— Есть спорные моменты, поэтому решила уточнить. Цифры в билетной кассе указаны за месяц или за квартал?
— За квартал, — всё тем же безликим тоном поясняет он, мельком посмотрев на файл. — Цифру за месяц я не стал выводить, потому что на первом этапе она неинформативна.
Просто удивительно, насколько Матвей другой. Потухший, строгий, отстранённый. И вроде всё в нём настолько знакомо: непокорный завиток у виска, задумчивый излом бровей и белёсый ободок губ, делающий их особенно выразительными. Но вчера это будто был один человек, тёплый и понятный, а сегодня незнакомец, закрытый и далёкий. Внутри тянет и дёргает. Солнечный свет угрожающе начинает меркнуть.
— Что ещё? — спрашивает Матвей, мимоходом цепляя меня взглядом. Полки с книгами для него сейчас куда интереснее.
— Второй лист. Пятая колонка, — говорю я, не в силах перестать разглядывать его ладони, покоящиеся на столе.
Я фанат его рук. В них всё как нужно. Кисть крупная, широкая, пальцы прямые, сильные. Это руки мужчины, а не мальчишки. Ногти тоже правильной формы, а не смешные деформированные огрызки.
Матвей подробно поясняет содержимое пятой колонки, и вопросов к нему больше не остаётся. Мы встаём одновременно. Я выхожу из-за стола, чтобы запереть за ним дверь.
— Больше вопросов ко мне нет? — Его глаза впервые за этот день по-настоящему задерживаются на моём лице. Просят, требуют, умоляют.
Да скажи ты ему что-нибудь! Знаешь же, что обидела, что ему тяжело. Не зря же смотрит так, будто пытается залезть тебе под кожу. Но в горло снова будто песка насыпали. Не могу, не могу.
— Да, это всё. Спасибо тебе за разъяснения.
Его взгляд меняется в ту же секунду: из пытливого и ждущего становится пустым и равнодушным. Кивнув, Матвей разворачивается. Я чувствую себя так, будто меня связали по рукам и ногам. Хочется бежать за ним, но мешают невидимые верёвки. Я открываю и раскрываю рот, покачиваюсь на каблуках, пытаясь освободиться от них.
Удаётся не сразу, но всё-таки удаётся. Срываюсь с места и в два шага оказываюсь рядом с ним.
— Извини… — Я обхватываю его со спины, прижимаюсь щекой к лопатке, спрятанной под рубашкой. — Я не хотела тебя обижать. Это всё не о тебе… Обо мне.
Матвей застывает. Я ощущаю, как напрягается его тело, как каменеют мышцы. Слова, произносимые им, надломленным эхом отдаются в пальцах:
— Дело не в кино. Мне невыносимо знать, что ты спишь с ним в одной кровати. Невыносима мысль о вашем сексе. Даже то, что вы пьёте по утрам кофе на одной кухне и смотрите друг другу в глаза, сводит меня с ума. У меня никого нет, кроме тебя. Всё своё свободное время я думаю о тебе. Ты хотя бы представляешь, каково это — боготворить тебя и довольствоваться при этом второй ролью?
— Прости, — шепчу, прикрывая глаза. Тепло сочится мне под кожу, растворяя холод, накопленный за день. — У нас с мужем нет секса, если тебе станет от этого легче.
Матвей молчит, просто глубоко дышит. Мой рот распахивается, выталкивая наружу облегчённый выдох, когда его ладонь накрывает мои руки и сжимает. Солнце снова сияет надо мной, наполняя лёгкие и тело светом. Он, оказывается, так сильно нужен мне рядом. Так сильно. Господи, и что же с этим делать?
Никогда не думала, что сердце может стучать так часто, когда провёл час без движения. И даже во рту пересохло, как после долгой пробежки. Наверное, так же чувствуют себя решившие впервые в жизни прыгнуть с парашютом. Пульс зашкаливает паникой, хочется вцепиться руками в поручни и умолять пилота снизить высоту.
Свет в спальне выключен, горит лишь экран телефона по соседству. Роман, как обычно, изучает что-то в интернете. Наверняка это «что-то» действительно интересное, иначе бы он услышал, как громко и истерично я дышу. Может быть, и к лучшему, что темно. Так говорить будет проще.
— Ром. Нам надо развестись.
Молчание и тишина. Господи, надеюсь, он услышал и мне не придётся повторять во второй раз. Произнести то же самое и громче будет ещё мучительнее.
— Ты слышишь? — переспрашиваю я спустя затянувшуюся паузу.
— Слышу. — Роман поворачивается ко мне, и вместе с этим экран его телефона гаснет. Комната погружается в тотальную темноту.
Разумеется, я никогда не скажу ему про Матвея, да и вообще о том, что у меня кто-то есть. Третьих лиц в разговоре о нашем разводе упомянуто быть не должно. Эта ответственность полностью моя.
— Ты и сам знаешь, что у нас давно не всё хорошо. Не нужно портить друг другу жизнь безразличием. Мы оба достойны…
— Тебе к врачу когда на приём? — резко перебивает муж.
— В следующем месяце. Но это не важно…
— Голову себе хернёй забиваешь, Стелла. Займись лучше подготовкой к беременности. Сложные времена у всех бывают, но разводиться никто не торопится. Посмотри путёвку. Съездим куда-нибудь, развеемся. Глядишь, нервы у обоих в порядок придут.
Я слышу, как хрустит матрас, чувствую дуновение от набрасываемого одеяла.
— Давай спать. Завтра всё обсудим. Мне ещё нужно будет в Питер слетать на день. — Муж издаёт тяжёлый вздох, и мне на плечо опускается его рука. Обнимает. — От аэропортов тошнит уже. В бизнес-залах не протолкнуться: всех подряд пускать стали. Спокойной ночи. Завтра Ире дам задание, чтобы с турагентом связалась.
Когда я просыпаюсь следующим утром, мужа в кровати уже нет. Большое облегчение, что не приходится встречаться с его пытливым взглядом прямо сейчас. В визуальных пытках Роману нет равных — сказывается многолетний опыт деспотичного руководителя. Предстоящий разговор не пугал бы меня так сильно, если бы не мой секрет. Вина. С её грузом на плечах сложно выйти победителем.
Я стою в душе дольше обычного, меняя температуру воды с холодной на горячую, чтобы разогнать в крови бодрость. После вчерашних слов Романа слишком велик соблазн ещё хотя бы ненадолго оставить всё как есть. Получить отсрочку, затаиться. Но нельзя, нельзя. Если уж заявила о желании развестись, то нужно действовать до конца.
Моя мама при каждом удобном случае грозила отцу разводом. Развод был её орудием устрашения, способом эффективной манипуляции. Думаю, она сама никогда не верила в то, что сможет уйти. Все те годы, пока папа молча глотал её угрозы, он внутренне готовился расставанию. И когда оказался достаточно силен — взял и ушёл сам. Иногда я думаю, что останься он с мамой — мы бы нашли способ предупредить рак.
Чёрный брючный костюм, яркая подводка и нюдовая помада. Сегодня мне необходим образ воительницы. Пусть хотя бы внешне всё будет выглядеть так, будто мне совсем не страшно. Хотя на деле страшно до усрачки.
Романа я застаю на кухне, сидящим за столом с чашкой кофе. Напротив него стоит вторая, с молоком. С молоком в нашей семье кофе пью только я.
— Доброе утро.
— Доброе. — Быстро смерив меня взглядом, он кивает на чашку: — Кофе тебе сварил.
— Здорово. Спасибо.
Усевшись напротив, я притягиваю к себе чашку и делаю глоток. В горле и груди першит горечью, но дело совсем не в кофе. С ним всё отлично. Это с нами всё плохо.
В глубине души я прекрасно осознаю, что для нас обоих будет лучше расстаться. И дело совсем не в Матвее. Просто у нас не получилось. Так бывает. В какой-то момент мы потеряли нить, которая нас связывала. Добровольно её отпустили. У более везучих пар таких нитей несколько — этакий запасной парашют: когда рвётся одна, другие страхуют. А мы с Ромой оба сложные, закрытые. У нас страховочных бонусов не было.
Наверное, будь я более домашней и тёплой, он бы с большей охотой возвращался домой и проводил со мной время. Возможно, если бы я смогла родить ему детей, он бы не сделал своим приоритетом работу. Может быть, стань он внимательнее, я бы смогла осуществить всё вышеперечисленное. Ну или нет.
— Не остыл? — спрашивает он, когда я ставлю чашку на стол.
Я мотаю головой, слегка улыбаюсь.
— Самое то. Не люблю обжигать губы.
Я смотрю на него. На изборождённый морщинами лоб, стальные глаза и упрямый подбородок. Я ведь когда-то по-настоящему любила его. Так же, как пишут в книгах: до замирания сердца, до остановки дыхания. Но его, как и меня, — любить сложно.
Сейчас я запоминаю его образ заново. Все эти годы, проведённые вместе, ведь были не зря. Много хорошего у нас было. Первые свидания, на которые я так тщательно собиралась, и те моменты душевного трепета, когда его чёрный мерседес встречал меня после работы. Наша свадьба на пятьсот человек, с которой мы сбежали в гостиницу и напились «Кристалла» на балконе президентского люкса, путешествие на Майорку, где вместе обучались дайвингу.
Все эти яркие, залитые светом картинки проносятся перед глазами и плавно оседают на самое дно сердца, чтобы бережно там храниться. А сейчас пришло наше время расстаться. Мы все эгоистично стремимся туда, где нам будет тепло и хорошо. Я этого заслуживаю, и Роман заслуживает тоже. Кого-то более подходящего, чем я.
— Ром, я вчера серьёзно говорила. Нам нужно развестись. Ребёнок не спасёт наш брак. Дети вообще браков не спасают. Не будем перекладывать наши неудачи на плечи неродившегося существа.
Муж поджимает губы и, отставив чашку, смотрит на меня исподлобья. Тот самый взгляд, которым он обожает пытать своих сотрудников. Я тоже смотрю на него, стараясь приглушить завывания совести. Нужно быть честной с собой. Если бы не Матвей и моя измена, едва ли я бы скоро решилась. Необходимость родить. Страх одиночества. Привязанность. Причин, чтобы остаться, нашлось бы море. Буду думать, что всё идет так, как должно.
— У тебя кто-то есть? — выстреливает в меня шокирующим залпом.
От неожиданности и вспышки паники я скрещиваю под столом ступни. Роман произносит эти слова спокойно, без каких-либо эмоций. Может быть, ему действительно наплевать? Я ведь и сама до сих пор не знаю, есть у него любовница или нет. И трахал ли он в совместной командировке Елисееву. И видимо, уже не узнаю, потому что спрашивать не стану. Мою совесть это не облегчит, но посереют наши общие воспоминания. Ни к чему.