Он вытаскивает еще одну бутылку из маленького холодильника, эта для Касса, хотя они встретятся через несколько часов. Четыре – это слишком много в полчетвертого дня, на голодный желудок, но черт с ним. С наступлением ночи пиво выйдет из него с по`том, и не только пиво.
Неужели именно эту старую шкуру Льюис нес тайком домой? Неужели он перебрался с ней в город, все это время хранил в морозильнике и попытался пронести ее обратно в резервацию? Неужели копы не увидели разницы между оттаявшей шкурой десятилетней давности и теленком вапити? Неужели они всадили в него столько пуль, что теперь можно только гадать, что это было?
Но зачем?
Неужели Льюис собирался лично доставить ее Дэнни, в контору егеря, сообщить, что раскаялся, и попросить разрешения опять охотиться в резервации?
«Только просить не надо, – говорит Гейб Льюису. – Просто надо не попадаться».
За последние десять лет запрета на охоту он добыл, наверное, раза в два больше вапити, чем они уложили в тот день. Достаточно, чтобы несколько месяцев назад, когда он укладывал мясо в холодильник у папаши в гараже, – мясо маленького оленя с одним рогом и еще бархатистой шкуркой, – ему пришлось освобождать место, выбросить все старое мясо, примерзшее к стенкам холодильника.
В ту ночь собаки в резервации славно поели.
Гейб наблюдал за ними. Пока они не уничтожили все, вместе с бумагой и прочим, а потом кивнул им один раз, потому что теперь они были у него в долгу.
Они поняли. Они запомнят.
– Сообщите, когда мне будут грозить неприятности, – сказал он им. – Вам же виднее.
И потом рассмеялся. Как сейчас.
Ему приходится ждать, пока он сотрет улыбку с лица, чтобы выпить последнюю бутылку. Он проверяет, который час.
Он просто подождет, пока не узнает, где находится Денора. Которую он будет звать Ден, если захочет, и Ди, если она играет в защите, и Киллером, если не в защите.
Он сует последнюю бутылку в ограду рядом с остальными, точно так, как в прежние времена, когда они всегда были вместе, все четверо, и оставляет в ней остаток пива для мертвых индейских хомячков. Пройдя полпути к грузовику, он возвращается к могиле, развязывает черную бандану на руке и тоже кладет ее на ограду, вместо молитвы, которую не может выразить словами. Однако она о Льюисе. И о Рикки. И о них, какими они были прежде.
Медленно возвращаясь назад по лесовозной дороге на первой скорости, он вдруг резко давит на педаль тормоза и выжимает сцепление, потом наклоняется вперед над приборной доской, чтобы убедиться, что он видит то, что видит.
Ему приходится поставить машину на ручной тормоз и выйти, чтобы удостовериться.
На снегу видны следы вапити. Крупной самки, тяжелой самки, только что прошедшей по дороге, будто она следовала за ним, чтобы навестить Рикки. Гейб сует указательный палец в след копыта и прикидывает, что, скорее всего, это была небольшая кобыла с оленьими копытами, на которой сидел всадник.
Он стоит, смотрит вперед в поисках чего-нибудь смехотворного, но дорога почти сразу же поворачивает вправо.
И все-таки. Это ведь хороший знак? Сильное лекарство, как говаривал Ниш? Потение пойдет мальчику на пользу. Оно всем пойдет на пользу.
Гейб забирается обратно в грузовик, тихонько едет назад по колее, смотрит на дорогу и не замечает промелькнувшее в зеркале заднего вида нечто черное, когда совсем взрослая женщина в слишком тесной тренировочной куртке выходит из-за деревьев и запрыгивает в кузов грузовика, взметнув за спиной гриву черных волос.
Это туда охотники относят животных, которых убили? Это туда они положили тебя десять лет назад? Не слишком улыбайся по этому поводу, просто проберись под инструментальный ящик.
Ночь почти наступила. Та ночь, которую ты ждала.
Старые индейские уловки[30]
Все дело в технике. Тренер права, это все знают, но старшая сестра Деноры учила ее, часами прокручивая и перематывая пленку видеомагнитофона, что важно использовать одну и ту же технику каждый раз, когда подходишь к линии штрафного броска.
И эта техника, этот ритуал длится не только полторы или две секунды твоего штрафного броска.
Надо начинать с того, как ты подходишь к линии штрафного броска. Денора выдвигает вперед правую ногу, ставит носок вплотную к линии, потом отодвигает его на ширину шнурка, потому что краска сотрется, если твои ноги коснутся ее, нарушая правила. Если ты метко бросаешь, это еще не конец, потому что на матчах в средней школе обычно разрешают сделать повторный бросок, но если ты промазала, а одна из высоких девочек подбежала и подобрала мяч под щитом, а потом отправила его в корзину легким броском, – значит, ты облажалась.
Поэтому на бетонной площадке позади семейного участка на краю города, где новый отец Деноры установил на лето несколько прожекторов, на которой ей пришлось самой отмерить и начертить штрафную линию, она бросает, бросает и еще раз бросает мяч в корзину, не обращая внимания на клубы пара в холодном воздухе.
Восемьдесят шесть из ста, потом семьдесят девять, она уже запыхалась и злится, потом ровно девяносто.
Так как тренировочная игра на этой неделе назначена на субботний вечер – на завтрашний вечер, – а за день до игры тренировку не проводят, чтобы ноги у всех отдохнули и все психологически подготовились, в эту пятницу она будет отрабатывать только штрафные броски.
Они никогда не были слабым местом Деноры, но ни в одной игре ей не удавалось забить все мячи до последнего. Поэтому ей есть к чему стремиться. Как и у Трейс, все ее будущее может зависеть от того, попадет ли она однажды в самую точку, когда весь зал будет греметь и рушиться вокруг нее, пол под ногами дрожать, а пот заливать глаза.
Тренер не разрешает им делать штрафные броски в начале тренировки, только в конце, чтобы они поняли, каково сохранять хорошую технику игры, когда сил уже не осталось и просто хочется запустить мяч вверх, в корзину, а потом прочитать молитву.
Но Деноре нельзя напрягать сегодня ноги, поэтому она решает компенсировать это тем, что попытается сделать пятьсот бросков в корзину до наступления темноты. И сделает их в любом случае, придется ли прерваться на ужин или опять пропустить его и остаться на площадке.
Кончиком носка правой ноги вплотную к линии, чуть отодвинуть ногу, чтобы не соприкасаться с линией, потом придвинуть левую ногу, пока она не станет точно вровень с правой. Забросить мяч за спину, от большого пальца одной руки до другого прямая линия, и два раза ударить мяч о землю быстро и сильно правой рукой, работая всем плечом, каждый раз выпрямляя локоть. Поймать мяч, поднять глаза вверх на кольцо, согнуть колени, спина прямая, зад оттопырен, толчок передней поверхностью бедер, вытянув правую руку, левая рука придает мячу устойчивость, лодыжки выполняют толчок в самом конце, когда средний палец правой руки проник в резину отверстия клапана, чтобы придать мячу идеальное вращение.
Шшшух, шшшух, шшшух.
Девочка-машина работает на автомате, она заряжена и зафиксирована, ей даже не нужно концентрироваться. Толкнуть ее в процессе броска – все равно что прибавить пару очков ее команде на табло.
– Вперед! – говорит Денора, снова становясь на линию.
Единственное, о чем она жалеет, – о преимуществе, которое имеют перед баскетболом бейсбол, футбол и даже гольф: все их игроки наносят боевую раскраску под глаза.
Но тренер в раздевалке перед каждым матчем говорит им, что их боевая раскраска спрятана внутри, она проявляется в том, как они владеют своим лицом, как смотрят в глаза другим девочкам и не отводят взгляд. Дриблинг, пасс и бросок – это те части игры, которые отражаются в статистике. Но важно еще и то, у кого желание победить сильнее.
Чтобы противостоять тому бреду, который всегда обрушивается на индейские команды после окончания игры, Денора пытается сделать себе прививку из известных лозунгов, которые будет распевать другая сторона зала.
Хороший день, чтобы умереть.
Я больше никогда не буду сражаться.
Хороший индеец – мертвый индеец.
Убей индейца, спаси человека.
Зарой топор.
Вон из резервации.
Индейцы, убирайтесь домой.
Вход индейцам и собакам воспрещен.
В свое время ее сестра наслушалась подобных оскорблений, насмотрелась их на плакатах болельщиков да еще и с иллюстрациями. Их писали ваксой на окнах автобусов, там чаще всего встречался призыв «Уничтожить индейцев!».
«Вперед», – говорит себе Денора и забрасывает еще один мяч в корзину. Если только мертвый индеец хороший, тогда она намерена стать худшей из всех индейцев.
Она дает себе слово, что завтра, выиграют они или проиграют, она вернется сюда прямо после игры и отработает каждый бросок, который она должна была сделать, но не сделала.
Стипендии так просто не раздают.
Денора ловит отскочивший мяч, бежит обратно к линии, не остановившись для того, чтобы крутануться, бросить мяч из блока. Из того, что было бы блоком, если бы она его себе представила и оценила.
Она мечтает каким-то образом удлинить эту площадку из бетона, чтобы на ней была трехочковая линия.
Когда-нибудь.
Не сегодня.
Сегодня только штрафные броски.
Шшшух, шшшух, шуршит трава у нее за спиной, но она не может туда взглянуть, наверное, мама рано вернулась домой с работы, и… гррр, фырк, блям.
Денора начинает поворачиваться к тому, кто вынудил ее промазать, но напоминает себе, что она сама промазала, сама позволила отвлечься, не выполнила ритуал полностью.
– Эй, финалистка, – окликает ее мужской голос сзади спустя несколько секунд после выключения мотора.
Финалистка[31].
Так ее называет родной отец, когда она на баскетбольной площадке. С тех пор, как она в возрасте четырех лет была его талисманом на удачу, и он наблюдал за ней в июне, во время финальных матчей НБА.