Больница находится в Коломне. Длинные коридоры, залитые ледяным голубоватым светом, и запах хлорки, смешанный с антисептиком, заставляют меня за секунду продрогнуть до костей.
— Данилов Матвей, — говорю я девушке-санитарке, сидящей за стойкой поста. — Четыреста двадцать седьмая палата где?
— Прямо по коридору, после двери в туалет, — вежливо отвечает она, чем вызывает во мне притупленный прилив благодарности. В государственных учреждениях не принято деликатничать.
За несколько секунд преодолев десятки метров, я залетаю в нужную палату, совершенно забыв, что, возможно, стоило постучаться. Мой взгляд падает на койку, где лежит мужчина лет пятидесяти с перевязанной головой, и лишь потом находит Матвея. Ком в солнечном сплетении достигает гигантских размеров, перекрывая дыхание. Его лоб и челюсть перевязаны бинтами, оливковая кожа приобрела пыльный оттенок, а на губе темнеет ссадина.
Я перестаю чувствовать ноги, пока приближаюсь к кровати. Рядом с Матвеем на стуле сидит незнакомый парень — очевидно, тот самый Денис, который мне звонил. На него я смотреть пока не могу. Вина и отчаяние разъедают изнутри, прожигая грудь до уродливой чёрной дырки. Это всё из-за меня. Из-за моей трусости и слабохарактерности Матвей здесь оказался.
— Привет. — Я осторожно опускаюсь на корточки и глажу его запястье.
Матвей издаёт короткий глухой звук и слегка приподнимает ладонь в знак ответного приветствия.
Тогда я и понимаю, что эта повязка на его челюсти не просто так. У него вывих… или перелом.
— У него нижняя челюсть сломана, — подтверждает парень. — Шину поставили. Ещё сотрясение… И два ребра треснули. Ушиб почки, но это, говорят, вроде не так серьёзно.
Немеют пальцы, и мне приходится сжать их в кулак. Задушенная истерика переходит в тошноту. Я не могу объять услышанное. Сложить две части пазла воедино. Эти жуткие травмы и то, что к ним имеет отношение человек, с которым я собиралась растить общих детей.
— Заткнись, — глухо и неразборчиво мычит Матвей. — Пугаешь Стеллу.
Его взгляд перебирается мне на лицо, и в нём появляется слабый намёк на веселье.
— Это мой друг Денис. Ссыкло и паникёр.
Как он может юморить прямо сейчас, остаётся для меня загадкой. Потому что я близка к тому, чтобы сбежать под любым предлогом ради возможности как следует прореветься. Как такое возможно? Чтобы Роман… сам?
Я поворачиваюсь к парню, не желая мучить Матвея необходимостью разговаривать:
— Где он был? Что… Как вы здесь оказались?
— Он позвонил мне ночью. Взял телефон у кого-то. Его мобильник, я так понял, они выкинули. Я подобрал его на остановке, и потом мы приехали сюда.
Обернувшись, я впиваюсь в Матвея глазами.
— Это Роман? Он тебя избил?
Матвей качает головой.
— Это был Санёк и его дубинка. Господин даже посмотреть постеснялся.
На этом мои нервы неожиданно трескаются.
— Извини, я сейчас, — бормочу я, подскакивая на кровати. — Скоро…
Вылетаю за дверь и, зажав рот рукой, оглядываюсь в поисках убежища. Мне нужна всего-то пара минут. Пара минут, чтобы прийти в чувство.
Туалет. Здесь, совсем рядом. Я запираюсь в кабинке и, включив воду, тихо вою в кулак. Он ведь мальчишка совсем, а его избивали дубинкой. Как низко нужно пасть, чтобы учинить расправу над человеком, да ещё и чужими руками?
Теперь перед глазами всплывает образ Романа Как он затягивает галстук и как сидит во главе стола на совещании. Трусливый и жестокий кусок дерьма. Конечно, он бы никогда не стал пачкать свои наманикюренные пальцы. Достаточно просто нанять кого-то.
— Девушка, извините, что снова вас тревожу. — Сделав над собой усилие, улыбаюсь вежливой санитарке. — Я могу поговорить с врачом, который занимается Даниловым?
— Дмитрий Андреевич должен скоро подойти. Можете подождать его здесь. — С этими словами Аня, как написано на бейджике, указывает на ряд стульев вдоль стены.
Долго ждать действительно не приходится, и уже спустя несколько минут возле стойки появляется плотный приземистый мужчина в халате. Врачей сложно спутать с кем-то ещё. Их выдаёт взгляд. Цепкий, но огороженный от всего мира.
Не дожидаясь, пока девушка подаст знак, что это именно тот, кто мне нужен, я подхожу к нему сама:
— Дмитрий Андреевич? Хотела расспросить вас по поводу Данилова.
Хочется верить, что мой смятый после сна костюм и лицо без макияжа выглядят достаточно презентабельно, чтобы воспринимать меня всерьёз. Мужчина быстро окидывает меня взглядом и коротко заключает:
— Слушаю.
Я сыплю вопросами о состоянии Матвея, настойчиво прося не преуменьшать степень ущерба его здоровью, и спрашиваю, имеет ли смысл переводить его в платную клинику.
— У парня закрытый перелом нижней челюсти, но, к счастью, без осколочных элементов. Ему всего двадцать три, так что, если не будет грызть орехи, месяца через полтора-два будет в строю. Что касается рёбер, то там смещения нет, поэтому срок на заживление около месяца. Переводить в другую больницу или нет, вы уж сами решайте, но имейте в виду, что молодой человек изъявил желание выписаться в самое ближайшее время. — Взгляд мужчины становится острым и внимательным. — Упрямый парень. Характер травм говорит об избиении, но он настаивает, что неудачно упал с крыши.
«Спасибо» — это единственное, что я могу из себя выдавить. Ещё добавляю, что на то время, пока Матвей находится здесь, у него должно быть всё самое лучшее — от ухода до лекарств, и за это я, разумеется, дополнительно заплачу. Врач отвечает, что максимум, который я могу сделать, — это нанять для Матвея личную сиделку, а в остальном они и без того делают всё, что могут.
На этом мы и прощаемся.
Едва я переступаю порог палаты, Матвей впивается в меня отчаянным взглядом. Милый. Он решил, что я сбежала.
— Мне требовалось поговорить с врачом, — поясняю я и, улыбнувшись, сжимаю его пальцы.
— А я думал, что настолько хреново выгляжу, — глухо мычит он без улыбки.
Его друг смотрит на меня во все глаза. Не знаю, рассказывал ли ему Матвей обо мне, а если и рассказывал, то называл ли мой возраст и упоминал ли, что я замужем. Кажется, нет.
— Врач сказал, что ты собираешься как можно скорее выписаться, — с укором замечаю я. — Даже не думай об этом. Вдруг челюсть не так срастётся.
— И станешь Щелкунчиком, — с иронией вставляет Денис.
Матвей показывает ему средний палец и переводит глаза на меня. В них больше нет весёлости — есть просьба и смертельная усталость.
— Посидишь со мной немного?
— Конечно, — киваю я и оглядываюсь в поисках места, где можно поудобнее устроиться.
— Садитесь. — Денис встаёт и придвигает ко мне стул. — Я пойду прогуляюсь за кофе.
То, что он перешёл на «вы» не остаётся для меня не замеченным, но едва ли сейчас имеет смысл заострять на этом внимание. Я занимаю предложенный стул и переплетаю наши с Матвеем пальцы. Несмотря на всё, что он пережил за последние несколько часов, его кожа такая же горячая. Даже сейчас ему удаётся греть меня как солнцу.
Я провожу с Матвеем около часа. За это время вернувшийся с прогулки Денис успевает попрощаться и уехать, а худощавая санитарка с равнодушным лицом — принести на подносе стакан с кашицеобразным содержимым. Только заметив рядом с ним пластиковую соломинку, я понимаю, что она принесла Матвею завтрак. Именно так ему придётся питаться в ближайшие недели две, а то и больше.
Он показывает ей большой палец и жестом просит поставить поднос на тумбочку. Санитарка удовлетворяет его просьбу с непробиваемым безразличием, а после того как она, так и не проронив ни слова, выходит за дверь, я принимаю решение нанять сиделку. Не хочу, чтобы в таком состоянии Матвею приходилось иметь дело с человеческим равнодушием.
— Отдыхай, ладно? — говорю я на прощание и, не удержавшись, осторожно глажу его по волосам. — Я приеду завтра.
— Я буду ждать, — неразборчиво мычит он и морщится от боли. Но это не мешает ему добавить: — Ты очень красивая.
Я выхожу из палаты с мокрыми глазами и совершенно раздавленная. Последние года два Роман даже в день рождения не слишком старался сказать мне что-то приятное — чаще откупался дорогими подарками. А двадцатитрёхлетний мальчишка со сломанной челюстью морщится от боли, но говорит.
В моей руке — ключи от квартиры Матвея. Ему нужны чистые вещи, а ещё он настоял на том, чтобы я ночевала у него.
Что бы Матвей ни говорил о своей готовности к случившемуся, это ничуть не спасает меня от неподъёмного груза вины. В моих силах было сделать всё по-другому. Быть смелее. Отказать ему в ухаживаниях. Развестись раньше. Предусмотреть все риски. Не выходить замуж за Романа, в конце концов. «И не встретить Матвея», — подсказывает внутренний голос. Если бы можно было повернуть время вспять, смогла бы я переиграть прошлое и добровольно отказаться от знания, как на самом деле мужчина может относиться к женщине?
Когда сажусь в машину, то первым делом набираю Тане. Полгода назад её отец лежал в больнице с инсультом, и она нанимала для него сиделку. Мне нужен её телефон.
То, что жизнь совершила поворот на сто восемьдесят градусов, ощущается во всём. Об этом кричит моё бледное напряжённое лицо в отражении опущенного козырька, смятая ткань юбки, район, в котором я практически не бываю, и часы на приборной панели, показывающие начало десятого. Сегодня рабочий день, и в этот момент я должна была доделывать отчёт к совещанию. А вместо этого еду в дом, который даже под дулом пистолета больше не назову своим, в надежде застать там мужчину, которого никогда по-настоящему не знала.
Когда я подъезжаю к знакомым кованым воротам, понимаю, что с большой вероятностью Романа дома нет. Разве новость о моей измене и то, что он сделал с Матвеем, — повод не появляться в офисе?
Это ещё одно доказательство, насколько плохо я знаю собственного мужа. Судя по представительскому седану, припаркованному во дворе, Роман дома и даже принимает гостей. Я оглядываю приметное сочетание букв и цифр на заднем бампере и ощущаю холодное покалывание на коже. То же самое было, когда Матвей не брал трубку. Так даёт о себе знать плохое предчувствие.