Очевидно, сами поезда их еще больше пугают, и неважно, что у этого поезда нет колес. Неважно, что вагоны даже не прицеплены друг к другу. Неважно, что здесь нет никаких рельсов.
Вапити, возможно, крепкие и быстрые, но умом, видимо, совсем не блещут. И все же Женщина с Головой Вапити скоро сообразит, что в этом поезде всего три вагона, и они не высекают искр, не наполняют все вокруг грохотом.
Женщина с Головой Вапити открывает рот и издает тихое блеяние, словно проверяет ситуацию, словно объявляет о своей неуверенности, словно просит стадо о помощи. Не получив ответа, она делает шаг назад, будто ее оцепенение, вызванное поездом, уже начинает проходить.
Денора поворачивается, ползет обратно к лестнице, перебирая руками перекладины, спускается вниз, в снежный сугроб, и идет по только что прорытому ею ходу.
Женщины с Головой Вапити все еще не видно.
– Чуу-чуу, ненормальная, – говорит Денора и салютует, касаясь средним пальцем лба – этому жесту она тоже научилась у отца, он его делал каждый раз, когда они проезжали мимо копа.
– Озеро, – произносит она про себя.
Теперь она сможет добраться до Утиного озера.
В тот единственный раз, когда она оглядывается назад, Женщины с Головой Вапити так и не видно. Но она появится. Она еще появится.
Денора ускоряет шаг.
Мальчик из сгустка крови
Денора вроде должна была пересечь грунтовую дорогу еще десять минут назад. А то и двадцать.
Похоже… похоже, все дороги исчезли. Похоже, резервация переместилась в прошлое на сто лет назад, еще до начала эры машин. Кажется, та разрушенная ферма, она сейчас все еще цела, рядом с ней стоит каменный дом, дым вьется из трубы.
Или все так и есть, или Денора, городская девочка, которая знает каждый дюйм баскетбольной площадки, но почти не знакома с не слишком замечательными окрестностями?
Одно дерево точно такое же, как другое. Весь этот снег в точности похож на остальной снег.
Озеро.
Через каждые несколько сотен ярдов она поднимается на возвышенность и видит, как оно переливается вдалеке.
В котором часу темнеет? В четыре?
Тренер придет в ярость, когда ее лучшая баскетболистка не появится за час до начала игры. Но это хорошо. А может, и нет, все уже не имеет никакого значения. К этому моменту мама Деноры, наверное, уже позвонит в Национальную гвардию. Она пройдет по длинной подъездной дороге Кассиди, найдет дымящиеся трупы, увидит пятна крови на баскетбольной площадке, найдет возле сортира Виктора Желтого Хвоста, которого убили дважды.
И… и еще следы на снегу. Денора оглядывается, чтобы удостовериться.
Она надеется, что Женщина с Головой Вапити все еще застряла по другую сторону от призрачного поезда. Не рассчитывай на это. Женщина с Головой Вапити уже должна быть где-то близко. Не смотри сейчас. Не оглядывайся.
Денора опускается на колени, заставляет себя подняться, идти дальше.
Она израсходовала первое дыхание даже раньше, чем прицеп Кассиди пропал из виду. Второе дыхание она еще в себе так и не ощутила. Сейчас она идет вперед, подталкиваемая одной лишь необходимостью выжить. Необходимость выжить и хорошая физическая форма, по словам тренера, всегда могут стать решающим фактором в игре.
Все это и плюс слабая надежда: коттеджи на берегу озера.
Может, там остался какой-нибудь сумасшедший отшельник, любитель подводного лова, засыпанный снегом. Может, в эти выходные какие-то старшеклассники вскрыли один из коттеджей, как обычно, и устроили там вечеринку. Денора сможет… она сможет взять один из их снегоходов, умчаться оттуда, убежать в Канаду.
Есть ли впереди железнодорожные пути? Она уже не рассчитывает, что ее спасут медведи, теперь она надеется на рельсы.
– Беги, беги, – говорит она себе.
Последние три секунды игры, поднажми. И еще раз.
Ее легкие уже не жжет огнем, они стали холодными, и она совершенно уверена, что у нее в горле кровь, тренер называет это «сыром в легких». Но Денора должна была все выдуть из легких еще два месяца назад, когда начались тренировки. И она все равно не переносит лактозу, она говорит о сыре в легких, пытаясь обратить это в шутку. Такую печальную, одинокую шутку.
Она вдыхает свой длинный волос, и ей приходится остановиться и выкашлять его, даже немного выблевать.
Она не сумеет туда добраться.
Неужели озеро все еще так же далеко? Этого не может быть.
Денора крепко зажмуривает глаза, чтобы оказаться в исходном положении, чтобы снова вернуться в эту боль, в этот холод. Она видит себя словно издалека, будто это кто-то другой стоит на коленях, прижимая ладони к лицу.
Дорога должна быть где-то здесь. Она обязательно будет здесь.
Дело в том, что она думает так, будто сидит в машине, когда все быстро пролетает мимо. Но она идет на окоченевших, промокших ногах, и совсем не по прямой линии, а дорога все равно сворачивает в другую сторону. Вероятно, она просто подходит к дороге сверху, над поворотом, а это значит, что дорога будет дальше.
Не паникуй, девочка. Подними мяч, соберись с мыслями и проверь таймер.
Денора опускает руки, смотрит вверх, на туманное солнце.
Осталось по крайней мере три часа. Три часа до того, как Женщина с Головой Вапити будет видеться ей в каждом темном уголке. Кругом будет лишь кромешная тьма.
«Но ты умрешь задолго до этого», – напоминает она себе и опускает голову. И видит длинную коричневую морду, которая смотрит на нее с расстояния футов двадцати впереди, как раз за следующим подъемом.
Деноре удается не отшатнуться назад, не закричать, но все-таки, где-то внутри, все ее грандиозные планы падают с шатких металлических полок и с треском рушатся в яму у нее в животе.
Вот, значит, как.
Волосы Деноры развеваются вокруг нее, кулаки сжимаются и разжимаются у бедер, потому что она готовится выкалывать глаза и вырывать уши у всего, до чего сможет дотянуться, – когда нападаете на девочку из резервации, захватите с собой коробку с лейкопластырем, – но затем… затем…
Это олень. Чернохвостый олень. Она узнает его, потому что еще в те времена, когда ей приходилось ехать стоя на сиденье отцовского грузовика, чтобы видеть поверх приборной доски, он научил ее отличать чернохвостых оленей от белохвостых. Разумеется, они разного размера, и рога у самцов разной формы, но прежде всего они разного цвета. Чернохвостые олени темно-коричневые, приспособленные для жизни на равнинах, и у них нет белых пятен вокруг рта и носа, и, по словам отца, они лучше на вкус, но их проще распознать по цвету, чем загнать одного из них и откусить кусочек.
Этот олень просто смотрит на Денору своими большими глазами, похожими на черные шарики. Ждет, чтобы понять, что она такое, его хвост мелькает, отсчитывая секунды.
А потом он смотрит мимо нее. За ее спину.
– Нет… – говорит Денора, но все равно оглядывается.
Женщина с Головой Вапити прокладывает себе борозду по снегу и идет, выставив вперед широкий лоб.
Денора поворачивается, чтобы сказать чернохвостому оленю: «Беги», но он уже мчит вниз по руслу замерзшего ручья, как раз в этот момент он прыгает, будто оттолкнувшись от невидимого батута, и, на зависть Деноре, летит по воздуху, преодолевая огромное расстояние. В ту секунду, когда он касается земли, его копыта уже впиваются в нее и толкают его вперед.
– Беги, брат, – говорит она и заставляет себя тоже двигаться вперед.
Между ней и Женщиной с Головой Вапити осталось примерно четверть мили пространства.
Какую сказку про белохвостых оленей рассказывал ей отец? Он сказал, что слышал ее от деда, но Денора потом узнала, что он никогда не знал ее прадеда, они почти не совпали во времени. Значит, он слышал ее от какого-то другого деда. В любом случае, когда он ее рассказал, она казалась такой реальной. Сказка про то, как белохвостые обзавелись этим белым кольцом вокруг рта и носа. По его словам, оно появилось потому, что они вечно пробирались на задние дворы жителей Браунинга и пили из ведер с молоком, которые все обычно оставляли там, еще в то время, когда в резервации не было никаких собак, одни только кошки. Вот почему белохвостые могли вот так приходить в город: лаять было некому. Но кошки были слишком хорошие, они так напугали всех мышей, что те поумнели и начали строить норки так глубоко в стенах домов, что кошки не могли до них добраться, поэтому в один прекрасный день кошки просто ушли. А через два или три дня после этого какой-то пес трусцой прибежал в город с глупой улыбкой на морде, высматривая, на что бы ему пописать.
Деноре очень не нравится, что она поверила в это в те давние времена. И ей хочется плакать из-за того, что она больше в это не верит.
Да, олени пили молоко, и поэтому вокруг их ртов появились белые круги.
К черту все.
Беги, беги.
Она велит себе не оглядываться, но не сдерживается.
Женщины с Головой Вапити не видно. Значит… значит, она выберется из того оврага, в котором сейчас находится, или может пробежать еще некоторое расстояние.
Она бежит, бежит.
Теперь она рассчитывает на то, поскольку озеро не становится ближе, что найдет дорогу раньше, чем ее мама проедет по ней, найдет, а потом взмахом руки остановит ее, даже не даст ей остановить машину полностью, просто запрыгнет внутрь, заблокирует все двери и махнет рукой: «Поехали, поехали быстрее, я потом объясню, поехали».
Денора падает, поднимается, снова падает, снова поднимается, и горизонт колеблется. Не от жара, но от усталости. От холода. Оттого, что закончился адреналин. Оттого, что его было слишком много в последние три секунды.
Но ведь… ведь: Женщина с Головой Вапити – кроу?
Денора встает, с трудом идет вперед, заставляет себя снова бежать.
Кроу ни за что не победит. Только не сегодня и не здесь. Даже если весь мир расплывается перед глазами. Даже если легкие Деноры не работают. Даже если она совсем не чувствует ног. Даже если она видит перед собой оживший образец «конторской живописи» индейцев.