Кинематографисты, выступавшие на совещании 1935 года, — а среди них был и учитель Арнштама Сергей Юткевич, — выступали за смещение акцентов на характер и на индивидуальную психологию, что стало возможным благодаря появлению звукового кино. Примером этого подхода уже стали такие фильмы, как «Чапаев» и «Юность Максима». «Наверное, самое важное для нас, — говорил Леонид Трауберг, один из режиссеров последнего фильма, — это то, что мы подошли вплотную к характеру человека, мы всерьез работали над этим»[506]. Пока в мастерской Юткевича снимались «Подруги», работавший под его началом коллектив выпустил «Декларацию», где высказывалась та же мысль, что прозвучала и на совещании:
Основным и решающим моментом в формировании нового стиля советской кинематографии является… человек. Понятие это, разумеется, нуждается в расшифровке. Для нас оно конкретно обозначает прямое и безоговорочное возвращение к доминанте в художественном произведении образа, построенного способами актерской игры[507].
В «Подругах» эта директива выполнялась благодаря театральному использованию пространства и диалога, приковывающего внимание к взаимоотношениям девушек и к актерской игре, а не к процессу монтажа или положению камеры. Среди актрис стоит отметить работу двадцатишестилетней Янины Жеймо, которая играет Асю и в детстве, и в юности[508]. Однако, несмотря на это «возвращение к характеру», в фильме не показывается постепенное идеологическое взросление девушек: там просто используется кинотрюк наплыва, чтобы разом сделать девочек старше и перенести их в постреволюционные годы. Если в классических советских фильмах герои «обретают сознательность», то подругам это не нужно: в них с раннего детства глубоко сидит инстинктивная любовь к революции. Они являют собой три лика советской женственности: Ася становится мученицей революции, Наташа — сильная, мужественная повитуха, а Зоя — мать следующего поколения. Складываясь в образ коллективной героини, чье главное качество — «самоотверженность», сообща они олицетворяют идеализированное понятие о советском политическом классе.
Советскому кино вменили в обязанность изобразить характер нового советского человека, который преодолел то, что Трауберг называл «проклятым наследием надломленного сознания»[509]. Кино должно было сообща с государством попытаться определить сущность нового советского человека как гражданина страны, покончившей с классовой борьбой. Гражданин, сформированный конституцией 1936 года, которая упразднила категории «антагонистических классов», воспринимал руководящее положение коммунистической партии как нечто само собой разумеющееся, потому что — следуя логическому кругу советской идеологии — партия и воплощала волю народа. Подруги из фильма Арнштама в самом деле не выказывают ни малейших признаков «надломленного сознания». Их дружба, говоря словами одного обозревателя, оставившего отзыв о фильме вскоре после его выхода, — образец «искренности, идейности и бескорыстия»[510].
Кроме того, «Подруги» — исторический фильм, и он внес свою лепту в переосмысление создававшегося советским государством мифа о собственных истоках. Переписывание советской истории, к которому эта лента причастна, позже будет кодифицировано в сталинском «Кратком курсе». По мере того как воспоминания о революции с годами тускнели, а потребность правительства в закреплении своей власти возрастала, официальная история Октябрьской революции и Гражданской войны приводилась к единому канону, и в нем воля народа тоже приравнивалась к действиям партии большевиков. В силу идеологического давления и террора эта искусственно сконструированная история единодушия вводила в обиход новый образ советского общественного организма в становлении. Вписав женщин в историю Гражданской войны, фильм «Подруги» одновременно и включал (и вовлекал) гражданок как коллектив в одно из самых хрестоматийных событий революционной истории, и помогал формировать этот новый общественный организм. Когда Ася умирает, комиссар Андрей провозглашает: «День, когда мы плачем над тобой, будет праздноваться как день победы», таким образом вписывая смерть этой вымышленной героини в ритуальное празднование рождения государства — в точности как «Краткий курс», соперничая с Библией, предписывал большевикам отмечать праздниками каждое событие в истории революции и построения государства[511]. В конце фильма Андрей смотрит с экрана прямо на зрителя и заявляет: «Не забывайте же ваших матерей!» Кинопространство как будто граничит с пространством кинозала, и утопическая телеология служит мостиком сразу и для пространства, и для времени.
Один обозреватель-современник отметил гендерный сдвиг в изображении Гражданской войны в «Подругах»: «Это первый фильм о девушках, звучащий так убедительно и страстно, о девушках, которые в ногу с отцами и братьями шли на фронт добывать лучшую жизнь»[512]. В некоторых других отзывах «подруг» хвалили за «мужественность»[513]. Женщин не только впустили в исторический рассказ о мужской доблести, но и предложили их зрителям в качестве образцовых носителей советского патриотизма. Как ни странно, именно эта «мужественность» и делает подруг подходящими матерями для нового советского человека. Сенька смотрит на Зою классическим голливудским взглядом, а в следующем кадре мы видим предмет его любования, но оказывается, что взгляд этот направлен не на ее сексуальное тело, а на ее советское тело: увидев нашивку красной сестры, он с восхищенной улыбкой встает во фрунт. А их прощальный поцелуй перед отправлением на фронт — благодаря монтажу из пяти разных кадров, где на них смотрят молодые и старые, красивые и некрасивые санитарки Красной армии, — как бы подразумевает, что герой и прощается сразу со всеми большевичками, и объясняется в любви им всем. Сцена со свиданием в лесу наводит на мысль о том, что между Сенькой и Зоей уже была интимная близость: это редкий для соцреалистического кино случай, когда секс преподнесен в положительном свете. При этом подчеркивается, что Зоя непременно станет хорошей, крепкой матерью, а вот Ася сетует на то, что она слишком слабая, чтобы рожать детей, и потому к концу фильма становится подходящей жертвой. Возможно, из‐за того, что фильм вышел на экраны почти одновременно с указом, запрещавшим аборты, а еще ввиду «исторического» характера сюжета такое сугубо частное, «эгоистичное» дело, как половой акт, оказалось вполне большевистским. Кроме того, бабушка Зои, которая ко второй части фильма прониклась симпатией к революции, благословляет боевой отряд девушек, уходящих на фронт санитарками, и дает им наставления: остаться живыми на войне, выйти замуж и нарожать «бодрых» детей. Упоминание о рождении детей и почтение к людям преклонного возраста тоже отражает здесь ту консервативную атмосферу, которой должны были способствовать законы 1936 года, призванные защищать семью. Андрей поблагодарил ее, сказав: «Спасибо, старая», и поклонился ей. Эти знаки уважения тоже говорили о переориентировании на вертикальную иерархию и семейно-родственную модель для общества[514].
Как уже говорилось, в более ранних советских фильмах показывалось, что группы женщин из других социальных классов или легко впадают в заблуждение, или используют свою коллективную силу в дурных целях. Однако «подруги» представляют совершенно иной вид стихийности — не потенциально «животной, злонамеренной, анархичной или эгоцентричной»[515], а инстинктивно-прогрессивной. Еще девочками они знают, что следует остерегаться трактирщиков, фабричных караульщиков и прочих мелкобуржуазных представителей власти. Они скептически относятся к бабушкиной набожности, зато рассказ Силыча о мятеже на «Потемкине» трогает их до глубины души. Девушки метафорически пропитываются духом рабочего класса, когда пробуждают рабочих от спячки революционной песней, и эта песня помогает им преодолеть человеческое разобщение: «И вот уже поют все — одинокие, разобщенные люди превращаются в сплоченную, монолитную массу»[516]. А став красными санитарками, они ни на минуту не теряют отваги, оптимизма, бескорыстия и преданности борьбе. В конце фильма Андрей заявляет, что впереди человечество ждет счастье и единство, к которым приведет революционный катарсис, и тут снова вспоминаются «девять девушек» Третьякова: «На полях наших битв вырастет новое, буйное племя девушек — счастливых, беззаветных, смелых подруг наших в боях за мировые октябрьские зори!»
Этот возврат к романтическому возвеличиванию детского чутья не произошел мгновенно, благодаря ленинской идеологии: скорее, он свидетельствовал о долговечности славянофильских понятий о гемайншафте и о возвращении идеализированных представлений о женской дружбе, сложившихся благодаря Толстому и Чернышевскому[517]. Собственно, некоторые элементы сюжета «Подруг» вызывают в памяти изображение женской дружбы в «Войне и мире». Девушки извлекают пользу из общения не только с Андреем, но и с Силычем, дающим им силу (на это и намекает само его имя, точнее, отчество, ассоциирующееся также с отчеством Ленина); их дружба между собой также дает ресурсы для роста. Любовное свидание Зои с Сенькой (который, будучи красноармейцем и другом детства, является абсолютно надежным и полноправным кандидатом в женихи) на фронте в разгар войны — единственный поступок одной из девушек, который можно было бы расценить как «эгоистичный» (да и то, Зою завлекли на это свидание хитростью). Наташа и Ася напомнили подруге о советских и армейских правилах приличия — совсем как Соня, помеша