Вместо того чтобы позволить ступням оторваться от земли, Денора перекатывает мяч за спину обеими руками, потому что Шейни снова ударом выбьет его из ее рук на снег, а потом наклоняется вправо, ныряет вперед под уже опускающейся вниз рукой Шейни.
Позиция. Когда превосходство на стороне противника, тебе остается только делать все возможное, чтобы занять выгодную позицию. Пусть здесь нет судьи, который даст свисток, но даже кроу знает, что удар соперницы локтем по шее и плечу в момент броска приводит к повторной попытке.
Вот теперь Денора позволяет ступням оторваться от земли в рывке вперед под руками Шейни и отправляет мяч вверх, в корзину, достаточно мягким движением, потому что этот дерьмовый щит из фанеры не заслуживает доверия, особенно у того, кто не прожил здесь тысячу солнечных закатов, а часы всегда отсчитывают последние три секунды.
– Дешевый прием… – кричит Шейни.
– Шестнадцать, – отвечает Денора в сторону верхнего края площадки и посылает мяч Шейни, которая, как с удовлетворением видит Денора, наконец-то тоже запыхалась, и ее губы двигаются так, будто она из тех спортсменок, которые привыкли играть с жевательной резинкой во рту. Или жевать жвачку, как коровы, ха.
– Как давно ты играешь? – спрашивает Шейни. – Твой отец не рассказывал.
– Я родилась на баскетбольной площадке, – отвечает Денора. Шейни опускает мяч на бетон и медленно катит его между ними, давая ей время самой устремиться к ему.
– Значит, это для тебя важнее всего? – говорит Шейни. – Баскетбол? Ничего важнее для тебя нет?
Денора на секунду фиксирует взглядом Шейни, словно оценивает.
– И ты думаешь, что сможешь отобрать его у меня? – в конце концов спрашивает она. – Думаешь, можешь сломить мою гордость перед сегодняшней игрой? Ты замаскированный Голубой Пони?
– Я использую преимущества родной площадки, малышка.
– Ты далеко от дома, – отвечает Денора, приседает, демонстрируя угрозу позой и лицом. На тренировке ее тренер всегда кладет большую ладонь на лоб Деноры, когда она проходит с мячом, посылая его назад, и вперед, и во все стороны, стремясь пройти, сделать бросок, дриблинг. Теперь Шейни делает то же самое, ее грубая ладонь упирается прямо между бровями Деноры. Это нарушение, в любой игре ее остановили бы свистком, но в то же время оно замедляет вращение всего мира, позволяет Деноре увидеть ситуацию как бы со стороны, как на «конторской» живописи[55], будто эта битва между ними двумя настолько эпохальна, что ее нарисовали на стене бревенчатого дома, а внутри этого дома старик с жесткими тонкими косичками рассказывает эту историю о том единственном случае, когда Девочка играла за все племя. Как каждый дрибл так сильно сотрясал землю, что в заповеднике откалывались огромные пласты на заснеженных склонах и с грохотом летели вниз, срезая, как бритвой, деревья у подножия гор. Как каждый раз, когда мяч взлетал в небо, он сливался с солнцем, так что, когда он летел вниз, он превращался едва ли не в комету и разрубал оранжевый обод корзины. Как каждый финт был таким убедительным, что ветер пытался занять место этой баскетболистки, но потом его порыв сминался, потому что спортсменка уже снова занимала это пространство и устремлялась в другом направлении, и траектория ее зигзагообразного движения была быстрой, как удар молнии.
Дело не в собственной гордости, говорит себе Денора, чтобы давить сильнее, быть быстрее, прыгать выше. Победа нужна ради ее племени, ее народа, ради всех черноногих из прошлого и будущего.
– Сегодня тебе не победить, – говорит она прямо в запястье Шейни.
– А тебе? – отвечает ей Шейни, приподнимаясь на носках и готовясь к следующему движению Деноры.
– Ага, – говорит Денора и сильно толкает лбом ее ладонь, отталкивая Шейни на достаточное расстояние, чтобы освободить себе пространство.
Она пользуется им для того, чтобы рвануться вверх и назад, вверх и назад. Это неправильная форма, даже плохой прием, потому что почти невозможно воспроизвести все переменные такого броска с отклонением от кольца, но нельзя же всегда действовать по правилам. В некоторых играх ты – Реджи Миллер[56]. И если ты действительно хороша, то можешь быть даже Шерил[57].
Денора поднимается все выше и выше, одновременно падая назад. Шейни опускает руки, чтобы свести их вместе, вытянуть настолько, чтобы блокировать этот бросок, но тот крохотный отрезок времени, который уходит на то, чтобы опуститься и прыгнуть, собраться и оттолкнуться, оставляет Деноре как раз достаточно времени, чтобы забросить мяч в корзину.
И все же, из-за высокого роста Шейни, Деноре приходится в последний момент внести поправку, послать мяч еще выше, чем она хотела, и молиться еще отчаяннее.
Он пролетает над самыми кончиками пальцев Шейни.
Денора приземляется на задницу в снег на целую секунду раньше, чем мяч задевает переднюю часть обода корзины, сотрясает всю конструкцию, а потом подпрыгивает раз, другой – и падает в нее. Денора трижды переворачивается, празднуя победу, вся в снегу и сухой траве. Она готова держать пари, что за всю жизнь провела на площадке больше времени, чем за ее пределами, и играла против девочек своего возраста и старше, и против мальчиков тоже, по воскресным вечерам, когда спортзал открыт; к концу игры она забрасывала больше мячей, чем любая девочка из ее команды, но все равно этот бросок, этот удачный бросок – он лучше любого из остальных.
– Два, – кричит она, потому что так они играли, и Шейни так злится, что срывает со своего конского хвоста повязку, бежит к краю бетонной площадки и швыряет ее изо всех сил так далеко, как может. Однако повязка смята, а сопротивление воздуха слишком большое, и ткань никуда не улетает.
– Ты не можешь меня победить, – произносит она, просто рычит.
– Восемнадцать, – говорит Денора, поднимаясь и пристально глядя на Шейни.
Теперь, когда она так разозлилась, в ней появилось нечто почти звериное. В игре Денора могла бы этим воспользоваться, для того чтобы добраться до линии штрафного броска. Здесь, в одиночестве, она скорее получит локтем по ребрам.
Иначе говоря, она побеждает в настоящей игре.
Шейни отдает ей мяч, их тела почти соприкасаются, и Денора видит у самых своих глаз ее сведенные над переносицей брови и покрытый шрамами лоб. Денора делает обманное движение, будто хочет повторить тот отчаянный бросок с отклонением от кольца, но Шейни не глотает наживку и блокирует ее со всех сторон, когда она пытается пройти к кольцу.
И все же Денора делает этот шаг – всегда можно сделать этот шаг, если тебе очень нужно, – ведет мяч так далеко перед собой, как только может, чтобы подбросить его вверх в самый последний момент до того, как ее нога коснется земли.
Это красиво, и прицел точный, но Шейни следила за мячом с самого первого мгновения. Она не просто выбивает его вниз, она его гасит, забирает, окутывает собой, как защитник, и падает назад, ударяясь о столб с такой силой, что гнилое дерево щита осыпает ее дождем щепок.
Она стряхивает их с лица, отмахивается от боли, теперь волосы почти целиком закрывают ее лицо, а зубы сверкают сквозь это черное покрывало.
– Ты в порядке? – спрашивает Денора.
– Играем, – говорит Шейни, оставляя мяч у себя за спиной, будто питает к нему отвращение.
Денора носком правой ноги подбрасывает мяч прямо себе в ладони, за этот прием ей бы досталось от Тренера – руки, руки, баскетболисты пользуются руками – и, направляясь к полосе штрафного броска, она оглядывается на погасший костер, на тлеющую потельню, на загоны для лошадей, на все пустые машины. На прицеп, на сортир. На всю резервацию на заднем плане.
– Где они? – спрашивает она, будто думает вслух.
– Они тебя не спасут, малышка, – отвечает Шейни, уже стоящая на своем месте.
Однако даже ни одна собака не вернулась? А что случилось с лобовым стеклом отцовского грузовика?
– Я не малышка, – говорит Денора.
Шейни начинает что-то говорить, но умолкает.
– Моя мама вернется через пятнадцать минут, – прибавляет Денора.
– Тогда она сможет поиграть с победительницей, – говорит Шейни и дважды хлопает в ладоши, требуя мяч.
Денора катит ей мяч так медленно, что линии даже не сливаются.
Шейни хватает его, как только он оказывается достаточно близко, и бросается вперед, продолжая этот рывок вперед, будто хочет сказать: хватит дурацких вежливых уловок, на этот раз она пройдет сквозь Денору.
Из-за того что Деноре нельзя слишком травмироваться ради вечерней игры, она отшатывается назад, готовая уступить, пожертвовать очком ради сохранения тела, но в последний момент Шейни резко уходит влево тем же движением, которое Денора только что применила против нее: делает первый шаг, потом вытягивается вверх и бросает мяч в корзину.
У Деноры этот прием не сработал потому, что у Шейни высокий рост, которого нет у Деноры.
Один молниеносный дриблинг, а потом Шейни бросает мяч вверх.
Он ударяется о щит высоко и медленно летит вниз, падает сквозь сетку вниз, и сетка позади него вытягивается точно так же, как губы старика после того, как он наклонился, чтобы сплюнуть.
– Хороший бросок, – говорит Денора и берет мяч под мышку.
Ноги у нее дрожат, силы в них иссякли, легкие жжет, сердце стучит в висках. Так готовиться к вечерней игре нельзя. И все же, если машина ее матери подъезжа- ет сейчас к воротам ограды, она помашет ей рукой, чтобы она подождала, она должна закончить игру.
Сорок долларов или нет, настоящее золото сейчас ждет ее на этой площадке.
– Шестнадцать – восемнадцать, – говорит Шейни.
– Сдавайся, если хочешь, – отвечает ей Денора. – Не стыдись. Я моложе, быстрее и играю каждый день. Ты продержалась дольше, чем любая на твоем месте.
Шейни в ответ смеется.
– Наверное, тебе все равно уже пора на боковую, – говорит Денора. – Правда? Разве ты сегодня ночью не работаешь?