросили жребий, кому из нас ехать, и я выиграла.
– Как всегда, – заметила Тильда.
– И вы встретили дядю Эдрика по дороге? – спросила Саксан.
– Нет. Он заехал к нам сообщить, что едет сюда, и спросить, не нужно ли захватить что-нибудь с собой. – Тьюсдей рассмеялась. – Я думаю, он был ошарашен, когда я сказала, что он захватит нас всех.
Саксан тоже рассмеялась, но ее внимание было поглощено ребенком, которого она держала на руках. Она знала, что Ботолфу нужны сыновья, но решила, что обязательно подарит ему и дочь. Ее мысли были прерваны Тьюсдей, положившей руку ей на плечо.
– Когда ты ждешь ребенка?
– Откуда ты знаешь? – Саксан изумилась проницательности сестры.
– Твой взгляд, когда ты смотрела на маленькую Хани, ясно выразил желание, чтобы ребенок Ботолфа был таким же здоровым, как мой.
– Ботолф собирается сегодня объявить, что я беременна.
– Чтобы похвастаться своей удалью перед родственниками, ты хочешь сказать. Когда должен родиться ребенок?
– В конце марта – начале апреля.
– А, весной. Хорошее время. Как ты себя чувствуешь? Тошнит? – спросила Тьюсдей, садясь на кровать рядом с Саксан.
– Я чувствую себя хорошо. Ни тошноты, ни обмороков. Наверное, поэтому я не сразу поняла, что беременна.
– Да, меня тоже не тошнило. Разве что от кое-какой еды. И я не должна была волноваться, не то меня сразу начинало рвать. Годрик не спорил со мной в течение шести месяцев. – Тьюсдей улыбнулась. – Говорил, что со мной неинтересно спорить, если это заканчивается тем, что моя голова оказывается над ведром.
– Меня тоже первый раз затошнило вскоре после нападения, когда я еще не оправилась от страха. Я и боялась, и злилась, и беспокоилась, что Ботолф бросит меня. Это был единственный раз, когда меня тошнило. Хотя, – Саксан состроила гримаску, – я обнаружила, что не могу долго стоять у конюшен. Запах, наверное.
– А я не выносила запаха свинарника. Но скажи мне, Ботолф ведь не бросил тебя? Ты не похожа на брошенную жену.
– Нет, не бросил.
– Ах, Саксан, только ты могла заполучить в мужья графа, пытаясь вонзить нож ему в сердце.
Саксан вздохнула и покачала головой:
– Я вижу, эта история обошла уже всю страну.
– Мне ее рассказали Хантер и Рок. Такой блестящий брак. – Тьюсдей похлопала сестру по спине. – Я бы никогда не подумала, что стану родственницей сеньора. И что король так быстро и охотно одобрит этот брак. Однако это не важно. Я хочу знать, почему ты вышла за него замуж. Ты счастлива? Он добр к тебе?
– Боюсь, что причины, по которым я вышла замуж за Ботолфа, не очень ясны мне самой, Тьюсдей, – призналась Саксан. – Могу тебе сказать, что мне гораздо меньше хотелось сказать «нет», чем примириться с некоторой неопределенностью и выйти за него замуж. Но независимо от того, кончилось бы это свадьбой или нет, я бы позволила Ботолфу уложить меня в постель.
– Да, огонь страсти может прямо-таки воспламенить кровь, – вмешалась Тильда, играя на кровати с ребенком.
– Ты слишком молода, чтобы говорить об этом, – строго заметила Тьюсдей.
– Тодды обучаются таким вещам в колыбели, сестра, – возразила Тильда.
– Замолчи, дерзкая девчонка! – прикрикнула на нее Тьюсдей. – Скажи, Саксан, Ботолфу приятно, что ты испытываешь такую же страсть, как и он?
– Конечно, а почему бы и нет? Тьюсдей грустно улыбнулась:
– Не всем мужчинам это нравится. Я пережила подобное в начале семейной жизни. Я хотела Годрика, и мне нравилось заниматься с ним любовью, но его это шокировало. Его учили, что порядочная женщина не должна проявлять свою чувственность. Он ничего не говорил, просто оставался чужим. Каждый раз, когда он возвращался, я пыталась удержать его своей страстью, пробудить чувства, в которых так нуждалась. Но, сама того не сознавая, я только отталкивала его все дальше и дальше. Эта мучительная игра тянулась два долгих года.
– Что же заставило его измениться? – спросила Тильда.
– Прошло много времени, прежде чем я поняла, в чем дело, – ответила Тьюсдей. – Он как-то остановился у старого друга, который страдал из-за холодности своей жены. Когда Годрик рассказал ему обо мне, тот человек назвал его дураком, и Годрик скоро сам признал это. Только когда я начала от него отдаляться, он наконец понял, как обижал меня.
– Ты отдалялась от Годрика? – с удивлением спросила Саксан.
– Да. Когда тебя много раз отталкивают, становишься очень осторожной. Например, я сказала Годрику в первую брачную ночь, что люблю его, но потребовалось целых три года, прежде чем я повторила эти слова.
– Ботолф ни разу не говорил мне о любви, – призналась Саксан.
– Ох уж эти мужчины. – Тьюсдей покачала головой. – Мне кажется, они не представляют, как глубоко могут нас ранить. Ведь ты его любишь?
– Да, хотя не сразу это осознала. Любовь такая сложная штука. Трудно сказать, как она возникает.
Тьюсдей кивнула и улыбнулась:
– Пожалуй, мужчины видят в любви проявление слабости, а мы знаем, как они боятся показаться слабыми.
– Но Годрик любит тебя, – вставила Тильда.
– Да, сестренка, но прошло немало времени, прежде чем он сказал мне об этом, и часто требуется много кружек эля, чтобы как следует развязать его язык.
– Ботолф может выпить реку самого крепкого вина, но слова любви так и не сорвутся с его губ, – вздохнула Саксан.
– Ты думаешь, он любит тебя?
– Думаю, что любит, но насколько сильно?
– Ты говорила ему, что чувствуешь? – Тильда схватила ребенка, подкатившегося к краю кровати.
– Нет, Тильда, – ответила Саксан, – гордость связывает мой язык, и, кроме того, я боюсь сказать что-то такое, чем оттолкну Ботолфа от себя, предлагая то, чего он не просит.
– Ты права, – согласилась Тьюсдей. – Мужчины – такие загадочные существа. Казалось бы, им должно быть приятно, когда их любят, но это не всегда так. Лучше молчать, если нет уверенности. Ну а помимо этого, ты счастлива, Саксан?
– Да, очень счастлива. Ботолф очень добр ко мне. Он никогда не покидает мою постель, даже когда у меня месячные. Он поклялся в верности, и хотя мы женаты только четыре месяца, я вижу, что это не пустые слова. Он даже не смотрит на других женщин. Я хорошо знаю, какое это счастье для жены.
– В самом деле, огромное счастье.
– Иногда я лежу ночью без сна, смотрю на него и думаю: чего мне не хватает, чтобы заслужить его любовь?
– Тебе всего хватает! – убежденно воскликнула Тильда.
– Какая преданность, – улыбнулась Саксан, переглянувшись с Тьюсдей. – Возможно, дело не во мне, Тильда, но что-то мешает Ботолфу любить меня так, как люблю его я. Иногда я удивляюсь, как он может крепко обнимать меня ночью, желать меня – и никогда при этом не говорить о любви, возможно, даже не чувствовать ее. Но с моей стороны нехорошо жаловаться. Глупо сокрушаться о том, чего у меня нет, когда я имею так много. Большинство женщин позавидовали бы мне.
– Конечно, позавидовали бы, – согласилась Тьюсдей. – Я уже слышала завистливый шепоток. Кстати, когда я познакомлюсь с леди Мери?
Тяжело вздохнув, Саксан объяснила, почему Тьюсдей не может надеяться на встречу с ее свекровью. Понимание и утешение со стороны сестры несколько уменьшили чувство вины, но не тревогу. Затем Тьюсдей начала кормить дочку, а Тильда и Саксан вышли из комнаты.
– Что ты делаешь? – рассердилась Саксан, когда Тильда остановилась в дверях зала, а потом отступила назад, чуть не сбив сестру с ног.
– Дядя Эдрик стоит у дверей комнаты леди Мери и разговаривает с ее горничной Элизабет, – прошептала Тильда.
Саксан попробовала заглянуть через плечо Тильды, но ничего не смогла увидеть.
– Что там происходит?
– Точно не знаю, но Элизабет только что пропустила его в комнату. Пойдем послушаем у дверей.
Искушение было сильным, но Саксан не поддалась ему.
– Нет. Мы все узнаем, если леди Мери спустится в большой зал.
– О чем вы тут шепчетесь? – спросила подошедшая Тьюсдей.
Саксан быстро поведала ей об Эдрике и леди Мери, и нежное сердце Тьюсдей было тронуто этой историей. Несмотря на радость от встречи с сестрой, в душе Саксан зародилось беспокойство.
– Итак, милорд, нравится вам семейная жизнь? – бодро спросил Годрик, после того как Эдрик извинился и покинул зал.