Только хорошие индейцы — страница 5 из 53

– Как Денора? – интересуется Льюис, потому что с этого надо начинать после такого долгого перерыва.

Деноре – дочери Гейба от Трины, Трины Триго, должно быть уже лет двенадцать или тринадцать – во всяком случае, она уже умела ходить, когда Льюис уехал, это он точно помнил.

– Ты имеешь в виду мою девочку-финалистку? – спрашивает Гейб, кажется, он наконец-то полностью включился в их разговор.

– Кого? – все равно переспрашивает Льюис.

– Помнишь белого парня Кёртиса из Хавра[8]? – спрашивает Гейб.

Льюис не может вспомнить фамилию белого парня – какая-то немецкая? – но да, он его помнит: Кёртис, баскетболист-любитель, этот от природы одаренный паренек с фермы, рожденный для баскетбола. Он все видел не глазами, он чувствовал игру подошвами ног, и ему даже не надо было думать, чтобы знать, в какую сторону вести мяч. И этот мяч на сто процентов был словно привязан к нему на веревочке. Единственное, что заставляло его ходить в колледж, был его рост и то, что он упорно считал себя мощным форвардом, а не просто игроком, умеющим метко попадать в корзину. В старших классах школы, конечно, игрок ростом чуть выше ста восьмидесяти восьми сантиметров мог выбиться в лидеры, стать мощным форвардом. Он умел иногда здорово прыгать, мог взлететь, а мог и прыгнуть неудачно – только в предварительных играх, на договорных матчах, но все же. В конце концов, он не был сложен как Карл Мэлоун, скорее как Джон Стоктон[9]. Просто не мог с этим смириться, считал, что способен подняться в команде выше, пробить себе дорогу среди высоких игроков, не быть шариком в пинболе, который от них отскакивает. Упорно изображая такого мощного форварда, он лишился стольких зубов, что стал похож на хоккеиста, как слышал Льюис. А сотрясения мозга не шли на пользу его кратковременной памяти. Для остатка его жизни было бы лучше, чтобы он никогда не воображал, будто умеет играть.

И все-таки?

– Он отлично бросал мяч в прыжке, – говорит Льюис и снова видит, как белый парень Кёртис зависает надолго в прыжке, ожидает, пока все остальные опустятся на землю, и только потом идеально кладет мяч в корзину, его взгляд, как луч лазера, ведет его все выше и выше и, наконец, – в корзину.

– Денора тоже такая, – шепчет Гейб, как будто это самая большая тайна. – Только лучше, парень. Серьезно. Браунинг никогда не видел такой, как она.

– Я должен приехать и посмотреть, как она играет, – говорит Льюис.

– Должен, – соглашается Гейб. – Только не говори Трине, что я тебя позвал. Может, даже не надо с ней разговаривать. А если она посмотрит на тебя? Она может остричь твои волосы, сменить тебе имя, наброситься на тебя.

– Она до сих пор жаждет крови?

– Эта женщина злопамятна, – говорит Гейб. – Этого у нее не отнимешь.

– Без всякой причины, конечно, – отвечает Льюис, возвращаясь к обычным репликам.

– Итак, по какому делу вы мне звоните, чему я обязан такой честью, мистер Почтальон? – спрашивает Гейб притворно официальным тоном. – Выкладывай, приятель.

В горле у Льюиса встает комок. Он запрокидывает назад голову, закрывает глаза.

– Я просто вспоминал, как Дэнни…

– Постоянно нас доставал? – перебивает Гейб. – Да, я тоже вспоминаю пару таких случаев…

– Ты когда-нибудь возвращался туда, к Утиному озеру? – спрашивает Льюис.

– Туда тебе придется взять с собой ветерана, – говорит Гейб. – Ты же понимаешь, приятель. Как давно ты уехал, напомни?

– Я говорю о том месте, где это произошло, – объясняет Льюис. – Про обрыв.

– То место, то место, да, – слова Гейба словно забивают гвоздь в сердце Льюиса. – Оно заколдованное, парень, разве ты не знаешь? Держу пари, о нем даже вапити рассказывают сказки у своих костров. О том, что случилось в тот день. Черт, мы для них стали легендой, парень. Четверо безжалостных убийц – духов Утиного озера.

– Трое, – поправляет Льюис. – Трое духов-убийц.

– Они этого не знают, – возражает Гейб.

– Но ты правда думаешь, что они об этом помнят? – спрашивает Льюис, наконец-то выкладывая все, что у него на уме.

– Помнят? – переспрашивает Гейб, в его голосе точно слышится улыбка. – Они же чертовы олени, парень. Они не разводят костров.

– И мы в любом случае всех их убили, да? – говорит Льюис, моргая, чтобы смахнуть с глаз пот, и еще раз оглядывается, нет ли рядом Шейни.

– О чем это ты? – спрашивает тут Гейб. – Ты что, все еще хочешь найти тот паршивый нож?

Льюис с трудом вспоминает, о чем говорит Гейб: о том ноже, купленном им в фактории, с тремя или четырьмя сменными лезвиями, одно из которых представляло собой маленькую пилу для грудины и таза.

– Тот нож был дерьмовым, – отвечает Льюис. – Если найдешь его, быстро потеряй снова, договорились?

– Сделаю, – соглашается Гейб, его голос на секунду удаляется от трубки, и в нее с другого конца линии вливаются звуки баскетбольного матча. – Слушай, мы тут смотрим…

– Мне тоже надо идти, – говорит Льюис. – Хотя я рад снова слышать твой голос, тупая ты задница.

– Черт, мне следует выставить тебе поминутный счет за разговор, – отвечает Гейб, и секунд через десять или двадцать линия снова глохнет, а Льюис стоит, прижавшись плечом к стене, и постукивает трубкой себя по лбу, как барабанной палочкой.

– Мне следует записывать, черноногий? – спрашивает стоящая в дверях Шейни.

Льюис вешает трубку.

Шейни из племени кроу[10], поэтому обращение «черноногий» – ее постоянная шутка, ведь их племена когда-то давно были врагами.

– Пита кое-что сказала вчера вечером, – лжет Льюис, он всегда старается напомнить Шейни о жене, а потом сказать о ней еще что-то, просто для верности. Не потому, что он дамский угодник из почтовой службы – там таких нет, – но потому, что они с Шейни единственные индейцы на этой станции, и в последнюю неделю, с тех пор как Шейни прошла проверку и была принята на работу, все делали то, что обычно делают с креслами и журнальными столиками, когда они хорошо подходят друг другу: старались задвинуть их вдвоем в угол и оставить там, создать идеальный набор мебели.

– И что твоя жена сказала? – спрашивает Шейни, когда Льюис проскальзывает мимо нее, уводя их к большой сортировочной машине. И включает ее, чтобы продолжить урок.

– У нас в гостиной сломалась лампочка, – объясняет он ей. – Она не зажигается, когда должна включиться. Жена думает, что в стене короткое замыкание. Вызвал одного знакомого парня, который подрабатывает электриком на стороне.

– На стороне… – повторяет Шейни и вставляет в сортировочную машину конверт неправильным концом. Льюис следит глазами за быстро движущимся в брюхо этого зверя почтовым отправлением и удивленно качает головой, когда конверт не застревает и не сминается.

Шейни лукаво улыбается и прикусывает нижнюю губу.

– В следующий раз, – говорит она и легонько толкает бедром Льюиса.

Он не толкает ее в ответ, потому что он сейчас где-то далеко, на расстоянии многих миль и лет отсюда.

Понедельник

Когда Льюис пятится назад, отталкиваясь ногами на своем раскуроченном двухцилиндровом «Роуд Кинге», и уже готов рвануть вперед, он замечает Джерри на самом краю автостоянки у почтового отделения, который опускает правую руку вдоль заднего колеса своего кастом-«спрингера» и шевелит указательным и средним пальцем, показывая перевернутый знак «мир», а потом быстро сжимает пальцы в крепкий кулак. Льюис понятия не имеет, что это значит: он никогда не ездил с настоящей бандой, как Джерри, который в молодости играл в «Беспечного игрока»[11], но это должно означать что-то вроде «Сюда», или «Все чисто», или «Обгони, если догонишь», потому что вслед за ним газуют Элдон и Сайлас, а Льюис, как всегда, смотрит им вслед, хотя они направляются в сторону нового дома Льюиса, до которого по шоссе номер 13 добираться чертовски далеко.

Однако неофициальную иерархию никто не отменял, и, несмотря на то что Льюис уже пятый год таскает почту, он все еще считается новичком. А раз он крайний, то, когда Шейни выбегает из боковой двери, она в последний момент запрыгивает именно на заднее сиденье мотоцикла Льюиса.

Ее руки цепко обхватывают его бедра, а грудь довольно плотно прижимается к его спине.

– Привет? – удивляется он, сбрасывая газ и виляя передним колесом.

– Я тоже хочу увидеть, – говорит она, встряхивает головой и распускает волосы.

Отличное зрелище ждет Питу по возвращении домой.

И все же Льюис включает следующую скорость и занимает последнее место в цепочке, ему даже приходится прибавить скорость, чтобы не отставать.

Все они едут к нему домой потому, что Харли почти в десятилетнем возрасте повадился перепрыгивать через забор высотой в шесть футов как молодой пес, и Элдон заявил, что поверит в это только тогда, когда увидит собственными глазами. Ладно, они увидят. Они все увидят, в том числе теперь и Шейни.

Третьим едет Сайлас на своем дребезжащем «Скрэмблере», который плох на малых скоростях, зато на семидесяти пяти на нем вполне весело, если любишь играть со смертью. Элдон наступает Джерри на пятки на раздолбанном «Боббере». Джерри ездит на такой развалюхе только потому, что живет рядом с почтой и в плохую погоду ходит на работу пешком, так что ему не нужно иметь грузовик или легковушку и платить за нее страховку. К тому же из всех четверых он единственный не женат, что наверняка позволяет сэкономить немного денег. Джерри, однако, сам твердит, что это произойдет в скором времени: «Рано или поздно повалят и меня, хо-хо-хо!» Джерри, самый старший из них, в свои пятьдесят три года был обладателем седых, пышных, лихо загнутых усов, веснушчатой лысины, неопрятного хвостика на затылке и ледяных голубых глаз.

Сайлас почти всегда молчит, и в нем, возможно, течет какая-то доля индейской крови. Она проявляется не так сильно, чтобы Сайласа нарекли «Вождем» прежде, чем этот титул перешел Льюису, но… наверное, он настолько же индеец, как и Элвис. Может, его индейской крови и наскребется на пару синих замшевых туфель. Элдон утверждает, что он и грек, и итальянец, может, это шутка, которую Льюис не совсем понимает.