Не успели замереть отголоски второго взрыва, как пораженный торпедой флагманский миноносец начал все быстрее крениться на правый борт, обнажая красную от сурика подводную часть. Видно было, как с палубы его прыгают в воду и стараются отплыть подальше матросы и офицеры. Но слишком быстро ушел корабль под воду, и далеко не всем удалось покинуть его. На поверхности моря виднелось лишь несколько десятков человеческих голов.
— Шлюпки на воду, — не сводя с них воспаленных глаз, приказал Маркевич. — Ефим, пойдешь подбирать людей!
Носиков стремительно скатился с мостика на ботдек, и уже оттуда донесся его перехваченный волнением голос, командовавший спуском шлюпок и гребных вельботов. В море, постепенно удаляясь от каравана, одна за другой гремели серии взрывов глубинных бомб. Мстя за гибель флагмана, тральщики и «амики» широким веером разбегались в разные стороны, а между ними шныряли и тоже бомбили море с полдесятка «больших охотников». Ожесточенно и яростно выполняли корабли нелегкую эту работу, рискуя тоже получить вражескую торпеду в борт. Но, видно, никто из них не думал сейчас об этом. Алексей то и дело поглядывал то на корабли, то на «Полину Осипенко» и чуть не вскрикнул, увидав как сначала в одном месте, а мгновение спустя в другом из-под воды показались и снова исчезли покатые, будто зализанные спины боевых рубок фашистских субмарин.
«Волчьей стаей навалились, — догадался он, — не одна, не две, а несколько. Флагман был прав: работать машиной нельзя…»
Сначала с одного тральщика, потом и с другого донеслось радостное «ура!», — значит глубинные бомбы нашли цель. Но даже это не принесло облегчения: «Полина Осипенко» доживала последние минуты. Глубоко осев кормой, теплоход все быстрее опускался в воду.
Видно было, как с палубы его, со шлюпбалок слетают переполненные людьми спасательные шлюпки. Туда бы сейчас, подбирать этих несчастных, но трогаться с места нельзя без риска последовать за «Осипенко». И сцепив на ручке машинного телеграфа занемевшие от напряжения пальцы, Алексей продолжал бессильно наблюдать за тем, как в каких-нибудь двух сотнях метров от «Коммунара» гибнут женщины и дети.
Много, очень много пассажиров было на «Полине Осипенко», и ни корабельные шлюпки, ни вельботы, спущенные с транспортов, не могли вместить всех. Те, для кого не хватило места в шлюпках, словно крошечные запятые прыгали с палуб прямо в море, а вслед за ними летели спасательные пояса, доски, стулья, столы — все, за что можно уцепиться и хоть немного продержаться на поверхности ледяного моря. Но разве продержишься долго, если жгучий холод пронизывает насквозь, судорогой сводит руки и ноги, сжимает дыхание так, что вода тут же смыкается над головой… Шлюпки одна за другой подходили к «Коммунару», спустившему парадный трап, на нижней площадке которого боцман Яблоков подхватывал спасенных. Но слишком долгим был их путь от гибнущего теплохода до борта транспорта, слишком медленно двигались они, а все море вокруг «Осипенко» было усеяно тонущими людьми.
И Маркевич не выдержал, рискнул.
— Полный вперед! — приказал он в машину. — Самый полный! — И рулевому: — Держите прямо на теплоход!
Машина работала не больше трех минут, но этого оказалось достаточно, чтобы подтолкнуть «Коммунар» поближе к «Осипенко». Транспорт опять замер, и с палубы его тоже полетели на воду спасательные круги, бревна и доски.
— Детей! — послышался с воды чей-то сдавленный, искаженный и все же знакомый голос. — Подбирайте детей и женщин!
Маркевич взглянул в ту сторону и еще крепче сцепил зубы: вот он, рядом, рукой подать, плывет Михаил Домашнев, подталкивая перед собой крышку стола, на которой распластались онемевшие от ужаса четверо малышей. Губы Мишука, как будто двигаются, он что-то говорит ребятам, и те слушают его. Он даже смеется, ободряя их, и только время от времени поднимает голову и кричит, изо всех сил кричит тем, кто на шлюпках:
— Подбирайте детей! В первую очередь подбирайте детей!..
И опять что-то говорит этим маленьким, парализованным страхом, но верящим ему человечкам. А когда с площадки трапа протягивает руки Яблоков и одного за другим подхватывает всех четверых, Домашнев отталкивается от стола и, широко загребая руками, уплывает туда, где он нужен сейчас больше всего и где ждут его десятки таких же, еще не спасенных малышей.
И еще раз — в последний раз доносится до Маркевича его удаляющийся, по-прежнему сильный голос:
— Спасайте детей!..
Вся корма «Полины Осипенко» уже покрылась водой, Опустилась и средняя часть, белогривые волны начали перекатываться через мостик. Только мачты да нос теплохода еще возвышались над морем, и на них без содрогания нельзя было смотреть: обе мачты, от основания до клотика, облепили люди в синих матросских форменках, — десятки тех, для кого не нашлось ни местечка в переполненных детьми и женщинами шлюпках…
Острый ветер рванул с севера, вздымая короткие злые волны, и вместе с ним до «Коммунара» долетели сначала отдельные голоса, а потом и нестройный, но быстро крепнущий хор:
Наверх вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает…
Семен Лагутин рядом с Маркевичем уткнулся лицом в сложенные на поручнях руки, в бессильных рыданиях задрожал всем телом.
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает!..
А волны все выше, выше…
Вот и нос теплохода скрылся под ними… Вот и последняя мачта уходит под воду…
И ни один из тех, кто держался за нее, до последней минуты так и не разжал руки.
Стало до звона в ушах тихо вокруг. На корабли и на оба транспорта возвращались шлюпки, подобравшие самых последних. Далеко в море гремели взрывы тоже последних серий глубинных бомб. А над всем этим бесстрастно и равнодушно сияло в небесной голубизне негреющее солнце Заполярья.
Один из тральщиков, принявший на себя обязанности флагмана, поднял на мачте пестрый сигнал: «Всем, всем: слушать мою команду!»
Глава четвертая
Командующий укрепрайоном контр-адмирал Благодаров медленно расхаживал по кабинету, от небольшого окна, глядящего на окруженную бурыми скалами бухту, к просторному письменному столу и обратно. Он казался настолько погруженным в размышления, что не замечал никого из находившихся в кабинете. А людей собралось много: командиры тральщиков и «амиков», конвоировавших караван, трое офицеров, спасшихся с торпедированного миноносца, третий штурман с «Полины Осипенко», капитаны и парторги обоих транспортов. Были здесь и старшие специалисты укрепленного района: штурман, минер и артиллерист, все трое уже немолодые, по штабному немногословные и подтянутые, готовые мгновенно ответить на любой вопрос контр-адмирала.
Но контр-адмирал Благодаров молчал, занятый своими думами, и собравшиеся тоже хранили молчание, наблюдая за тем, как он расхаживает от окна к столу и назад. «А о чем, собственно говорить?» — подумал Маркевич и, взглянув на Арсентьева, уловил в выражении его глаз ту же мысль: — «все и так уже сказано…»
Высказаться, действительно, успели все, и ничего утешительного в этих высказываниях не нашлось, да и не могло быть. По очереди вызываемые контр-адмиралом, офицеры сжато рассказывали о движении конвоя в открытом море, о появлении вражеского воздушного разведчика о гибели теплохода и миноносца и в заключение — о преследовании фашистских подводных лодок. Нового в этом ничего не было, большинство из присутствующих сами являлись участниками описываемых событий, а штабным специалистам оставалось лишь подытожить и суммировать результаты далеко неблестяще проведенной операции, закончившейся по сути дела, поражением конвоя. Нельзя же считать не только победой, но хотя бы успехом предполагаемое уничтожение по меньшей мере двух немецких субмарин. Правда, на поверхности моря после атаки глубинными бомбами расплылись огромные соляровые пятна и появились небольшие предметы, несомненно принадлежавшие экипажам подводных лодок. Но кого же способны убедить эти «несомненные» доказательства гибели субмарин? Разве неизвестно, что выпуск соляра и выброска плавучих предметов являются одним из шаблоннейших приемов подводников, стремящихся отделаться, отвязаться от преследователей, притаившись на глубине? А именно так и могло быть в данном случае.
И в кабинете царила гнетущая тишина, в особенности неприятная Маркевичу тем, что контр-адмирал за все время совещания не задал ни ему, ни капитану второго транспорта ни одного вопроса. Будто и не было их здесь, или явились они на совещание незваными гостями и торчат тут вроде каких-то белых ворон. И еще было больно: ни один человек ни разу не упомянул о заместителе командующего конвоя капитане второго ранга Михаиле Домашневе, точно и нет его среди, как принято в таких случаях говорить, «пропавших без вести». А у Алексея Мишук все время не выходил из головы. Стоило на мгновение закрыть глаза, и перед ним — подернутое белопенной рябью море, а на нем черная крышка стола с распластавшимися ребятишками и берущий за душу, режущий душу голос друга, и умоляющий, и приказывающий в последний раз в жизни: «Спасайте детей!»
Пропал без вести… Так и говорилось о Домашневе в рапорте, составленном командиром тральщика, принявшего на себя функции флагмана конвоя: «Капитан второго ранга Домашнев пропал без вести во время спасения пассажиров теплохода „Полина Осипенко“. Среди спасенных людей и подобранных трупов капитана Домашнева не обнаружено». Не обнаружено, значит, Мишук погиб! А поверить в это, смириться с этим Маркевич не мог.
Слишком многое связывало их, не смотря на нечастые встречи, чтобы Алексей поверил в гибель своего друга теперь, когда до окончания войны, до победы, остались, быть может, считанные недели. Да, они встречались не очень часто, а несмотря на это, вся жизнь Домашнева прошла как будто у Маркевича на виду. Он помнился то светловолосым, розовощеким юношей, матросом и секретарем комсомольской ячейки на «Володарском», то радушным и гостеприимным секретарем горкома партии во Владивостоке, то бесконечно утомленным трудным переходом, но твердо верящим в успех рейса батальонным комиссаром на боевом конвое в Арктике то, наконец, боевым и собранным, но всегда с открытой людям душой начальником политотдела Заполярной базы. Помнился и таким, каким был Мишук в этот самый последний для него конвой, когда они успели переброситься лишь несколькими фразами: как он счастлив был тогда и с какой сдержанностью сказал о жене и сынишке, наконец-то вызванных из Владивостока!